Abyssus abyssum invocat

- Что это такое? — обычно Чосо сохраняет спокойствие даже в самых сложных ситуациях, являясь примером для подражания младшим братьям и вызывая гордость у старших членов семьи. Но сейчас его лицо выражает что-то почти пред истерическое — узкие-узкие точки зрачков, подрагивающая жилка на шее, натянувшие кожу из-за немыслимо стиснутых челюстей скулы, расползшаяся во все стороны кровавая клякса на переносице. — Это свидетельство о рождении, — Гэто устало вздыхает и трёт большим пальцем висок, а потом вытягивает из рук Чосо злосчастную, жёлтую от старости, бумажку. — Где ты его нашёл? — Разбирал отцовские вещи, — Чосо даже говорит сквозь зубы, выражая раздражение от того, как Сугуру тянет с прямым ответом. Но на лице Гэто написано явное нежелание говорить о ситуации в принципе. — И что же там было ещё? — о, да Гэто явно знает, не может не знать, что именно должно лежать вместе вот с этим вот свидетельством. — Справки о ещё четырёх выкидышах. О том, что у меня могло быть ещё несколько братьев и сестёр… и ещё один брат как минимум есть! Где Итадори Юджи?! Почему он не живёт с нами?! Отец не мог увезти его с собой! Ты же сам говорил, что по решению Совета Шаманов, забрал нас всех! Чосо, Эсо, Кечизу — те самые дети, племянники Сугуру, сыновья его брата-близнеца, Кэндзяку. Будто Гэто и собственных дочерей-близняшек мало. — Итадори Юджи… — взгляд Гэто упёрся в деревянные доски пола, словно он не мог смотреть Чосо в глаза. — … Итадори Юджи, как и вы, подвергался экспериментам Кена. Но если с вами все в порядке… не считая психологических травм, то Итадори Юджи — один из его «успехов». Сугуру так старательно называл ещё одного своего племянника по имени и фамилии, будто хотел отгородиться от всякого родства с ним… будто не хотел признавать его членом семьи, отчего Чосо почувствовал себя больным. Кэндзяку действительно экспериментировал — и над собой, и над детьми, что вышли из его утробы. На самом деле Совет Шаманов должен был не отдавать их Сугуру на воспитание, а просто уничтожить, но старики не рискнули пойти против одного из сильнейших шаманов современности. Гэто итак временами пребывал на грани срыва, открыто заявляя о своей ненависти к нынешним традициям. Посмейте отобрать у него племянников и срыва не миновать. [и черт знает смогли бы его вообще остановить] И это не считая, что второй сильнейший маг современности, наследник клана Годжо, в данной ситуации встал бы на сторону бывшего одноклассника, бывшего бойфренда и нынешнего супруга. — Юджи… его казнили? Как хотели казнить нас? — голос Чосо охрип, становясь тише. Если всё действительно так, то не удивительно почему Сугуру не хотел говорить на данную тему. — Нет, — Гэто отрицательно мотнул головой, отчего у его племянника внутри вспыхнул огонёк надежды. — Он жив. Его не казнили… его не смогли казнить. Пацан уничтожил десяток магов первого уровня, когда приговор приводили в действие. Мы же с Годжо принципиально отказались проводить казнь. Поэтому Итадори Юджи находится в камере особого уровня под техникумом… уже около шестнадцати лет. — Сколько ему было… на момент казни? — если пацан действительно легко расправился с таким количеством высокоуровневых магов… — Четыре года. Сейчас ему, соответственно, двадцать. Но он не выглядит на свой возраст. Я знаю, что именно ты попросишь — чтобы я провёл тебя к нему. Сомневаюсь в возможности тебе отказать, Чосо, чтобы ты при этом из меня всю душу не вытряс… но заранее предупреждаю — Итадори Юджи выглядит очаровательным подростком. Да, что там, он и есть очаровательный подросток. Мягкий, ласковый, каждый раз ждущий, когда к нему придут, ведь ему ужасно одиноко. Но это не отменяет факта существования чудовища, живущего у него под рёбрами. Кен… смог вселить в Юджи Рёмена Сукуну. В комнате воцаряется тишина. Гэто сказал, что хотел, но вот Чосо и не думал услышать «такое». Рёмен Сукуна — пугало мира шаманов, проклятие особого уровня, которое так и не смогли изгнать, только запечатать в двадцати пальцах. Даже Сатору Годжо оказался не в состоянии от них избавиться, хотя пробовал как минимум несколько раз: первый — когда учился в Токийском магическом и последний — когда стал там же преподавателем. — Отец… хотел воскресить Сукуну? — подобная дичь в голове не укладывается. Ладно, он пытался привить своим детям способности от разных кланов, но зачем ему многотысячелетнее проклятье? — Я перестал понимать, что творится в его голове ещё когда мы оба были подростками, Чосо. Боюсь, никто кроме самого Кэндзяку не знает зачем ему оказалось нужно такое чудовище. Может он и его [Сукуны] силу хотел позаимствовать, — Гэто неловко пожал плечами, прежде чем встать. — Если хочешь познакомиться с Юджи, то пойдём. Ночью в техникуме никого нет — студенты отправляются или на миссии, или в общежитие, преподаватели разбредаются по своим квартиркам. Тишина и пустота. Прежде чем отправиться сюда, Гэто с Чосо заглядывают на кухню, собирая коробку с угощениями — Сугуру молчит, Чосо просто не знает, что сказать, особенно если они столкнуться по дороге с другими членами семьи. Но Эсо на работе, а Кечизу с девчонками смотрит какую-то комедию в гостиной. Мегуми, — приёмный сын Годжо, — закрылся у себя в комнатах, страдает над учебниками — после магического техникума поступил в обычный человеческий университет, чтобы получить диплом. Гэто с Чосо спокойно уходят незамеченными. Внизу, под техникумом, не видно охраны, да и не особо-то она нужна. Только знающие найдут дорогу в построенном тут лабиринте, не говоря даже про печати, тихо шуршащие надо головой. Благодаря сотням тысяч этих маленьких бумажек, Чосо ощущает с каким трудом даётся каждый шаг — амулеты блокируют применение проклятой энергии, превращая их с Сугуру из магов в обычных людей. Тягостное и давящее чувство для тех, кто привык пользоваться магией так же естественно, как и дышать. В руках у Чосо деревянный лакированный ящик с угощениями, в руках у Гэто — старинный фонарь на длинной ручке. Они идут целую вечность, Чосо кажется он бы при всём желании не запомнил пути и уж тем более не выбрался бы обратно сам. — Ты… часто его навещаешь? — Чосо смотрит в спину дяди — на то, как вздрагивают широкие плечи, на то, как напрягается шея. Чужое тело говорит яснее слов, как непросто Сугуру даётся все связанное с ещё одним племянником. — Стараюсь приходить пару раз в неделю. Приношу книги. Журналы. Что-нибудь более съедобное, по сравнению с местной едой. Ну, ты знаешь, как тут кормят. Да, кухня-то одна, что для заключённых, что для преподавателей, что для студентов техникума. — … Годжо пытался притащить консоль, но вся электроника дохнет в течении суток из-за слишком сильной близости к Тенген. Они останавливаются перед одной из тысячи дверей. Чосо даже не представляет, как Гэто распознает что перед ними нужная. Может, по расположению наклеенных на ней печатей? Вниз ведут каменные ступени, на стенах и под потолком шелестит море из амулетов. Чосо кажется вот-вот стошнит от бешеного давления на голову. Из него словно выкачивают последние капли крови. Он ещё никогда не испытывал на своей собственной шкуре такой мощной подавляющей техники. Но, наверное, именно такая и нужна, чтобы не позволить Королю Проклятий и Ядов вырваться на свободу. Столь претенциозное имя. Столь щуплый и худенький пацан ждёт их в самом низу. На вид лет шестнадцати, ростом Чосо едва ли до плеча, одет в мягкое, застиранное юката. Вокруг него нет решётки, но посреди подвального помещения стоит монолитный деревянный столб, изрезанный печатями, от которого тянется толстая, сплетённая со все теми же амулетами, верёвка, обвивающая лодыжку Итадори Юджи. — Сугуру, — пацан поднимает взгляд от книги и улыбается так солнечно, что у Чосо внутри все узлом завязывается. У Юджи ярко-желтые, не человеческие глаза, странные шрамы-полумесяцы на скулах, короткие мягкие волосы персикового оттенка. Предупреждение Гэто оказывается совсем не лишним — потому что Чосо психанул бы, прямо не сходя с этого места из-за желания забрать тощего мальчишку наверх — к голубому небу, яркому солнцу и свежему ветру. Шестнадцать лет здесь? Серьёзно? — Здравствуй Юджи. Как себя чувствуешь? Гэто останавливается всего в паре шагов от лестницы, не идёт дальше и Чосо не позволяет, преграждая путь рукой, словно не хочет, чтобы они пересекли невидимую границу. Сама же граница, пусть и не отмечена, но наверняка начинается там, где заканчивается длина верёвки, удерживающей Юджи. — Как обычно. Уже почти все прочитал. А это кто? — мальчишка загибает уголок страницы и откладывает книгу вбок. У дальних стен виднеются горы уже прочитанного, почти в человеческий рост. Будто это может компенсировать множество