Экспериментальное вино

Леви проснулся резко. Как из воды вынырнул. Открыл глаза, промаргиваясь, не сразу понимая, что щекочет нос и почему мир обретает оттенки красок медленней, чем обычно. Во рту пересохло: голова не болела, но бывало такое только в одном случае – перепил. И кто его вообще уговорил, он же не пьянеет, толку надираться? "Что-то", нагло щекочущее его нос, пошевелилось рядом, прерывая его нехитрые размышления, и Леви поморщился, фыркая, потоком воздуха наконец сдувая черные волосы в сторону. Стоп, это не его волосы. Рядом, мирно сопя, как ни в чем ни бывало, к нему прижималась... Микаса Аккерман. Микаса, мать ее, Аккерман. Вот так просто, лицом к лицу – мирно посапывая и даже закинув руку, чтобы обвить его плечо, топила на массу и жалась так, будто он лучшая и наимягчайшая в мире грелка. Жалась крепко, на совесть – упираясь в его грудь своими тугими... Тугими... Чертова Ханджи и ее экспериментальное вино. Уж с кем-с кем, а проснуться с Микасой он точно не ожидал. Совсем. Ни капельки. Может, иногда надеялся чуть-чуть, ну так то в те редкие моменты, когда она прикладывала его на тренировках, когда голову перетряхивало – но вообще… нет. Не было такого. С чего бы? И Ханджи уж точно не должна была ничего заподозрить. Уж где-где, а на тренировках она не появляется. Не появляется ведь? А больше он нигде на Микасу неоднозначных взглядом и не бросает. Не-а. Тьфу ты. Микаса поерзала. Подышала ему в лицо. Чтоб ее, и ведь не неприятно даже – не мята с шиповником, конечно, так и он, глядишь, не ягодами благоухает, особенно сейчас. Сойдет. А вот то, что он, закономерно утру и лежащему рядом молодому и привлекательному телу, начал возбуждаться – нет. Каким-то образом Аккерман стала косой, что по неведомой причине нашла на камень между его ног. Но разбираться сейчас в предпосылках и следствиях Леви уж точно не собирался. Не сейчас. Неа. Дудочки. – Так, – стараясь совладать с хрипотцой в голосе, сказал он. – Сейчас ты медленно и аккуратно отодвинешься назад и слезешь с кровати. Ясно? Микаса проснулась сразу. Хоп – и уже смотрит на него своими огромными глазами, ну прям бери да тони, чтоб ее. Но лучше уж так, чем в ее мягких, прижимающихся к нему... Та-а-ак, Леви, спокойно. Запоздало он понял, что бесстыдница, по крайней мере, была в рубашке. Тоненькой, едва прикрывающей самое сокровенное – но в рубашке. Отчего объяснить, почему это заводит его еще сильнее, было сложно. Может, потому, что было легко представить, что рубашка – его?.. Ну, Ханджи... Аккерман моргает. С добрым утром, дорогая – не так я себе это представлял, это уж точно, да только и ты наверняка не со мной в постели мечтала проснуться. И вообще... – Аккерман, – хрипло, уже не размениваясь на сантименты, повторяет. – Кыш с кровати. Судя по ее сжавшейся челюсти, это он зря. В глазах загорелся знакомый огонек: даже не стесняется, злится. Н-да, это он точно зря. – Сами кыш, – бормочет в ответ и закрывает глаза. Ну нахалка! Леви на мгновение аж забывает, как дышать. Ведь лежит как у себя дома – комфортно, заразе, на его руке: а он только и может, что испепелять взглядом да сердито сопеть. Тем паче, что первое она все равно не видит, а второе – куда уж, даже один из подопытных сусликов Зоэ сопит куда более грозно. И все-таки пока она продолжает так нагло к нему жаться, проблема не решается. – Аккерман… – добавляя тону угрозы, тянет он. Микаса открывает один глаз. Вздергивает бровь. Ничего хорошо из этого не выйдет: он ведь чувствует, она сейчас еще чего-нибудь выдаст. Микаса как ни в чем ни бывало смотрит на него. – Аккерман, – говорит твердо. Вот и все. Познакомились. Может, и правда, ну ее, перевернуться спиной да уснуть? Авось самой надоест, и уйдет. Да только Леви знал – уснуть у него вряд ли получится, дрема в его постели гостья редкая. Хоть и не такая редкая, как девушка перед ним, конечно. К слову о девушках – тело-то, конечно, требует