Soldier, keep on marching on. Head down till the work is done.
Она — боец. Он — нет. Хеймитч никогда не был солдатом. В нем сочеталось множество различных качеств, разнящихся меж собой подобно гражданской войне. Неизвестно, как они уживались в нём, не бередя при этом сосуд из плоти и крови, не впиваясь в глухо булькающую душу. Спирт выжигал всё на уже сухой почве, где невозможно высадить то, что когда-либо расцветёт.Waiting on that morning sun. Soldier, keep on marching on.
Джоанна — воительница. Волевая, упрямая, грубая. Настоящая. Пепелище сердца так легко воспламенить, что порой кажется, будто бы оно и вовсе было преждевременно залито бензином. Воплощение ярости и желания, которое ни за что не сдержать ни хлипким деревянным рамкам, ни палате с белыми мягкими стенами. Обнаженное тело являет обнаженную душу.***
Head in the dust, feet in the fire. Labor on that midnight wire, Listening for that angel choir. You got nowhere to run.
Их объединяют Игры. Ежегодное шествие похоронной процессии, когда под аплодисменты и фанфары в гробы провожаются два с лишним десятка детей. Их объединяет кровь на руках. Она впиталась в кожу, въелась в нее кислотой, разъедая ею воспалённый рассудок, шаткую психику и внутреннее «я». Для Капитолия они — победители. Но в «Голодных Играх» победителей нет. Здесь первые на последних похожи. Они презирают Сноу, но продолжают выплясывать под его дудку, пока он дирижирует той самой гребаной, удушливо пахучей белой розой.***
You wanna take a drink of that promise land. You gotta wipe the dirt off of your hands. Careful son, you got dreamer’s plans, But it gets hard to stand.
У Хеймитча не осталось тех, к кому хотелось бы возвращаться, однако она сломала систему. Джоанна приходила к нему сама. Не спрашивала разрешения — выбивала дверь с ноги, оказываясь на пороге с хамоватой ухмылкой. Ему нравилось, когда её губы вытягивались вверх столь пошло, неприкрыто. Несдержанно. — Заткнись, кретин, — рвано выдыхала в уста, продолжая скакать на члене Эбернети, раз за разом всё сильнее втрахивая того в кровать. В такие моменты в тускло освещенной спальне обычно слышался сдавленный смешок. Его пальцы сжимали ее талию до боли, ибо щадить Хеймитч не привык также, как и Мейсон — поддаваться. Грубые ладони скользили по усыпанной шрамами спине, надавливали, рывком притягивая ближе для поцелуя. Глубокого, почти животного и тривиального, на что пространство оглашал тяжёлый мат с шаловливых девичьих губ. Он переворачивал её, не выходя. Шлёпал тазом об узкие бедра под протяжные и откровенные стоны, змеиное шипение, пока Джоанна пыталась сделать больнее, выцарапывая на широкой спине доказательства своего существования. И он любил это.***
Soldier, keep on marching on. Head down till the work is done. Waiting on that morning sun. Soldier, keep on marching on.
Обычно она курила, когда он отхлёбывал из стакана дешёвое алкогольное пойло. Закидывала ногу на ногу, сидя на подоконнике будучи полностью обнаженной. Ей было нечего скрывать также, как и ему — стесняться. — Как думаешь, Китнисс сможет победить? — Хеймитч интересуется без особого энтузиазма. Знает же, что скажет. — У неё есть все шансы раскроить им бошки, если не ступит, прислушавшись к сердцу. Густые клубы дыма заполняют часть немаленького помещения, но ей всё равно. Строгий наказ верхов был ничем. Ей было глубоко насрать. — Её слабость в Мелларке, — Эбернети качает головой, поднимаясь со своего места и тянется за новой бутылкой. — А в чём твоя, Хем? Они оба знают ответ. Поэтому и молчат до тех пор, пока на горизонте не загорится яркая полоска рассвета.***
Quiet now, you’re gonna wake the beast. Hide your soul out of his reach. Shiver to that broken beat, Dark into the heat.
За ужином перед Президентом они друг другу никто. Мейсон даже не смотрит в его сторону, ковыряет вилкой в тарелке, нанизывая на ту как можно больше прожаренного мяса. Есть шанс плотно поесть и бесплатно нажраться. Эбернети наблюдает за тем, как в бокале лопаются пузырьки игристого, от сладости которого его неизменно тошнит. Они знали друг о друге всё, когда были наедине. И ничего, стоило только публике вырасти вокруг них, будто отгораживающей от мира стене.***
Soldier, keep on marching. Keep on, keep on, keep on! Keep on, keep on marching on! Keep on, keep on marching! You’re gonna rise someday.
— Капитолий никогда этого не простит. — Сноу не простит. — Сути не меняет. Хеймитч морщится, когда табак жжёт слизистую, стоит только дыму попасть в глаза. Голова Джоанны покоится на его коленях. Его пальцы задевают тонкие губы девушки, влажной дорожкой прокладывают путь к подбородку, шее. — Нас ждёт пиздец в следующем году, — Мейсон как всегда не сдерживается в выражениях, а он и не останавливает. — Думаешь? — Знаю. Эбернети задерживается на острых ключицах. — Мы ещё можем всё изменить, ведь револ... — Не говори о том, за что после тебя можно будет убить. — Думаешь, для этого необходим повод?***
Soldier, keep on marching on. Keep on, keep on! Keep on marching on! Keep on, keep on marching…
Джоанна почти кокетливо подмигивает, когда выходит, оставив ненавистный костюм на полу лифта. Хеймитч не в первый раз наблюдал подобную картину, но каждый заставлял восхищаться, даже гордиться. Чудовищно привлекательная. Бесстрашная. И он любил это.***
Soldier, keep on marching on. Head down till the work is done.
Отправляя её на арену, он понимал, что она может не вернуться. Снабжая наставлениями Эвердин, Хеймитч обламывался каждый раз, когда пытался донести что-то до Мейсон. Оставались одни чёртовы сутки. — Я не пропаду, — шептала Джоанна, зарывшись пальцами в его волосы, пока он двигался в ней, с каждым разом вгоняя член всё глубже. — Уж постарайся. Той ночью она впервые осталась с ним, пусть и не уснула. Сон не шёл у обоих.***
Waiting for that morning sun… Soldier, keep on marching on! Soldier, keep on marching on!
Глаза Эбернети пристально следили за экраном. Истерики Китнисс остались позади, стоило только спасательному отряду заявиться на территорию Капитолия. Впервые за очень много лет в нём вспыхнула вера в лучшее. Возможно, она ещё жива. Капитолий умеет ломать. Но Джоанна ломаться не собиралась.***
Soldier, keep on marching on…
— Полегче, ребра сломаешь, блядь… Хеймитч стискивает исхудавшее тело девушки, впечатывая в собственное. Она хрипло смеётся, хотя каждый вдох болью отдаётся во всей грудной клетке. Её глаза ищут морфин, пока Эбернети водит носом по её щеке. На выжженой виски земле проросло несколько маковых соцветий. И он любил это. Ведь теперь ему действительно было, что терять.