лет в тюрьме без права на помилование. — Это Чосо… старший из твоих братьев, — фонарь оказывается на полу, Гэто забирает у Чосо коробку с угощениями и ставит её на пол, чуть подталкивая вперёд. Юджи берет такую же, но уже пустую и, подойдя к невидимой границе, обменивает коробку на полную. На подростковом лице отражается наивная радость и предвкушение, в точности, как у сводных сестёр Чосо, когда Гэто приносит домой что-нибудь вкусное. — Приятно познакомиться, Чосо, — взгляд золотых глаз замирает на чужом лице. Радужки, как расплавленный текучий металл — Чосо кажется словно его гипнотизируют, пусть даже не специально. А ещё у Итадори Юджи чертовски длинные ресницы и очень аккуратные изящные пальцы, с розоватыми ногтевыми ложами. Сами ногти короткие, то ли обкусанные, то ли не очень ровно остриженные. Даже представлять не хочется, как в этом месте можно следить за чистотой волос и тела. Однако, не смотря на опасения, от Юджи совсем не пахнет, да и выглядит он достаточно ухоженным. — … приятно познакомиться, — голос отказывается подчиняться, в какой-то момент запястье обжигает болью — это Гэто ловит руку Чосо до того, как тот, — сам не осознавая своих действий, — чуть не протянул Юджи открытую ладонь. — Как жестоко, дядя, — Итадори перестаёт улыбаться, качает головой и отворачивается, отходя от них подальше. Рядом с книгами расстелен футон, лежит аккуратно сложенное одеяло и пара подушек. Юджи всем своим видом даёт понять, что разговор окончен и Сугуру, даже не прощаясь, тянет племянника обратно, наверх. — Я предупреждал, Чосо — он выглядит невинно, даже сверх невинно. Но доверять ему нельзя. Мы представить не можем, что с Юджи сделал Сукуна за все эти годы, проведённые внутри его головы. Неужели не видел, как он пытался мной манипулировать? — Мне кажется, он действительно обиделся… неужели ты боишься его — запечатанного и закрытого под барьерами Тенген? — Чосо выдирает свою руку из ладони Сугуру, прижимает к груди пустой ящик. Сам ведёт себя словно ребёнок, но что ему остаётся в такой ситуации? — Когда его собирались казнить он не испугался, Чосо. Он уже в четыре года не вёл себя как нормальный ребёнок. Просто выпустил Сукуну и позволил тому разорвать всех пришедших на казнь магов в клочья. Он улыбался даже когда Годжо запечатал его, улыбался, когда его вели через уделанные кровью комнаты и коридоры, — теперь Сугуру просто кажется уставшим. — Я просто не хочу знать, что именно он сотворит, если у него появится возможность контактировать с кем-либо. Поведёт себя как нормальный ребёнок или начнёт нарезать окружающих на кусочки? Давай не будем это выяснять. Давай не будем это выяснять. Чосо ничего не отвечает. Но продолжает упорно ходить с Сугуру каждый раз, когда видит, как тот собирает на кухне домашнюю еду в знакомые лаковые коробки, используемые в Японии обычно лишь по определённым праздникам. Чосо упорно таскается следом — пока и сам не выучивает каждый шаг, каждый поворот, каждый приметный угол по дороге к камере Итадори Юджи. … пока не ступает на знакомый путь без сопровождения. В конце концов, он официально маг техникума, пускай и не преподаватель — у него есть допуск для того, чтобы тут находиться, а Сугуру слишком занятой человек, чтобы двадцать четыре часа семь дней в неделю следить за племянником, являющимся взрослым и зрелым молодым мужчиной. — А ты упорный, — Юджи открывает глаза сразу же, как Чосо оставляет за спиной последнюю ступень лестницы. Он сидит в своём юката возле центрального столба, как и в предыдущие разы, словно это место нравится ему куда больше удобного мягкого фотона. — Тебя кто-то учил медитациям? — Чосо узнает знакомую позу — ноги свиты лотосом, руки свободно лежат на коленях, грудь мерно и ровно вздымается в такт биению сердца. — Отец, — на лице Итадори расцветает мягкая любящая улыбка, какой Чосо даже вообразить бы не смог, в ассоциации с образом их ебанутого, жестокого отца. — Тебе ведь было всего четыре года… неужели ты его до сих пор помнишь? — старший брат опускается на колени у той самой границы, где всегда останавливался Гэто… но это снова ощущается неправильно. Юджи Итадори не похож на чудовище. — Очень хорошо помню, — Юджи мгновенно перетекает ко все той же границе, тянет руки вперёд с огромным любопытством, потому что кроме знакомой коробки, Чосо принёс несколько томов манги, какой не видел в коллекции брата и новое, красивое кимоно, на которое истратил всю оплату с последних миссий. А магам первого уровня платят, ой, как не мало. — За тобой здесь хотя бы ухаживают? — да, Чосо переводит тему, ему и самому не хочется знать, как именно Кэндзяку промыл Юджи мозги и каким любящим родителем мог прикидываться перед образцом, который считал успешным. — Ухаживают? — недоуменно переспрашивает Юджи, уже прикладывая к себе расшитую шёлковыми лепестками сакуры ткань. — Ты… кто-то должен стричь тебе ногти. Чистить зубы. Смывать пот с кожи. Тут нет даже намёка на туалет, — под конец Чосо говорит так тихо, что еле-еле сам себя слышит. — В таком случае, за мной ухаживает Сукуна, — ничуть не стесняясь чужого присутствия, Итадори сбрасывает с плеч старое юката, чтобы примерить обновку, заставляя Чосо тут же стыдливо отвернуться в сторону. Но всё равно, с его скоростью реакции, сложно не успеть заметить длинный бледные ноги, лишённые волос; узкие бока; розовый пушок волос в паху и неожиданно хорошо проработанные линии жил. Юджи тощий и бледный, шестнадцать лет не видевший солнца, но всё равно, похоже, занимается собой, отчего Чосо не может ощутить гордость за младшего брата… … постыдно прикрывая ею мысль о том, что Итадори Юджи красив, как произведение искусства, вышедшее из-под рук безумного, но гениального мастера — их отца. — Рёмен Сукуна? — Чосо смотрит куда угодно, только не на Итадори, давая тому возможность нарядиться в свой подарок. — Ты знаешь другого Сукуну? — Юджи тихо смеётся в ответ, затягивая широкий пояс на талии. — Скорее недоумеваю как он может это делать, учитывая, что находится внутри тебя, — сформулировать мысль сложно, но Чосо удаётся. — Он остановил для меня время, — Итадори пожимает плечами, будто это нечто само собой разумеющееся. — На самом деле мне даже есть не обязательно, чтобы существовать дальше, но еда — это вкусно, особенно когда её приносит Гэто… или ты. Мне идёт? — мальчишка проворачивается на пятке, умудрившись даже не запутаться в верёвке, отчего подол чуть великоватого ему кимоно распахивается и тут же опадает красивыми складками. Чосо чувствует себя конченым извращенцем, понимая, что подбирал материал под цвет глаз и волос Итадори — золото шитье деревьев, вишнёвые лепестки, дымчатые очертания гор на белом фоне, за цветущими сакурами. Почему-то остальные братья для него — действительно братья, но с Юджи это не работает. Взгляд сам собой ложится на изгибы тела, на бледные, но красиво очерченные губы. — Нравится? — не дождавшись ответа, Итадори внезапно прикладывает указательный палец к губам и Чосо понимает, что снова выпал в странное медитативное состояние, глядя на младшего брата. — Это нормально, если нравится, — он [Юджи] мягко улыбается и опускается на каменный пол напротив, подбирая под себя длинные полы нового кимоно. — В конце концов, ты ведь для меня совсем чужой, хотя и пытаешься называть братом. — Откуда тебе знать про такие вещи? — вот что шокирует куда больше, чем то, как Юджи заигрывает с Чосо. — Ну, у меня много книг. А ещё есть мужчина, который иногда смотрит точно так же как ты сейчас. Годжо? Гэто? У Чосо идёт кругом голова, а внутри неожиданно собирается колкий кровяной ком — то ли злости, то ли ревности. — Рёмен Сукуна, Чосо. У тебя на лице все написано, — у Юджи такая красивая улыбка, что смысл его слов доходит далеко не сразу. — Кто по-твоему ещё мог вырастить меня… «тут»? — мальчишка чуть передёргивает плечами, ведёт головой в сторону, будто призывая ещё раз оглянуться. — Хотя его умения читать и писать довольно старомодные, новые слова в книгах приходилось спрашивать уже у Сатору и Сугуру. Этот пацан сбивает с мыслей и заставляет закрутиться в узел своим странным поведением. Но… действительно, с кем ему ещё общаться кроме демона внутри собственной головы? — Тебе не обязательно пытаться понять мотивы Сукуны, — Юджи пожимает плечами, глядя на судорожную работу мысли, отражающуюся у Чосо на лице. — Ему полторы тысячи лет — никто из нас даже близко не сможет подобраться к тому, что творится у него в голове. — Он… не накажет тебя за то, что мы сейчас про него разговариваем? Раз уж может на тебя влиять… Может быть Чосо действительно не имеет смысла пытаться понять древнее проклятье. Но… — … только смотрит на тебя? Не… не трогает? Юджи не отвечает. Лишь