разрядки, но вопрос такой: а что вообще вчера было? Одеты-то они, конечно, одеты кое-как, только Леви себе в этом плане кредит не выдал бы: иногда воображение такие картины рисовало, что он бы и в шубе, и на крыше, и на спине титана ее мог взять. Издержки суровой жизни-с. И бурной фантазии. Узнать, так или иначе надо. Судя по ее безмятежной мордашке, обидится она вряд ли – даже если и было, значит, было хорошо. Хотя подумал он об этом, конечно, зря: в штанах и без того тесно, и учитывая дерзость кое-кого по соседству, придвинуться ближе, может, было бы даже полезно. А там уж или даст по морде и убежит, или останется… Спокойно, Леви, спокойно, мать твою! – У нас что-то было? – хрипло спрашивает он, пытаясь отвлечься от собственных рассуждений. С него ведь станется: и прижмется, и натворит дел, еще и не отпустит не дай бог, растопит девичье сердце. А разгребать потом как? Ну уж нет. Лучше сдержаться сразу. Девчонка хоть и дерзкая, ломать жизнь он ей не намерен – на поле боя она переломает кого хочешь, а вот как оно на личном фронте, он мог только догадываться. Догадки эти, впрочем, как раз и заставляли вот так щемиться назад: лишь бы нежную психику утренним стояком не травмировать. Мужчина мечты, мать его. Ханджи бы им гордилась. Тем не менее, возвращаясь к насущным вопросам: дальше того, что выпивал в новоявленном офицерском кругу, Леви ничего не помнит. Оставалось надеяться на автоматизм и выдержку: ну или, по крайней мере, на то, что его разум не мог так подло поступить – такое он бы запомнил, правда? Ведь правда?.. К тому же, она в одежде. Если, конечно, ее полурасстегнутую рубашку да трусики, на которые он очень старается не смотреть, можно назвать одеждой. То, что он сам почему-то был без рубашки, немного смущало. Самую малость – и скорее от того, что она уж слишком спокойно прижимала ладонь к его груди. А вообще-то, главное, в конце концов, что штаны на месте. И все самое опасное – надежно спрятано в них. Пока что. – А если и было? – дерзко спрашивает Микаса, видимо, все еще уязвленная тем, что он попытался ее прогнать. И ведь не ушла – медом ей тут, что ли, намазано? Пытаясь стряхнуть мысли о том, что он приплел мед (с которым она, кстати, любила пить чай в те редкие моменты, когда он делился запасами), Леви посмотрел на нее сурово. Разумеется, бессмысленно. И чего он ожидал?.. Микаса ответила ему вызывающим взглядом, явно испытывая терпение – только вот что он сделает, когда то кончится, Леви не знал. Может, наконец, плюнет на все, и... – Если "целовались" входит в твое понимание "чего-то", то да, "что-то", – Микаса, наконец, раскошеливается на подробности, но издевательски выделяет последнее слово, – было. О... Перед глазами проносятся слишком уж яркие образы того, как они держатся друг за друга под залихватский свист офицерского состава. Да. Это он, как оказалось, помнит. – Прекрасно, – бормочет он себе под нос, думая, что с этим теперь делать, потому что, несмотря на собственные желания, прекрасного он в этой ситуации находил мало. Так близко смотреть на женщину, которой не можешь обладать, как оказалось, даже сложнее, чем смотреть на титана, которого не можешь убить. По крайней мере, титан убивает тебя быстро и почти без мучений. Не то что некоторые. Микаса корчит гримасу, явно не слишком впечатленная его реакцией. Отвечает, однако, впору ему: – Замечательно. Он смотрит на нее, как будто видит впервые в жизни. – Ты, э-э… – совсем не грозно тянет он это бездарное "э-э", скатываясь в косноязычие впервые за десяток-другой лет. – …не хочешь встать? Мерзавка то ли намеков не понимает, то ли поиздеваться решила: а может, в лучших традициях алкоголя, на него и правда подействовало как-то не так, а ее до сих пор кроет? – Неа, – беззаботно информирует Микаса, как будто он у нее спросил прогноз погоды. – Не хочу. И жмется. Прям к груди. Своими мягкими, упругими… Леви начинает плыть. Кто вообще в здравом