Не то

— Тебе не нравится Гуно? Утратив к диалогу всякий интерес, Лестат снова вернул взгляд на сцену. Невозможно было ни насладиться представлением, ни обсудить его со спутником — Арман, видимо, по натуре своей был мебелью, и страшнее этого было только то, что он действительно не понимал, в чем дело. Не понимал, почему Лестат обрывал его пространные беззубые речи; не понимал, из-за чего Лестат порывался сбежать от него в партер; не понимал, чего Лестат добивался, заводя речь о своем к Маргарите отношении. Не понимал, что Лестату просто было с ним скучно. — В следующий раз мы можем... — Следующего раза не будет, — Лестата слегка передернуло, и он сместился, перекидывая теперь левую ногу на правую, а не правую — на левую. — О чем ты? Лестат повторил громче: — Следующего раза не будет. Ты мешаешь мне смотреть оперу. Арман уставился на него так, будто он заявил, что сейчас спрыгнет на сцену и нагадит пресловутой Маргарите на голову. Сложно было сказать, что именно было у Армана во взгляде: не недоумение и не обида, но недовольство; не острота и не угроза, но предупреждение. — Я не понимаю. — Все ты понимаешь, — Лестат раздраженно цыкнул, разваливаясь в кресле. — Ты скучен, все твои выводы — обезличенная, холодная констатация фактов. Если я спрошу тебя, почему Маргарита решила понести кару, ты ответишь, что она была верующей и хотела спасения. Я подумаю, что на самом деле она была лирической запуганной дурой, и мне лень будет наводить тебя на эти мысли. Ты умен, но тебе просто неинтересно испытывать по отношению к чему-либо сильные чувства. Дискуссия затухнет. Не мешай мне смотреть. «Тут все строится на бессилии, — хотелось плеваться Лестату ядом, — и ты принимаешь это бессилие так, будто ты сам — Маргарита. И дело не в твоем настроении, ты просто сер». Видит Бог, он плевался бы, если бы Арман и вправду не притих и не стал бы наконец таким же фоном, как пол или стулья. Когда он молчал, с ним было комфортнее: Лестат мог хотя бы притворяться, что у его спутника во время представления было на уме что-то кроме примитивного желания досмотреть и дослушать. — Это история не о реальности, — неожиданно сказал Арман под конец третьего действия. — Это история о людях и Дьяволе. Тебе необязательно в него верить, чтобы ее понимать. Лестат обернулся на него, резанул по нему пристальным взглядом и без особых нравственных терзаний приблизился к его лицу. Их дыхания смешались в одно, Лестат почти почувствовал аккуратные тонкие губы Армана собственными. — Скажи еще что-то, — прошептал Лестат, глядя на него из-под светлых ресниц, и именно в этот момент зал взорвался овациями. — Хотя бы что-то!.. Как ее понимаешь ты?!.. В глазах Армана медленно возникло, утяжеляясь секунда за секундой, то трепетное напряжение, с которым на него смотрел сам Лестат. Их бедра соприкоснулись, пальцы Лестата скользнули в мимолетной ласке по смуглой гладкой шее. — Как историю своего времени... — Ну же!.. Скажи, что у тебя на уме!!! — Это искусство. Ощущение было такое, будто в голове что-то лопнуло. Лестат отстранился, с омерзением отдернул прочь руку и уставился на погрузившуюся в таинственный полумрак сцену. Арман что-то говорил ему, объяснял, но Лестат не слушал. На Армане можно было ставить крест.