глядит позабавлено в ответ, так, что хочется взять за плечи и встряхнуть, требуя прекратить ломать комедию. — Есть вещи о которых я рассказывать не буду, Чосо. Тем более тому, кто меня боится, — легко оттолкнувшись от пола, Юджи встаёт на ноги, подхватывая коробку с угощениями и поворачиваясь к старшему брату спиной. Действительно — и чем Чосо отличается от Гэто с Годжо? Сидит как дурак, глядя на Юджи, вернувшегося к привычному месту и явно демонстрирующему, что разговор на сегодня окончен. У Итадори есть право вовсе не разговаривать ни с кем из них. Пройдут годы все они умрут — от старости, или от проклятья… а Юджи все так же будет сидеть здесь, внизу, только уже забытый всеми. Никто не принесёт ему новых книг, никто не приготовит угощений. Может быть и надзиратели просто перестанут кормить, надеясь, что пацан умрёт от голода… вот только Рёмена Сукуну просто так не заморить голодом, а его сосуд будет существовать вместе с ним. Боги… зачем же ты сотворил такое с ребёнком, отец? Чосо отставляет пустую коробку, которую должен забрать с собой, в сторону, неловко поднимается на ноги… и делает шаг не наружу, а вовнутрь. Взгляд Юджи тут же прикипает к нему. Ещё один шаг. И ещё. И ещё. Чосо не поражает молния, на него не накидываются с желанием порвать на куски. Золотые глаза смотрят со странной обволакивающей мягкостью, какой Чосо ещё никогда не видел у младшего брата. На самом деле, как бы открыто Юджи не улыбался, но в нём всегда есть что-то твёрдое — ровно расправленные плечи, выпрямленная до боли линия спины… … ожидание предательства на дне глаз. Сугуру Гэто — его дядя, но даже он опасается этого ребёнка. — Если ты ждёшь, когда я тебя укушу, то я всегда могу это сделать, — Юджи продолжает сидеть, ожидая, пока Чосо подойдёт ближе, пока старший брат окажется почти вплотную, садясь на пол рядом. С этого ракурса лестница, ведущая наверх, теряется в тенях и кажется провалом, чёрной дырой в неизвестность. Итадори молча притрагивается к руке Чосо, тянет её к себе, стискивает длинными пальцами с неровными ногтями, которые так и хочется аккуратно обработать. У него тёплые, даже горячие руки, по сравнению с вечно холодными руками старшего брата. Чосо унаследовал техники управления кровью, привитые ему отцом, украденные у рода Камо, а это означает вечно анемичное состояние тела, бледность кожных покровов, болезненно-розоватый оттенок вокруг глаз, где тонкая сетка капилляров просвечивает сквозь кожу. Чосо не знает, о чём говорить теперь. Юджи решает за него, тянет на себя сильнее, заставляя развернуться всем корпусом… сам целует — первым. Старший брат даже не успевает подумать, как на такое может отреагировать Рёмен Сукуна, живущий у Юджи под рёбрами. От Юджи вблизи пахнет свежестью и нежно-горьковатым ароматом цветения какой-то лекарственной травы — когда Чосо затягивает его к себе на колени, под тихое шуршание ткани и громкий стук собственного сердца. Никто ведь даже не задумывался о том, что кроме книг и еды Юджи нужно хотя бы нижнее белье, поэтому сейчас Чосо может ощущать его наготу даже сквозь тонкую преграду собственных свободных брюк. Полы кимоно расходятся слишком легко, когда Юджи обхватывает бёдрами колени брата, съезжает по ним ближе, притирается пахом к паху. Он умеет целоваться — мысль окрашена ревностью, но Чосо не позволяет ей вырваться наружу. Длинный мягкий язык умело забирается в рот старшего брата, сплетается с его собственным языком, танцует, играет, дразнит. Не сказать, что Чосо любит целоваться, просто он никогда не понимал смысла, отчего его первая и единственная девушка, — Юки, — вечно недовольно закатывала глаза и надувала губы. Сейчас же, впору задуматься — вдруг он просто занимался этим не с тем человеком… … но Юджи не даёт думать. Итадори прихватывает зубами нижнюю губу Чосо, сначала мягко, затем более чувствительно, загребает и захапывает весь воздух, что есть у старшего брата во рту, буквально выедает его, болезненно-голодный, требовательный. Если бы Чосо вот сейчас рискнул попытаться встать и уйти, то тогда его точно порвали бы на куски и сожрали к чёртовой матери. — Боишься меня, старший братик? — такое привычное обращение звучит совершенно неправильно… но не вызывает протеста. Хочется, чтобы Юджи называл его так ещё и ещё, хотя Чосо не заслужил подобного, ведь он не может позаботиться, не может защитить, не может вывести Юджи навстречу солнечному свету и не может принести солнце в эту затхлую тесную камеру под землёй. Вместо ответа, Чосо обнимает Юджи за талию со всей силой, какая у него есть, заставляя мальчишку охнуть, сильнее прогибаясь в спине. [зря, Чосо] [зря не боишься] [зря] [зря] [зря] Итадори смеётся и тянет за пояс, оставляя кимоно распахнутым, пока сам оборачивает голову старшего брата широкой мягкой лентой, не давая смотреть на себя. От этого восприятие становится ещё острее, Чосо может почувствовать каждый изгиб чужого тела, приятную тяжесть Юджи у себя на бёдрах, мягкость его волос под своими руками, гладкость и жар кожи. У него самого множество шрамов, мозолей, следов от тренировок и от реальных боев, но Итадори Юджи, всю жизнь проживший в четырёх тесных стенах, ощущается как запертая в глубине дома принцесса клана, приз достойнейшему, на которую таким как Чосо даже смотреть нельзя, чтобы не оскорбить самим фактом своего существования. Желание забрать Юджи отсюда нестерпимо и невыносимо. Чосо может выплеснуть его лишь поцелуями, при этом не позволяя себя ни малейшего укуса, как бы не хотелось впиться в нежный шёлк кожи, оставляя следы от зубов. Нет, он не боится… он просто не имеет права — ни на что. Ублюдок, урод, худший старший брат в мире. Он просто не заслуживает такого доверия со стороны Юджи. — Что случилось, Чосо? — растерянно спрашивает Итадори прямо над чужим ухом, когда старший брат заставляет себя опустить руки. — Я… не могу. Не имею права… — он может чувствовать, как медленно Юджи стискивает в кулаках ткань его одежды, осознавая отказ. — И правда. Знай своё место ублюдок, — чужой, незнакомый, мужской голос почти прибивает Чосо к центральному столбу темницы. Вес на его ногах увеличивается так резко, что он даже не успевает среагировать — огромная ладонь обхватывает его за лицо и с силой впечатывает головой в тот самый столб, отчего сознание тут же заволакивает густыми чёрными чернилами. — Мальчишка щедро предложил всего себя, а ты посмел отказаться. Наглости тебе не занимать. — Су…куна… — пускай Чосо никогда прежде не сталкивался с Королём Проклятий, но это не может быть кто-либо ещё. Даже со всеми печатями, превращающими Чосо в обычного человека, в теле этого существа ощущается дикая, необузданная, пугающая сила, на фоне которой Чосо снова чувствует себя беспомощным подростком, не способным защитить даже себя, не то что братьев. Когда с его глаз стягивают шёлковый пояс легче совсем не становится. Это все ещё Юджи Итадори… но при том совсем не он. На местах, где под глазами раньше были странные шрамы-полумесяцы, теперь открыта вторая пара глаз, на гладкой красивой коже проступили хищные изломы чёрных татуировок. Мёд радужек затопило и поглотило кровью. — Юджи… — Бесполезно. Пацан обиделся и не будет за тебя вступаться, — губы Итадори растянулись и искривились в глумливой ухмылке Рёмена Сукуны. Даже тело стало крупнее, более костистым, поджарым — телом хищника, находящегося совсем в другой весовой категории по сравнению с Чосо. Принесённое Чосо кимоно лужей шелка лежало на полу рядом, отброшенное Юджи и явно совершенно ненужное Рёмену Сукуне. — Я… не хотел его обидеть. — Но все же ты это сделал. И поверь, даже мне очень сложно задеть по-настоящему эту шлюшку, — в тоне Сукуны проскальзывают глумливые нотки, он специально называет так Юджи, явно желая вывести Чосо на эмоции, уже заприметив как трепетно тот относится к своей семье и своему статусу старшего брата. — Юджи не шлюха! — что же, задумка Сукуны вполне удалась — молодой мужчина среагировал сию же секунду и, будь у него возможность, наверняка бы вцепился в Сукуну, но рука Рёмена на его горле удавила порыв на корню в самом прямом смысле данного выражения. — О, шлюха и ещё та. Юджи прекрасно умеет пользоваться своим телом и получает от этого немалое удовольствие. Жаль, ты уже отказался от своего шанса, а то ведь мог бы и узнать, как сладко этот пацан умеет сосать. Чосо казалось будто смех и колкая ирония Короля проклятий сыпалась со всех сторон стеклянным крошевом, пока чужая рука планомерно выдавливала из него воздух. — А как хорошо умеет работать ртом старший братик? — на миг Сукуна позволил проявиться в голосе интонациям Итадори, но тут же снова низко хрипло засмеялся. — Видишь ли, Итадори это такая наглая маленькая блядь. Он ведь