уме от такого отказывается? Видимо, он. Единственный идиот на весь чертов разведкорпус: он уверен, даже парочки были бы не прочь организовать с Микасой тройничок – Спрингер с Браус как-то даже при нем не постеснялись предложить, а та краснела как маков цвет. Любо-дорого смотреть было – и ведь всего полгода назад, кажется. Куда все выветрилось?.. – А… чего так? – как-то совсем уж беззубо спрашивает он, понимая, что схватка проиграна. Ну лежит девка, ну жмется: подумаешь, невидаль! Они так всю ночь друг к другу жались, судя по всему. Еще и уходить не хочет – лежи, наслаждайся. Надоест – сама встанет и убежит, все равно ведь в туалет когда-нибудь захочет. Уж явно пораньше него, учитывая, что кровь из одной конкретной точки его тела отливать явно никуда не собирается. Микаса переплетает свои ноги с его, и чуть елозит головой по подушке, устраиваясь удобнее. Переплетает. Свои ноги. С его. Леви неловко кашляет. Микаса лениво приоткрывает один глаз. – Не хочу, – повторяет спокойно, чуть пожимая плечами. Ну спасибо за ответ, стало яснее. Ей бы в разведке работать… ах да. Леви начинает немного закипать: играть в благородство впустую – как-то даже обидно. Особенно, когда играть совсем не хочется. Посомневавшись мгновенье – для приличия и успокоения собственной души – он кладет руку ей на поясницу. Тепло и приятно: и где там его пощечина? Скулы Микасы чуть розовеют, но двигаться она не собирается. Бить его, соответственно, тоже. Леви снова неловко откашливается и решает пойти в лоб. Старый солдат, все-таки. – Я, конечно, понимаю, что тебе хочется еще немного полежать, но как бы это сказать… твое присутствие меня, как мужчину, несколько смущает, – признается он, даже как-то робея. И добавляет. – С утра. В моей постели. Может, хоть так станет понятней? Микаса хмурится – словно лекцию анализирует. Куда уж еще прозрачней? Лежит все так же спокойно, глаза закрыты, грудь к его груди, а ладонь на плече. Интересуется: – Вы собираетесь уходить? Леви от такой наглости опешивает. – Нет, – говорит ошалело, хотя сам вдруг понимает: а ведь, в общем-то, вариант. Ответ Микасы выбора ему не оставляет: – Хорошо. Хорошо. Ей – хорошо. Знатное, должно быть, винцо было, если строптивой Микасе Аккерман с утра, после залихватских поцелуев, хорошо в постели с капитаном Леви, который не хочет никуда уходить. Времени читать у него обычно не слишком-то много, но, кажется, такой расклад обычно называют словом "абсурд". И в принципе, раз такое дело – терять ему уже особо нечего. Хоть лежать будет не так странно. Медлит. Чувствует, как мягко мажут ее пальцы по плечу – обнадеживает его, что ли? На каком-то рваном, низком выдохе, спрашивает: – А тебе?.. Губы Микасы подрагивают в плохо скрываемой улыбке, но глаз она не открывает. Сердце предательски пропускает удар. – Хорошо, – отвечает она. Ладно. – А… – тянет он, думая спросить что-то еще, но закрывает рот. В принципе, он только что спросил то, что она и так дала понять до этого. Может, лучше помолчать и не выставлять себя дураком больше, чем уже успел? Не может, решает Леви. Она его уже полчаса изводит: нужно хотя бы заставить ее покраснеть. – Ты в курсе, – говорит, зная, что несет чушь, – что вот так лежать с малознакомым мужчиной – неприлично? Большой палец Микасы игриво оглаживает его плечевую кость, словно показывая этим отношение к вопросу. Улыбается. – Я вас знаю. Леви стискивает зубы. Ладно. Это было ожидаемо. – До свадьбы, – бормочет, знает, что испытывает судьбу. А вдруг спросит, не предложение ли это? Напугает его, конечно, этим до усрачки, но почему бы и нет. В любом случае, это все Ханджи виновата. И сама Микаса – тоже. Все беды от женщин. Радости, впрочем, тоже. Микаса пожимает плечами, спокойно парирует: – У нас одна фамилия, – голос вообще не дрожит, будто заранее готовилась. Ладно, это было красиво. Фамилия-то ведь и правда одна. – И все равно, – чуть давит он, понимая, что