прекрасно знает, что я его не убью, к тому же он вполне себе в состоянии наслаждаться, что унижениями, что болью… в отличие от тебя. Спорить могу ты ещё целочка, как нынче говорит молодёжь. Пока Чосо судорожно пытался вдохнуть хотя бы немного воздуха, длинный яркий язык с острым кончиком заинтересованно облизал его ушную раковину и нырнул в глубину, добираясь чуть ли не до барабанной перепонки, наполняя восприятие Чосо гулким биением собственного сердца и отвратительно-громкими, хлюпающими звуками. Сукуна разжал ладонь лишь когда тело под его рукой начало обмякать, прекращая всякое сопротивление. — Нет, так не интересно. Сукуна встал, ухватив Чосо за волосы, буквально выдирая резинки, стягивавшие длинные чуть волнистые пряди. — Ну что за девчонка, — он вздёрнул Чосо вверх, заставляя встать на колени и прижал щекой к своему, полностью эрегированному члену, заставляя ощущать панику сквозь что-то вязкое и тягучее, наполнявшее голову Чосо из-за недавней нехватки кислорода. — Попробуешь укусить — оторву тебе к хуям всю нижнюю челюсть… хотя нет, тогда ты слишком быстро истечёшь кровью. Просто начну вырывать зубы один за другим. Я, конечно, скован печатями, но поверь, тут хватит и просто грубой физической силы. — Нет, — процедил Чосо не разжимая тех самых зубов, о которых только что была речь. Может он и представлял что-либо между собой с Юджи… но один только вид члена Рёмена перед лицом, вызывал волну отвращения и паники, ещё более резкую на контрасте с тем, как сладко и нежно воспринимался Итадори, что бы Сукуна не говорил о младшем брате. — Не правильный ответ, — почти пропел Король Проклятий… и снова впечатал Чосо головой в изрезанную печатями балку в центре комнаты. Глаза Чосо закатились, сквозь волосы, вниз по шее потекла кровь из рассаженной кожи на голове. «Если ты его убьёшь, я сам откушу тебе хуй. И хоть завыдергивайся потом — зубы, пальцы — что хочешь» — внезапно свистяще пронеслось в воздухе. Чудом находящийся в сознании Чосо с трудом узнал всегда мягкого и ласкового Юджи в этой злобной змее. Кажется, у самого Чосо уже было сотрясение, но он даже свою технику крови не мог призвать для исцеления тела. Все помещение перед глазами кружилось до тошноты, а сильное и тренированное тело ощущалось как набитая ватой игрушка, отказывающаяся подчиняться даже самым простым командам мозга. — Такой милый и смирный обычно, а тут смотри, как завёлся, — хмыкнул Сукуна. — Не волнуйся, трахать холодный кусок мяса мне и самому не интересно. А тебе? Хватка вдруг разжалась, из-за чего Чосо грудой плоти и костей рухнул на пол. Прямо у него на глазах тело Сукуны снова уменьшилось, стало субтильней, изящней — хоть татуировки и не пропали. — Чосо… какой же ты всё-таки у меня глупенький, — вздохнул Итадори растерянным жестом приглаживая свои волосы назад ладонью. — Не расстраивал бы меня — не познакомился бы с господином Рёменом. — и вроде бы вежливое обращение, но сколько иронии в интонации… у Чосо в голове помутилось от понимания, что Итадори действительно близок с Королём Проклятий, раз позволяет себе такое обращение. … но подумать об этом ему не дают. Юджи несильно пнул Чосо под ребра, переворачивая на спину. — Изнахратил все, что мог изнахратить, — раздражённо прошипел мальчишка, садясь на чужие ноги и с силой, какую не заподозришь в таком изящном теле, раздирая тунику Чосо на груди. Не понятно только к кому относилось это раздражение — к самому Чосо или к демону, живущему внутри Итадори. — Давай, дыши, братик. Вдох-выдох. И вдох, и выдох. Маги — крепкие ребята. Тебе даже не надо пользоваться обратно техникой, Сукуна тебя, считай, почти не бил. Уж поверь мне, я знаю какого это — когда Его Величество не в настроении для ебли, но в настроении вытаскивать ногти из ногтевых лож, а потом откусывать пальцы, отращивать их заново и начинать все по новой. — Юджи… — Итадори тут же наклоняется вперёд, услышав слабый хрип из чужого горла, как любопытная птичка, желающая узнать, что Чосо хочет ему сказать… но его просто обнимают, притягивая к себе, утыкаясь носом в мягкие и нежно пахнущие волосы. -… извини. Я не знал. Не знал о самом факте существования младшего брата. Не знал о том где и в каких условиях он существует. Не знал, что тому приходилось и приходится переживать, сосуществуя в одном теле с одним из самых жестоких проклятий в истории мира магии. Сейчас Чосо видит, как никогда ясно то, о чём подозревал дядя — психика этого ребёнка перекручена и вряд ли станет когда-либо нормальной. — Ты ведь понимаешь, что в твоих извинениях нет смысла? — меланхолично отвечает Итадори, впрочем, не пытаясь вырваться, хотя это не составило бы для него ни малейшего труда. -… и что мы с Сукуной тебя всё равно трахнем, — узкие длинные пальцы прошлись по рёбрам Чосо, как те самые птичьи лапки, поддевая неровно обрезанными ногтями кожу и оставляя на ней мелкий безобидные царапины. Чосо, однако могло показаться будто эти пальцы перебирают у него внутри нечто гораздо более глубокое — струны души, как если бы она имела форму музыкального инструмента. — Просто не сопротивляйся… и я смогу убедить своего господина не делать тебе слишком уж больно. Итадори даже не интересует чужой ответ — он стряхивает с себя руки Чосо и спускается ниже, подцепляя мягкую резинку чужих штанов. — Расслабься и получай удовольствие — это самый правильный совет для тебя сейчас. А ещё молись, чтобы Гэто или Годжо не припёрлись, Сукуна их очень не любит. Покалечит тебя чисто из принципа, пытаясь задеть эту парочку. Слышать такие жёсткие слова из этого рта уже само по себе пытка. У Чосо трясутся руки, он хочет обнять Юджи, хочет, чтобы его младший брат стал тем милым солнцем, которое сам Чосо видел от визита к визиту… но он ведь никогда таким не будет, правда? Отвратительная неприглядная правда, царапающая где-то изнутри сильнее любых когтей. — Если хочешь — можешь плакать. Сукуне нравятся слезы. Юджи безжалостно стягивает со старшего брата штаны, практически мурлычет, притираясь щекой к совершенно не возбуждённому члену. Кажется, ему совершенно нет дела до психического состояния Чосо — только до его тела. А самому Чосо теперь отвратительны все свои реакции, все, что он испытывает к Итадори кажется грязью, в которой мальчишка итак рос с детства, раз считает приемлемой для себя средой. «Какой же ты маленький очаровательный ублюдок, пацан. Посмотри на него — он всё-таки плачет» — Сукуна смеется-смеется-смеется и сквозь пелену слез Чосо видит, как на щеке Итадори открывается отвратительный рот, полный острых зубов, а над ним один из шрамов становится чужим глазом, смотрящим в мир сквозь все печати и ограничения. — Хочешь попробовать его слезы на вкус? — Итадори прикрывает глаза, явно наслаждаясь видом. — Он подо мной итак разревётся. А у тебя пока есть шанс поиграть со старшим братцем, если не хочешь, чтобы я его потом в клочки порвал. — Злюка, — теперь уже Юджи тихо смеётся, вторя жёсткому смеху Сукуны. Диссонанс такой силы, что Чосо тошнит… нет, скорее выворачивает наизнанку и, если бы физически. Рот и глаза Сукуны тем временем исчезают, а сам Юджи облизывается и, наклонившись ниже, берет в рот совершенно вялый, мягкий член старшего брата. Чосо не должен получать от этого удовольствие. Не должен ощущать возбуждение. Но его тело реагирует независимо от воли, из-за умелого языка, прикасающегося к каждому чувствительному местечку, из-за ёбаного влажного жара и нежных мягких сторон щёк изнутри. Да, у Чосо была девушка… но не так чтобы долго они встречались. И уж точно Чосо не посмел бы предложить Юки… подобных грязных вещей. Но Юджи явно имел совершенно противоположную точку зрения на данный вопрос — на лице мальчишки читалось откровенное удовольствие, пока он облизывал, вылизывал и обсасывал чужой член, будто настоящий леденец, иногда помогая себе рукой. Чосо поверить не мог, что его тело отзывается в подобной ситуации. — Юджи… — но Итадори только отмахнулся от протянутых к нему рук, его клокотание низкой вибрацией отдалось по всему стволу. Будто в отместку за чужое желание прекратить происходящее, он обхватил член Чосо ладонью, сжимая так, что у старшего брата перед глазами вспыхнули звезды… пока сам пацан наклонился ещё ниже и втянул в рот упругую, но всё равно гораздо более мягкую, нежели возбуждённый член, плоть яичек. Если бы не жёсткая фиксация чужой ладонью у основания ствола, Чосо кончил бы всего за пару таких бесстыдных прикосновений, но Юджи не позволял ему, продолжая ласкать то с одной стороны, то с другой, то почти полностью вбирая в рот. Чосо трясло мелкой дрожью, голова кружилась все сильнее и сильней и все что ему оставалось это беспомощно скрести ногтями по камню, сдирая кромки до крови. Он не сможет ни оттолкнуть, ни ударить Юджи. Он просто не имеет права. — Хоть бы застонал. Ты такой неблагодарный, старший братик… — кажется, Итадори надоедает, и он отстраняется. Одной рукой накрывает головку Чосо, а второй жёстко додрачивает, заставляя кончить так сильно, как у него никогда не было. Чосо кажется будто он снова потерял сознание, но он чувствует каждый клочок тела, чувствует, как его ноги раздвигают и ладонь, в которую Юджи собрал чужое семя, щедро проливает его на идущий к анусу шов, чтобы затекало именно туда. — Ужасно бесит, знаешь ли. И Сукуна снова смеётся, что я ленивый, — голос Юджи звучит раздражённо и позабавлено одновременно, когда он вводит внутрь чужого тела палец, используя быстро остывающую сперму вместо смазки. — Мог бы поблагодарить меня, братик — для тебя стараюсь, раз уж мне сегодня вряд ли что-то перепадёт. Я-то думал ты не побоишься меня приласкать. И что в итоге? Некому ненужные пиздострадания из-за «это неправильно»? — Тон Итадори стал ниже и раздражённей, его настроение перетекало от мягких интонаций к откровенной злости пополам с обидой — Чосо чувствовал каждый гран… и за каждую ноту всё равно ощущал бесконечно виноватым лишь себя одного, уже не пытаясь сдержать слез. Вместе со слезами защипало татуировку на переносице… на самом деле больше шрам, вечная черно-кровавая корка из-под которой он вытягивал капли крови для своей техники. Видимо, на сей раз, размокла от слез, а остановить кровотечение силой он просто не может, запечатанный… как какое-то проклятье. Может быть являйся Чосо чистокровным магом и чувствовал бы себя чуть свободнее под навешенными всюду печатями, но он наполовину человек, наполовину проклятье, стараниями их ёбнутого папаши и от того амулеты давят в разы сильнее. — Красиво… — Юджи замирает, растерянно глядя на старшего брата. Подаётся вперёд, почти ложится сверху, хотя и не вытаскивает палец и чужого тела… наоборот, вталкивает ещё один и теперь Чосо может ощутить не только лёгкий дискомфорт, но уже неприятное натяжение мышц. — Пожалуйста, Юджи… — Перестань хныкать. Раздражает, — Итадори недовольно поджимает губы, но выглядит и вполовину не так зло, как совсем недавно. — Согни ноги в коленях, Чосо. Я просто хочу показать тебе что все не так уж и плохо. Не зажимайся… не расстраивай меня. Возможно это какая-то грёбаная смена тактики, но Чосо реагирует на неё сильнее, чем на злое шипение. Судорожно вдыхает и выдыхает… а потом подчиняется, хоть ему ужасно мешают запутавшиеся в щиколотках штаны, заблокированные тяжёлыми ботинками. Ещё и Юджи, — тёплый, лёгкий, прижавшийся и вытянувшийся поверх его [Чосо] тела, — кружит голову, дурманит запахом нежности и свежести, чистой кожи и… семьи. Тёплый язык Итадори слизывает выступившие на лице старшего брата капли крови, ласкающе проходится по отметке на переносице, ещё сильнее размачивая корку, собирая медь пополам с солеными-солеными слезами. — Чувствительный. Такой ласковый. Нам было бы неплохо и просто вдвоём, — мальчишка расстроенно вздыхает… пока его пальцы проникают глубже, сгибаются, разгибаются, расходятся «ножницами», растягивая туго колечко мышц и надавливая на слизистую кишечника изнутри. Это не так чтобы больно… хотя бы потому что Юджи слил внутрь Чосо его же сперму. Чосо уже даже не пытается что-то сказать или объяснить всю неправильность ситуации. Итадори не просто его не слушает… он не хочет слышать никаких оправданий. Не хочет слышать жалкого скулежа и это все, что Чосо сейчас может ему дать. Он должен быть старше, он должен все это прекратить — так говорит ему голос глубоко внутри, но если Чосо ещё раз его послушается, то снова увидит обиду, злость или разочарование в золотых глазах напротив. В радужках сейчас ни капли крови, не смотря на татуировки, держащиеся на лице. С Чосо не Сукуна, — пусть даже Двуликий наблюдает, — а Итадори Юджи, его младший брат. Чосо с тихим выдохом откидывает голову на каменные плиты пола, позволяя своему телу расслабиться, а не биться в судорожных конвульсиях протеста. Из глотки вырывается ничем не сдержанный всхлип. — Хороший старший братик, — снова эти ласковые, чуть восторженные интонации. Юджи целует Чосо в угол челюсти, в подбородок, спускает дорожкой мягких тёплых и нежных поцелуев к ключицам по открытому беззащитному горлу. «Блевать тянет от ваших нежностей» — голос Сукуны как удар кнутом поперёк нервов. — Не нравится — не смотри. Ты сам позволил мне поиграть с ним, — а Юджи явно умеет огрызаться в сторону Короля Проклятий, возможно если это даже вернётся к нему потом не самыми приятными ощущениями. «Готовь его получше, пацан… потому что я этим заморачиваться не собираюсь, а ночь впереди долгая» — проклятье замолкает, прячется внутрь кокона чужого тела. — Ушёл, — в голосе Итадори неприкрытая улыбка, а с кожи пропадают татуировки. Ещё бы, ведь ему оставили всего Чосо на ближайшее время. [всхлип] Пальцы Юджи нажимают на что-то внутри тела старшего брата и Чосо непроизвольно вздрагивает, выгибается, судорожно втягивает носом воздух и даже ток крови ускоряется так, как не всегда бывает в бою. — Вот так, да? Итадори снова даже не нажимает, а поглаживает в обнаруженном местечке, словно водит по оголённому пучку нервов и Чосо вдруг ощущает себя чашей, на дне которой медленно начинает собираться тепло надвигающегося оргазма. Ещё не скоро… но неумолимо, капля по капле, как кровь, стекающая с его лица и заливающаяся за уши. Весь затылок мокрый, , и на пол уже тоже начало затекать. Он даже не понимает, когда ко второму пальцу прибавился третий. Но знакомое тепло теперь окрашивает совсем по-другому все остальные чувства и растяжение становится чем-то приятным, тягучим. Юджи вдруг начинает тихо мягко смеяться, а Чосо осознает, как непроизвольно сам двинул бёдрами навстречу. — Очень хорошо. Пальцы выскальзывают наружу, оставляя противное, сосущее и неправильное чувство пустоты. Но Юджи явно надоела их позиция, он перемещается ниже, распускает шнурки на ботинках, оголяет стопы. — Ох… это я, пожалуй, оставлю, — пальцы мальчишки проходятся по высоким эластичным гольфам, крепящимися к коже при помощи силиконовых резинок. Первое время надевая этот странный предмет гардероба, потому что тот являлся частью униформы магического техникума, Чосо просто проклинал фетишиста, придумавшего столь извращённую штуку. Ни носка, ни пятки… но оказалось неожиданно удобно, нога не проскальзывала в обуви, а щиколотка всегда закрыта, отчего не приходилось пользоваться никакими обмотками. А теперь и Юджи… оценил. Он стянул с Чосо штаны вместе с бельём, отбрасывая его в сторону, к подаренному ранее кимоно, оставляя на старшем брате лишь обрывки порванной туники, да те самые гольфы, заставляя Чосо впервые на своём памяти заходиться стыдливым румянцем, что при его анемичности вовсе смотрелось сродни чуду. — Знаешь почему Сукуна называет меня ленивым? — Юджи придвинулся обратно, прижимаясь бёдрами к чужому паху, потираясь своей эрекцией о член Чосо. — Даже под угрозой того, что он порвёт меня в клочки я всё равно не стану лишний раз шевелиться в сексе. Только если самому захочется. А Сукуна частенько притворяет угрозы в жизнь. Итадори Юджи — маленькая ленивая шлюха. Пусть Сукуна вроде как молчит, но Чосо вздрагивает, когда ему кажется, что он слышит это в своей голове. Он не может так думать о младшем брате. Не может. Не может. Не может. Итадори только вздыхает, понимая, что не дождётся от Чосо ответа, что старший брат слишком потерян в своих чувствах и во всём происходящем, чтобы по достоинству оценить и поддержать игру. Он обхватывает оба их члена, сжимает вместе, доводя Чосо до готовности в пару движений, да и сам прикрывая глаза от ощущения приятного, пульсирующего возбуждения. Теперь, Чосо буквально обжигает температура его тела, к Юджи хочется приникнуть и растворить в его жаре, в его руках, в его запахе. Ужасающая нежность посреди не менее ужасающей жестокости всей ситуации, ведь стоит Чосо даже помыслить о побеге, только попытаться отодвинуться, как сначала вспыхнет Юджи, а затем ему на смену придёт Сукуна. Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться о причинно-следственной связи. Все оставшееся Чосо — сдаться и подчиниться. — Кажется твой настрой сменился, — Итадори как чувствительная антеннка отзывается на каждую перемену внутри старшего брата, заставляя Чосо ощущать себя голым не только физически, но и эмоционально. Так легко находит самые болезненные точки и там мягко оглаживает по ним, что у Чосо скоро начнётся истерика. Он просто теряет самого себя, делает что велят, отзывается там, где трогают. — Иди ко мне, — Итадори свободной рукой тянет Чосо на себя, помогая сесть. Юджи был совершенно прав, когда говорил, что маги крепкие, крепче обычных людей. Не смотря на невозможность лечения проклятой энергией, тело Чосо уже относительно восстановило баланс… в то время как его психическое состояние буквально сорвалось в глубокую тёмную яму, в руки Итадори Юджи. Он садится и не может удержаться от того, чтобы обнять Юджи за плечи, но прежде чем тот ощутит раздражение, Чосо целует младшего брата, пьёт с его губ, вспоминая как Итадори делал точно так же, будто был алчущим этих поцелуев и лишённым их. Вряд ли Рёмен Сукуна любил целоваться и, хотя бы в этом Чосо мог стать для Юджи тем, в ком мальчишка нуждался. — Быстро учишься, — на лице Итадори расцветает улыбка, когда они наконец отрываются друг от друга. Поцелуй скользкий, влажный, полный соли и крови, а когда они Юджи чуть отодвигается назад, чтобы глотнуть воздуха, меж их губами протягивается густая ниточка слюны. -… но с Сукуной тебе понадобится что-то посущественнее поцелуев. Юджи убирает руку с их прижатых друг к другу членов и тянет Чосо вперёд, заставляя наклониться. Почти то же самое, что и с Королём Проклятий — чужой, твёрдый мужской член перед лицом, но в Чосо нет ни капли протеста… только понимание своей неуклюжести и неумелости. — Открой рот и чуть-чуть высунь язык. Постарайся не смыкать зубы, — Юджи ведёт старшего брата, медленно наполняет его рот своим теплом и твёрдостью. Предэкулянт с головки сладковато-терпкий, вяжущий, совсем не неприятный, как Чосо мог бы представить. Его непривычно, и он боится сделать больно, но одновременно он ощущает странное удовлетворение, когда слышит тихий и мягкий выдох младшего брата, когда ощущает, как его поощрительно гладят по волосам, осторожно разлепляя пальцами склеившиеся из-за крови пряди. Он непривычки очень быстро сводит челюсть, изо рта стекает слюна, целое море слюны, которую Чосо изредка пытается глотать… и именно так понимает, что создаваемый в его рту вакуум делает Юджи особенно приятно — не менее приятно, чем, когда Чосо позволяет чужому члену уткнуться и толкнуться во внутреннюю стенку щеки. Он и сам помнит, как это приятно. — Для начала неплохо, — Юджи тянет Чосо за волосы, заставляя с сожалением выпустить изо рта приятно-тяжелую эрекцию. Если у Чосо будет «потом», ему предстоит очень над многим подумать, а также сменить очень много приоритетов и вкусов… но только если это самое «потом» наступит. Юджи тянет его за руку вбок, ближе к мягкому футону, буквально опрокидывает на старую, пахнущую сыростью подушку. — Расслабься, — чужие глаза вспыхивают золотыми звёздами… Юджи рукой направляет себя внутрь чужого тела, пока Чосо даже не может сообразить, что происходит. Чужой член куда больше чем три пальца, вторжение болезненно, но Юджи очень быстро преодолевает внешнее кольцо мышц, пока Чосо не успевает ничего понять. Старший брат сжимается слишком поздно, когда головка и часть ствола уже внутри, и от сжатия мышц вокруг Итадори рвано выдыхает, сладко закатывая глаза. [толчок] Больно. [толчок] Туго. [толчок] Непривычно и неприятно. Чосо снова начинает мелко дрожать, вцепляясь в предплечья нависшего сверху Юджи, упёршегося руками по обеим сторонам от плеч старшего брата. — Тш… я почти полностью внутри. Просто. Чуть-чуть. Расслабься. Иначе я… прямо сейчас… кончу. Посмеялся бы Сукуна над подобной несдержанностью? Наверняка. Но Юджи сейчас кажется таким ласковым по сравнению со вспышками недавних обид и злобы, что Чосо не может не послушаться. Ему проще заставить своё тело подчиниться словам Итадори, чем снова увидеть на этом любимом лице негативные эмоции. Если с Сукуной любое действие — насилие, то с Юджи, что бы тот не творил, это то, что Чосо готов принять. Две полярности, разрывающие Чосо на части. [выдох] [толчок] Юджи делает ещё одно движение бёдрами и погружается полностью внутрь чужого тела. Это лишь дискомфортно, но уже не больно, пусть смазки катастрофически мало. Скольжение обжигающее, не неприятное, но на грани… ровно до того момента, пока Итадори не подбирает угол на следующем толчке, чуть сместив бедра и проходится по тому самому местечку, где недавно гладил пальцами. Чосо не сдержать стона. Он знал, что если люди, если мужчины таким занимаются, то значит и удовольствие получают… но не мог его представить раньше. Совсем не то же самое, когда ты сам входишь в мягкое податливое тело. Жёстче… безжалостней и ярче, ведь все необходимое Чосо сейчас — это не отталкивать младшего брата. — Боже… мой… — он практически скулит, закрывая глаза чтобы отрезать от себя всю лишнюю информацию, пока разум судорожно фиксируется на твёрдости чужих рук под ладонями, на скольжении внутри, на стремительно разрастающемся меж бёдер теплом озерце, готовом вот-вот пролиться через край. Всего пара движений. Назад и вперёд, внутрь и наружу. Чосо кончает себя на живот, ощущая бешеную пульсацию собственных мышц, распирающий его изнутри жар, когда Итадори кончает где-то глубоко внутри, каждым толчком выплёскиваясь ещё чуть-чуть, ещё и ещё. Мозг Чосо перегружен и грозит отключиться. Он глухо скулит, ощущая, как постепенно снижается чужой темп, как скольжение становится не таким обжигающим из-за спермы, послужившей в качестве новой порции смазки. … но давление вдруг увеличивается. Больше и больше — с каждым ударом пульса. — Пацан хорошо потрудился сегодня. Подумать только, как он постарался для своего любимого братца, — окутавшая Чосо после оргазма эйфория оказывается содрана всего парой фраз, будто Сукуна просто взял и снял с него кожу. Как это чудовище вообще способно пользоваться преобразованиями тела, под гнётом всей той силы, вложенной в его подавление? Даже Чосо кажется будто он в самой глубокой и лишённой солнца части моря, а на полноценное проклятье должно давить в разы сильнее… — У тебя, что — есть время думать о чём-то лишнем подо мной? — Сукуна оскаливается и резко вбивается меж бёдер Чосо, так, что на внутренних сторонах бёдер брата Юджи остаются кровоподтёки. Боль. Гиперстимуляция. Если бы Чосо ещё мог в подобном состоянии сформулировать столь сложное слово. Ему кажется будто между ног врезается раскалённый добела нож и если бы не смазка, если бы не Юджи, растянувший старшего брата до податливой мягкости… Чосо вскрикивает, упирается руками в грудь Сукуны, но словно пытается отодвинуть от себя медленно приближающуюся стену. В ловушке. — Мы только начали, — Рёмен приближается вплотную, слизывает с чужого лица и кровь, и слезы, разрывает в клочки остатки туники. [толчок] Кажется, он сжирает даже вырвавшийся из Чосо крик. — Давай, покричи для меня. Юджи уже давно этого не делает. С ним временами так скучно. В Короле Проклятий нет ни капли нежности, они с Итадори Юджи два разных полюса безумия. Сукуна дико ухмыляется, ловит Чосо за волосы, заставляя запрокинуть голову и открыть шею. Там, где Юджи проходился невесомыми касаниями, Рёмен оставляет следы укусов, сочащиеся крохотными каплями крови. Он пожирает скачки пульса, с которыми сердце Чосо пытается выскочить из груди каждый раз, когда член Сукуны снова вбивается в его внутренности. Больно. Ослепительно больно. Как Юджи живёт с этим столько лет? Чосо не выдерживает и десятка минут, пытаясь ускользнуть, потерять сознание… но Сукуна не позволяет. Он замирает, как хищник, застывает в идеальной неподвижности, какой никогда не добиться человеческому существу. Только взгляд алых глаз блуждает по телу Чосо, пока Король что-то обдумывает и это «что-то», эти мысли ему явно более чем нравятся. Боль медленно и нехотя отступает за потраченные Рёменом мгновения, но не исчезает до конца к тому моменту, когда жёсткая и властная рука ныряет вниз, обхватывая член Чосо. В этом нет мягкости или желания сгладить болевые ощущения. В этом лишь острый приступ садизма, когда Сукуна начинает дрочить быстрыми и резкими движениями проходясь по всем чувствительным точкам. Чосо остаётся лишь скулить, судорожно пытаясь отстраниться хотя бы на миллиметр, но прямо у него на глазах тело Юджи снова меняется и теперь его [Чосо] держат уже в четыре руки, а сзади, чуть дальше саднящего местечка, растянутого членом Короля Проклятий, упирается… ещё один член. Чосо становится жутко, но одновременно с этим его накрывает совершенно иррациональная волна возбуждения… и он кончает, выгибаясь, сам, невольно насаживаясь на Сукуну этим движением по самое основание чужого члена. Ремен даже прикрывает обе пары глаз от удовольствия, когда вокруг него пытаются сокращаться чужие мышцы. После этого оргазма Чосо чувствует себя совершенно пустым и обессиленным, пальцы скользят по телу Короля проклятий, не в силах зацепиться. Когда Сукуна покидает его тело — это тоже больно, хотя, как не странно, на члене мужчины нет ни капли крови. Однако долго рассматривать