начинает втягиваться. То, что с Микасой не соскучишься, он понял давно. А "не скучать" вот так – в общем-то, еще приятнее. – Что? – уточняет она. Эта женщина совсем не знает, когда лучше промолчать. – До свадьбы, – повторяет Леви, затаив дыхание, зная, впрочем, что она-то все его реакции тоже чувствует. Ну, почти все. – С вами – хоть на край света. Леви фыркает. Начинает глупо улыбаться. Чувствует – она хоть и иронизирует, но не врет. Все, это клиника. – Прямо-таки и на край? – Ага, – бормочет, сдвигаясь чуть ниже и утыкаясь носом ему в грудь. Леви цыкает. Теплая… И тычется так, будто то ли защиты ищет, то ли просто показывает, что знает – не выгонит он ее. И как вот тут пытаться даже?.. – Азумабито вряд ли допустят, чтобы их надежда сбежала на край света, – его рука на ее талии смыкается сильней, и он, наконец, позволяет себе склонить голову и вдохнуть запах ее волос. Приятно. Что-то цветочное и лесное – прямиком из вечных вылазок за город. – Не думала, что вы чего-то боитесь, капитан, – нагло говорит она, и Леви чувствует – улыбается, прямо в центр его груди. Делает глубокий вдох. Медленно выдыхает. – Я ничего не боюсь, – врет, конечно, но ходит где-то недалеко от правды. Боится он в этой жизни действительно немногого. И вообще, она серьезно сейчас дразнит его в ответ? Заноза как она есть. Он даже почти готов поверить, что его. Эта ведь и правда вонзилась так, что не отцепишь. Ни от сердца, ни от мыслей. Зараза. Его зараза. Микаса Аккерман – и правда, ведь даже фамилию менять не надо. Микаса молчит – достаточно для того, чтобы он понял: молчание это язвительное. И вырывая его из, можно сказать, нежных мыслей, мычит: – Угу, – коротко возвращая к завершенному, как он думал, разговору и намекая, что боится он ее. Ну все. Не железный же он, в конце концов. Сдвинув руку к ее бедру, закидывает ногу на себя – а затем, возвращая ладонь обратно к талии, наконец, сдвигается и вжимается в девичий живот до боли твердым членом. Ох-х… От одного этого прикосновения где-то в черепной коробке взрываются фейерверки. Все, пропал капитан, несите нового. А – или, кажется, уже даже майор?.. Да какая, в общем-то, разница. – Все? – интересуется Микаса, хоть и, наконец, смотрит на него уже совсем проснувшаяся. А еще, как бы ни пыталась язвить, Леви чувствует – дыхание сбилось, как и у него. Маленькая шельма. По крайней мере, теперь он точно знает – дышит она так явно не от испуга. – А ты хочешь – чтоб все?.. – уточняет, голос опять сочится хрипотцой, и это его "все" отдается пульсацией в члене, плотно, между прочим, прижатом к ее животу. Глаза Микасы темнеют. На скулах вновь появляется румянец. Она двигает бедрами, словно пытаясь вжаться в него сильнее, и проходится пальцами по его затылку. Прикосновение подушечек к аккуратно выбритым волосам запускает волну мурашек по спине. От ее долгого, пронзительного взгляда глаза в глаза в голове совсем туманится. – Хочу, – выдыхает она коротко, все-таки подтверждая ему то, что он последними ниточками силы воли пытался отрицать. Хочет… Леви правда, правда пытается найти хотя бы одну малюсенькую причину, почему он должен продолжать сдерживаться или попробовать ее убедить, что все это – ошибка. Может, потому, что в ней еще может говорить вино Ханджи. Может, потому, что они, вообще-то, во вчерашней одежде. Может, потому, что она младше него по званию и вообще, не замечал он от нее никогда симпатий, да и свою не проявлял. Но – причин нет. Правда нет, а все, что только что крутилось в его голове – старые капитанские бредни. То ли джентльменством, то ли принципами называется, бог его знает, кто их только придумал. Чушь, в общем. А потому – сглотнув и мысленно пожелав себе в новой, несвободной жизни удачи, он ее целует. Так, что как в воду нырнул: грудь на мгновение стягивает, а телу и разуму вдруг становится хо-ро-шо. И Микаса – господиблядь – Микаса ему отвечает. Очень даже готовно и