чужое тело Чосо не позволено — его резко переворачивают лицом в футон, при этом вздёргивая вверх за бедра, стая в унизительную и открытую позицию. — Ноги шире. Дважды повторять не буду, — он даже не пытается помочь, просто пристраивается сзади, дёргает Чосо на себя и снова входит внутрь. Боль, когда он движется. Боль, когда он исчезает. Боль, когда возвращается. Рёмен Сукуна говорил сущую правду — Чосо рыдает под ним, и от унижения, и от оглушительной болезненности резких движений чудовища. А самое отвратительное — короткие перерывы в которые мужчина полностью останавливается и снова грубо заставляет Чосо вздрагивать от отвратительно-болезненно-острого удовольствия, когда притрагивается к нему спереди. Кажется, просто трахни его Сукуна и брось одного — и то не было бы так мерзко… от самого себя. Потому что с каждым разом, удовольствие все больше, с каждым разом толчки, начинавшиеся после коротких передышек, воспринимались все желаннее, не смотря на грубость и болезненность. Сукуне не интересно просто трахнуть и сломать новую игрушку. Он выворачивает Чосо наизнанку, при этом оставляя его относительно целым физически. Нечеловечески острые зубы вспороли кожу на загривке, Сукуна вцепился в его шею будто дикий зверь, удерживающий течную сучку в случке… но, тут же отпустил, проходясь языком по мгновенно начавшим набухать следам. Чосо мог сколько угодно рыдать в подушку, Рёмен откровенно наслаждался каждым извлечённым из партнёра звуком. Одна из его рук устремилась вперёд, снова начиная доводить Чосо до края… и толкая его через этот самый край, заставляя вновь потеряться в навязанном удовольствии. А пока старший брат Юджи тихо скулил, Сукуна снова начал двигаться, только продлевая оргазм, несмотря на то, что у Чосо уже все горело изнутри. [толчок] Король Проклятий что-то сдавленно прошипел сквозь зубы, вцепляясь в тело Чосо всеми четырьмя руками, притискивая его так близко, будто желая поглотить, слиться с ним кожей и мышцами, впитывая в себя. Сквозь болезненно-сладкие послеоргазменные судороги Чосо мог почувствовать, как Сукуна утыкается носом в его волосы, зарывается в них, словно такого как он может волновать чужой аромат. — Почему у Кэндзяку всегда такие сладкие мальчишки? — вопрос предназначается совсем не Чосо, но именно он вздрагивает от звуков имени своего отца. Руки Сукуны разжимаются, и он позволяет телу Чосо соскользнуть на футон, чтобы старший брат Юджи тут же мог свернуться клубком, притягивая колени к груди. Это инстинкт — свернуться как можно теснее, вернуться к позе эмбриона, потому что только в материнской утробе ребёнок может быть по-настоящему безмятежно счастлив. Но, хоть Чосо и помнит нечто подобное, хоть его тело следует за инстинктами, так же он прекрасно помнит, как и его, и братьев, вырвали из этого короткого маленького рая. Никого из них не доносили до самого конца. Кэндзяку не мог позволить себе беспокоиться лишний раз за хрупкие эмбрионы внутри тела, провоцируя ранние роды. Совсем недавно Чосо считал, будто отец знал, что делал. А теперь он в курсе, что четверо его возможных братьев и сестёр просто не пережили такого издевательства. Когда-то Чосо думал, что будет любить отца, не смотря на все эксперименты, которые тот проводил над ними. Теперь он понимает, как остро ненавидит это существо, столь легко игравшее с законами природы. И, боги, откуда Кэндзяку вообще знаком с этим чудовищем, Рёменом Сукуной? Или подобное притягивается к подобному? [бездна взывает к бездне] — Слишком громко думаешь, — чужая рука обхватывает Чосо за лодыжку, переворачивая на спину, заставляя вытянуть ноги. Сукуна осматривает его тело, как товар на рынке, как предложенный к продаже кусок мяса. У Чосо все мысли в голове кристаллизуются от ужаса, под этим взглядом. — Посмотрим, чему пацан смог тебя научить? — теперь Король Проклятий просто мурлыкает и тянет слабо упирающегося партнёра вниз, обратно, под себя. — Возьмёшь в рот? Чосо невольно бросает взгляд вниз, снова видит два немаленьких члена, с чёрными кольцами татуировок у оснований и судорожно мотает головой из стороны в сторону. Но, кажется, Рёмен Сукуна и не ожидал согласия. Пока что. — Ничего, мы только начали, — одна пара рук подхватывает Чосо под колени, вторая тянет за бедра. Любое сопротивление бесполезно и бессмысленно. Чосо снова ощущает, как в него буквально впихиваются, хотя боли почти нет. Внутри много чужого семени, смягчающего скольжение. Был ли первый раз младшего брата с этим монстром точно таким же? Лицо обжигает не просто горячим, но по-настоящему горячечным дыханием, если у Юджи просто чуть более высокая, чем у человека, температура тела, то внутри Сукуны медленно, но верно разгорается огонь, от которого у Чосо даже волосы начинают подрагивать, сильнее завиваясь в кольца. Жар на грани боли, к Рёмену страшно прикасаться, однако этого можно и не делать… … он сделает все сам, вне зависимости от твоего желания. — Хватит, — Чосо закрывает лицо руками, сильнее размазывая по лицу слезы и кровь. — … пожалуйста. — он пытается хотя бы попытаться попросить… наверняка бесполезно. Для Сукуны это всего лишь ещё один элемент происходящего, не самый обязательный, однако определённо приносящий удовольствие. — Мы только начали, — этот голос даже низким язык не поворачивается назвать. Голос Рёмена Сукуны сейчас просто рокот, принадлежащий неумолимой стихие, отказывающейся воспринимать любые попытки ей противостоять. Более того, Рёмен Сукуна — стихия которая наслаждается противостоянием с миром вокруг. [влага] [жар] Чосо вскидывается, дёргается, не понимая откуда все эти ощущения, пока его уставший и изнасилованный разум не фиксирует жуткую картину — на животе Сукуны открывается огромный ухмыляющийся рот, так идеально до того вписывающийся в линии между мышцами, что казался шрамом, пока губы были сомкнуты. В тех губах нет даже капли цвета, как в собственных губах Чосо, обескровленных анемией, но оттого этот рот выглядит ещё более жутко — особенно когда широко раскрывается и проходится длинным склизким языком по чужому прессу оставляя за собой огромное количество вязкой слюны, как если бы Чосо оказался в пасти у чудовища, пробующего его, будто леденец. Отвратительно… … ровно до момента, когда прикосновения языка не спускаются ниже, начиная жадными быстрыми и короткими движениями вылизывать член Чосо. Чужая слюна течёт чуть ли не ручейками по бёдрам, вязко скатывается волнами вниз, пачкает футон, впитывается в грубую ткань. В какой-то момент итак измученное тело Чосо снова начинает отвечать на стимуляцию, ведь он не может ни зажаться, ни отстраниться, буквально распятый и растянутый четырьмя руками Сукуны, зафиксировавшего его так, что мышцы на внутренних сторонах бёдер тихо воют от болезненного натяжения. Юджи показал Чосо, что бывает наслаждение отличное от того, когда ты с девушкой. Сукуна… Сукуна перекручивал это знание, заставляя тело Чосо получать удовольствие от насилия над ним. [толчок] [вскрик] — Знаешь, что в этих камерах прекрасно? Кричи-не кричи, а на помощь к тебе никто не придёт, — Сукуна выгнулся в спине до хруста, притягивая Чосо ещё ближе и глядя сверху-вниз на своего невольного партнёра с садистским наслаждением. Его бедра снова толкнулись вперёд. И ещё, и ещё. Теперь он наращивал темп более плавно, отчего все внутри тела Чосо горело огнём. Хотелось, чтобы это скорее кончилось… хотелось скорее кончить, потому что стимуляция оказалась невыносима — смешанная с возбуждением боль. Сукуна двигался с пугающей ритмичностью, с неумолимостью продолжая трахать Чосо даже тогда, когда тот начинал содрогаться в очередном, — зачастую уже пустом, — оргазме. Вот только само чудовище не кончало, пугающе и немигающе глядя на жертву, словно это всего лишь игра, словно Чосо проверяли на прочность, а основное блюдо ещё впереди. Раз, второй, третий. На лице засохла кровавая корка, Чосо не находил в себе силы на новый плач. Он не сопротивлялся, не цеплялся за ткань или за чужие руки. Даже его дырка принимала самые грубые толчки так мягко, словно в теле старшего брата Юджи не осталось натяжения и напряжения, а все внутренние органы превратились в податливую кашу. Разум вошёл в состояние странного транса, покачиваясь от пика одной волны жёсткого удовольствия к другой. Сукуна добивался именно этого? Возможно. Чосо не сообразил в какой момент времени пожар внутри начал утихать, а из его тела медленно вышли. Длинные крепкие пальцы потянули за прядь у виска, обжигая своим жаром. — Теперь ты готов поработать ртом? — глумливая ухмылка на лице Короля проклятий показывала — он знает ответ, знает, что Чосо сейчас ощущает, понимает в каком состоянии находится его недобровольный партнёр. Ладонь мужчины