без тени смущения. Как будто делают они это далеко не первый раз – хотя сколько они там целовались вчера ночью, он, разумеется, чтобы посчитать, не помнит. Пока он возится с тем, чтобы стянуть с нее наполовину расстегнутую рубашку, она ловко расправляется с его ремнем. Леви жадно вглядывается в ее сосредоточенное лицо, замирая на мгновение у последней пуговицы, пока она – ни секунды не медля – расстегивает его брюки и тянет их вниз. Леви сглатывает, отмечая, что хоть скулы Микасы и покраснели сильнее, взгляд ее остался все таким же решительным. И это мужчин называют совратителями-то?.. Дрожащими пальцами – как пацан, чтоб его – расправляясь с последней пуговицей, он тянет рубашку за края, заставляя Микасу приподняться и стряхнуть ее с плеч. Чтоб его. Ему кажется, что все тучи на небесах разошлись навечно, а откуда-то сверху доносится музыка ветра. Если ему суждено умереть – в предсмертной горячке он хочет видеть именно это. Микаса ему опомниться не дает. Пока он жадно втягивает носом воздух, наблюдая за ней и не решаясь прикоснуться, она уже стягивает с себя трусы, заставляя Леви всерьез переживать, что его сердце может этого и не выдержать. Моргнув и, впитав, наконец, ее смущенный, но при этом донельзя самодовольный взгляд, он приподнимается на кровати и рывком избавляется от собственных трусов следом – стряхивая их вниз вместе со штанами. И катись весь порядок к черту. Пока Леви прожигает ее взглядом, Микаса опирается руками о его грудь и укладывает на лопатки. Сколько же раз он представлял это – чтобы именно так, голые и на его койке, а не потные под палящим солнцем да на грязнющем плацу? Много. Ну, может, не так много, как мог или хотел – потому что Микаса, при всей ее силе и ловкости, не так часто заваливала его на землю. Но фантазий о том, чем они могут заниматься вдвоем с тем же пылом, в его голове явно хватало. Надо будет узнать, такая ли же она маленькая извращенка, как он. Его руки готовно обвивают ее талию, начиная оглаживать спину и грудь – от того, что это все теперь его, чтобы чувствовать и обладать, кружится голова. Хочется всего и сразу: сминать, кусать, облизывать, целовать и черт-те знает что еще – на что фантазии хватит. Микаса, тем временем, юркает ладонью к его члену, бесцеремонно обхватывая длину, и направляет его в себя. Да, точно. И это, разумеется, тоже. Мягко сжимая ее левую грудь, Леви тянется за поцелуем. Такой он романтик, что уж тут поделать. Микаса, склоняя голову и отвечая, медленно опускается на его член. С губ срывается стон. Он шипит. Сцепляет руку на ее талии и сильнее впивается в губы, лишь бы не толкнуться вперед. Она влажная, узкая, горячая, и Леви кажется, что думать он не умеет и никогда не умел – потому что только полнейший кретин стал бы игнорировать такую девушку, как она. Или, по крайней мере, пытаться. Таких придурков на весь корпус было трое: Йегер, Арлерт и он. Такая себе компания. Впрочем, и те, кто клеился, мозгами не блистали. Так что сравнительный ряд, может, был не так уж и плох. К тому же, к его счастью – придурком он оказался везучим. Медленно опускаясь ниже, позволяя ему проникнуть в нее до упора, Микаса прошлась коротко стрижеными ногтями по чувствительным затылку и шее – заставляя удовлетворенно промычать. Леви прикрыл глаза и пробно толкнулся, зная – уже можно – и, наконец, почувствовал, что от этого малого, аккуратного движения она вся задрожала, прикрывая глаза от удовольствия. – Черт побери, Микаса… – севшим голосом пробормотал он. Ее уверенный, плавящий внутренности взгляд, явно говорил о том, что она прекрасно знает, что с ним делает. Леви сдался. Сильно обиженным таким проигрышем он уж точно не будет. Смиряя кипящее внутри желание, он позволял ей вести: несмотря на внешнюю уверенность, Леви чувствовал – если это и не ее первый раз, партнеров у нее было немного. Она вся сжималась вокруг него, пальцы скользили по телу неровно, сбивчиво – Микаса словно стеснялась, одергивала себя, поддавалась страсти и снова стеснялась. И черт побери его наслаждающуюся всем этим душонку, но эта уверенная неопытность распаляла еще больше. Он обязательно возьмет ее жестко – потом; но сейчас – Микаса ведет, заставляя мышцы его живота сокращаться и вот так играючи подводя к пику. Будучи полностью в ее власти, он был готов отдать ей свое сердце, погоны, душевую и последнюю пачку чая – все, только бы она не останавливалась и непременно осталась после. Желательно навсегда. Его губы скользили по ее шее, зацеловывая чистую, практически нетронутую войной кожу. Контраст между ними, столь похожими и разными одновременно, словно был предопределен провиденьем – даром, что оба Аккерманы из разных ветвей, связанные одной фамилией, но едва ли родственно. Пока что. Только пока. Ему было горячо, туго и влажно – Микаса ускорила темп, вжимаясь в него своими божественными сиськами и цепляясь за плечи. Все, что оставалось Леви – двигаться в такт; уж что-что, а синхронизировать движения они умели – и с каждой секундой, держа ее уже вовсе не за талию, а как следует впившись ладонью в ягодицы, он чувствовал, что они оба близко. Микаса простонала ему в ухо, опаляя кожу сбивчивым дыханием, и, сделав несколько ленивых движений, обмякла в его руках. Леви жадно толкнулся еще пару раз, отчетливо слыша, как хлюпает влага между ними: этого было достаточно, чтобы присоединиться к ней. В груди клокотало. С его губ сорвался изможденный рык, и Микаса шумно выдохнула, целуя куда-то за ухом – то ли успокаивая, то ли ободряя. Он держал ее близко-близко, словно боясь отпустить. Нет, после такого она точно никуда не уйдет. Он не отпустит. Сама виновата. Медленно, аккуратно позволяя Микасе соскользнуть с себя, он опустился обратно на кровать. Матрас был мокрый, поясницу щекотало. Вставать и что-то делать не хотелось совсем. Смотреть на давно знакомый, но, почему-то такой новый потолок было куда интереснее. Ее дыхание рядом гипнотизировало. – Так и быть, скажу потом Ханджи спасибо, – бормочет он, когда его собственное дыхание, наконец, мало-мальски приходит в норму. Сбоку раздается смешок. – А мне? – спрашивает Микаса, и он поворачивает голову, пытаясь понять, зачем она напрашивается на слова, если все и так очевидно. В ее глазах пляшут черти. Куда ж он теперь от нее денется? – Не думал, что женщин нужно благодарить даже когда им понравилось, – расслабленно замечает он, но легкое покачивание головы Микасы и подергивание ее губ вдруг расставляет все по своим местам. Ах вы маленькие интриганки… – Я точно хочу знать, когда вы успели сговориться? – уважительно спрашивает будто бы сам себя, и решает, что, пожалуй, не сейчас. Слишком спокойно. Слишком хорошо. И все же… – Почему вино? В этом вопросе нет уязвленности или раздражения: просто способ действительно оригинальный. Он ведь далеко не факт, что согласился бы. Даже интересно, что еще они могли придумать? Можно ведь было просто подойти, взять за руку… Хотя м-да, точно не их вариант. – Так интереснее, – смущенно (наконец-то смущенно! Еще не совсем стыд потеряла!) пожимает плечами Микаса и, закусив губу, хитро добавляет. – И быстрее. Леви давится смешком. Что есть, то есть. Стоит отдать ей должное – скучно с этой женщиной точно не будет. – Ладно, Аккерман, – признает он, чувствуя, что на губах вновь играет глупая, едва ли не забытая улыбка. – За стратегию теперь будешь отвечать ты. – Есть, Аккерман, – отвечает она, и Леви тянется к ней за поцелуем, не в силах устоять перед этим милым бунтом. – Посмотрим, сможешь ли ты приказать мне называть тебя по имени, – бормочет он ей в губы. Микаса не отвечает. Они оба знают, что это займет не больше минуты – теперь она может приказывать ему все, что захочет. Вечерний наряд, забирающий у комнаты грязные простыни, также обнаруживает поверх белья наспех накарябанную записку. "На стирку – к командиру Ханджи Зоэ".