зарылась в волосы Чосо, вздёргивая его, заставляя сесть. Поясницу тут же прострелило болью из-за всего напряжения приходившегося на неё до того. Поза сейчас, — когда он сидел на своих пятках, — точь-в-точь повторяла позу Юджи, когда тот показывал старшему брату как правильно надо доставлять удовольствие ртом. Из пасти на животе Сукуны снова показался язык, с удовольствием начавший вылизывать оказавшееся так близко лицо Чосо, отчищая его от крови. Какой-то отстранённой часть сознания Чосо понял, что внутри этого огромного рта зарождается гулкая низкочастотная вибрация, проникающая в самые кости. — Ещё одна хорошенькая шлюшка, — пропел Сукуна, внимательно наблюдая за чужими реакциями и с явным удовлетворением отмечая как Чосо дёрнулся всем телом даже через то полутрансовое состояние в котором находился. — Ни Юджи… ни я… не шлюхи, — знать бы откуда у Чосо взялись силы и дерзость так говорить с Королём Проклятий и Ядов, не смотря на сорванный криками голос. — Именно, что они самые, пацан. Вас создали такими — создали специально для меня и под меня. Немного упрямые, но охочие до ласк, подсознательно тяготеющие к боли, извращённо желающие даже друг друга… может быть однажды, если ты хорошенько меня ублажишь, я даже объясню почему. Тебе ведь наверняка интересны мотивы Кэндзяку, — сложно понять, что доставляло Сукуне большее удовольствие — насиловать Чосо физически или морально, надавливая на все прячущиеся в его сознании триггеры, задевая все болезненные темы. — Однажды? Думаешь тебе перепадёт ещё и не один раз?! — от вспыхнувшей внутри злости пополам с ужасом у Чосо зрачки сужаются в узкие-узкие точки, когда он смотрит на Сукуну снизу-вверх, слабо трепыхаясь в чужом захвате. Эти два чувства не позволяют окончательно свалиться в апатию, не позволяют сломаться, превращаясь в пустую сошедшую с ума, куклу. — Конечно же перепадёт — и действительно ещё не раз, — Рёмен явно понимает, что Чосо даже сейчас не откроет свой рот для «дела» и со вздохом тянет его за волосы наверх, притягивая ближе, лицом к лицу, заставляя практически лечь на себя. В нём столько силы, что он легко держит тело Чосо навесу и даже представлять не хочется насколько мог бы быть силён Рёмен Сукуна, вне всех сковывающих печатей. — Посмотри на это лицо, на эти волосы, вспомни своего милого младшего братца. Он весь мой — до кончиков ногтей на пальцах ног. Он может капризничать и изображать оскорблённую в лучших чувствах принцессу, но никогда не уйдёт, даже если ему представится шанс от меня избавиться. А ты так влюбился в него, что будешь скулить, но подставлять мне задницу, будешь сам предлагать свои услуги — лишь бы снова увидеть свой цветочек. Только представь — обнять его, проводить с ним время, снова видеть его улыбку. Думаешь я слепой или тупой? То, что я не интересуюсь подобной херней не значит, будто я её не понимаю. Ты будешь идеальной шлюшкой ради Юджи. А Юджи будет шёлковой подстилкой ради встреч с тобой. Сукуна не торопится, говорит медленно, вкрадчиво, с ухмылкой на лице, но его слова, как камни, падают куда-то внутрь Чосо, достигая самого дна и оставаясь там навсегда. Каждое слово — правда. Истина. Пророчество. Так и будет, он сам знает, а Сукуна только озвучивает самые нутряные мысли вслух, подцепляет их острым когтем и тянет наружу, как кишки выпускает. — Драгоценный старший братик, единственный, любимый, не побоявшийся подойти ближе, хоть и испугавшийся своих чувств в последний момент. Раньше у Юджи никого не было, даже Годжо и Гэто не в счёт, ведь они прекрасно понимают насколько пацан чудовище — ничем не человечней меня. А Юджи прекрасно понимает их обоих в ответ, и не подпускает так близко, как подпустил тебя. Вы сами сделал друг друга заложниками, Чосо. Собственное имя из уст Рёмена это что-то иррациональное настолько, что у Чосо клинит в мозгу. Он цепляется за плечи верхних рук Сукуны, ощущая, как теряет любую другую опору в этом мире… лицу снова мокро и колко от текущей по нему соли, пополам с медью. Шрам кровоточит, глаза на мокром месте, как у глупого подростка, а Сукуне явно только этого и нужно. Чосо может отрицать сколько угодно, но он всё равно переживает миг осознания почему именно Итадори Юджи никогда не покинет Сукуну — даже если ему действительно будет предоставлен выбор. За годы подобного обращения он впустил это чудовище слишком глубоко в себя, позволил пришить плоть к плоти ядовито-сладко-острыми речами. Не оторвать друг от друга… только если убить самого Юджи, так как способа убить Сукуну до сих пор не смогли найти. А Чосо сам попал в ту же ловушку, позволив чужим словам найти лазейку вовнутрь. Мир переворачивается ещё раз, Сукуна опускает Чосо обратно на подушки, прижимается бёдрами к его бёдрам. — Будет больно, — такой нежный тон и такой смеющийся чудовищный смысл. Одной из рук плотно прижав оба своих члена друг к другу, Король Проклятий надавливает головками на раздолбанную дырку, до сих пор сочащуюся спермой, будто Чосо пускали по кругу. Но даже после всего, что было этой ночью, два таких огромных ствола входят на крике и на той самой боли, о которой Сукуна предупреждал. Слишком много. [слишком] [много] [слишком] [тяжело] От крика становится нечем дышать, но Чосо просто не может втянуть ни глотка воздуха. Голосовые связки как оборванные струны, весь мир сузился до толкающейся в тело Чосо толщины, разрывающей его на части. В этот раз есть и кровь — она менее густая чем сперма, стекает меж ягодиц, до самой ямки на пояснице и тоже впитывается в ткань, в точности, как и семя, и слюна, и пот до неё. В какой-то момент Чосо малодушно мечтает умереть от кровопотери… но несмотря ни на что она не так велика, не смертельна. Сукуна входит до упора, вталкивается по самое основание, нижние глаза ни лице закатываются от удовольствия. Вот оно — то, чего он хотел. Если до этого Король проклятий выглядел скорее позабавленным, то теперь в его лице читалось лихорадочное возбуждение. Всего несколько тягучих мгновение чтобы Чосо чуть привык… и мужчины начал выходить обратно. И снова толкаться внутрь. Медленно — не из-за жалости или опасения навредить, а потому что иначе он бы содрал кожу с членов, так тесно и узко это было. Когда боль чуть стихла, когда тело притерпелось к новой порции насилия, Чосо почувствовал, как сам Сукуна буквально обволакивает его собой. Все четыре руки мужчины оплетали партнёра, притискивая его к себе, не давая сменить положение с того идеального, которой Рёмен сам подобрал. С лица Короля стекали крохотные капли пота, а взгляд заволокло чем-то тёмнымтемнымтемным, затягивающим и Чосо. Внутрь. Так глубоко как он на самом деле не мог, не имел права, попасть. «Расслабься, братик. Просто отпусти это, позволь своему телу реагировать. Сукуна прав: что ты, что я — созданные отцом шлюхи, мы можем кричать и сопротивляться, но рано или поздно ты поймёшь, что твоё тело тебя предаёт, что ему и д е а л ь н о» Шёпот Юджи звучал тихо, горячечно и болезненно, а сам мальчишка будто прижался к старшему брату, немыслимым образом втиснувшись меж ним и Сукуной. Чосо не видел его глазами, но стоило сомкнуть веки и подчиниться, как образ Итадори приходил сам, обвивая руками за шею, приникая к груди. — Сучёныш, — зло прошипел Сукуна, почувствовав, как сознание Чосо следует за беззвучным голосом Итадори Юджи, которого он при всём желании не мог сейчас заткнуть. Движения мужчины стали более рваными, быстрыми, а рот на его животе приоткрылся, жадно заглатывая член партнёра, перетягивая чужое внимание обратно, заставляя старшего брата Итадори дёрнуться и задрожать. Всего несколько глубоких, сосущих, жадных движений и он [Чосо] буквально затрясся. Сухой, пустой, но всё равно кончающий под своим насильником. Тело Чосо так сладко и конвульсивно сжималось, что Сукуна и сам наконец, кончил — где-то глубоко, наполняя чужие кишки собой, до скручивающих спазмов. Наверное, если бы Король Проклятий мог, то и старшего брата Итадори утащил бы — туда, в подреберье, где его бережно хранил возле сердца Юджи. Вместо этого новую игрушку пришлось отпустить. Не сказать, будто Чосо смог уйти тотчас же, как Рёмен потерял к нему интерес, ведь оставался ещё Итадори Юджи, вцепившийся в брата клещом и словно пытающийся своим прикосновениями оттенить произошедшее, зашептать, перекрыть следы на чужом теле своими собственными метками тепла и нежности. [попытайся, пацан] [мы оба прекрасно в курсе, что оно так не работает] Сукуна знал — пройдёт несколько недель, тело заживёт, но душа не исцелится. Порезанная жестокими словами и обожжённая прикосновением к ранее недоступной правде, она вернётся обратно. Чосо ещё придёт. Придёт сам. Сукуна с Юджи могут подождать — у них есть всё время мира.