Несерьёзно

Твои холодные глаза пронзают В темноте. Порежется любой, Но тот — не я. Ты знаешь: Это не серьёзно. Мы любим, как подростки — Очень сложно. Так непонятно, чувственно и просто, До дрожи тонко И до слёз — Коротко. Твой терпкий яд речей — Что кофе в пищеводе. Мои янтарные глаза — Как сладкий марципан. Мы любим резко, быстро, односложно, И я люблю тебя, а ты — Меня.

Сегодня ночная смена показалась необычайно долгой и тяжёлой. Впрочем, Нарочинская в этом себе не признавалась, ведь ей и не такое было по плечу. Хотя всё осложнялось тем, что сегодня на смене она была на пару с Брагиным. То есть, местной звездой. Что же, знаменательно, она польщена. Однако его шуточки в операционной доводили до белого коления, и она со всей злостью короткими, острыми взглядами четвертовала его каждый раз. А тот будто вовсе и не замечал их, а Нарочинская-то старалась! Брагин откровенно наслаждался, вернее сказать. Ухмылка не сползала с его лица, хоть маска её и скрывала почти постоянно. Он находил общество нового нейрохирурга поистине увлекательным. Та деловито, со смесью презрения, при встрече оглядывала его с ног до головы и, напоследок цыкнув и закатив глазки, убегала с очередным «тяжёлым» в операционную. А Брагин забывал, куда шёл и тупо лыбился. Нарочинская совсем не по-женски ввалилась в ординаторскую и упала на скрипучий диванчик. — Устали, как никак, Марина Владимировна? — развернулся в кресле Брагин. — Ещё чего, — надменно буркнула Нарочинская, потирая ладонями уставшие глаза. — А вы, небось? — А вот я — да, везёт же вам, безустанная вы наша, — мужчина подошёл к окошку и поднял шторку. — Да куда ж нам уставать, Брагин, ещё работать и ра-... — тут блондинка распахнула глаза и увидала в окне тоненькую полоску зари. — О! — Надо же, как вы заработались. Так бы и остались тут, если бы не я, — он самодовольно присел в нелепом реверансе. — Избавьте меня от своего красноречия, — Нарочинская уже подлетела к шкафчику и вынула одежду, попутно бормоча: — Господи, я думала, эта смена никогда не закончится. — Правда? Вы вроде бы достаточно легко переносите ночи в операционной, — отозвался Брагин насмешливо. — Ты что, совмещал мед с музыкальным образованием, абсолютник? — бросила из-за плеча блондинка, спешно перевоплощаясь из усташего медика в уставшего гражданского. — Вы ещё многих моих талантов не ведаете, Марина Владимировна, — отвечал Олег, тоже натягивая одежды простых смертных. — Так что же вас отяготило в эту смену? — Вернее спросить кто, — с нажимом на последнее слово сказала блондинка. — О, кажется, я понял, — хохотнул Брагин. — Польщён, если вы указываете на мою персону. Я уж было подумал, мои безответные старания совсем напрасны. — Да вы совсем дурак, коль считаете это высказывание лестью, — злобно наслаждалась баталией Марина. Хоть где-то она использует свой запас длинных словечек. — Попрошу без оскорблений, дражайшая, — почти обиженно возмутился мужчина, открывая дверь и пропуская даму вперёд. — Я ведь и обидиться способен. — Какое несчастье, — вкрадчиво промолвила она прямо в его лицо, проскальзывая через дверной проём. Брагин на несколько мгновений застыл, но, затворив ординаторскую, бросился за Нарочинской. — Слушай, а кем ты меня обозвала? Даже я такого обзывательства не знаю, как «абсолютник», — спросил он, только нагнав её у выхода. — Ха, значит, с музыкальным образованием вы всё же незнакомы, — усмехнулась блондинка, вдохнув свежий прохладный воздух. — Ладно, абсолютники в простонародье, официально — люди с абсолютным слухом. — А-а, значится, ты, Нарочинская, у нас музыковедка? — Я, значится, закончила семь лет музыкалки по классу виолончели, Брагин. — А что ж в мед пошла? — Знаешь ли, живя с отцом, которого называют светилом нейрохирургии, в искусство сильно не ударишься. — Представляю. Слушай, дочь светилы нейрохирургии, ты на машине? — перевёл тему он. — Нет, — вздохнула светловолосая. — Как и ты, полагаю. И они вздохнули хором. Но шли вместе. Марина шла в сторону неблизкого дома, а Брагин... — Брагин, ты че меня преследуешь? — наконец озвучила она мысли. — Грубо, очень грубо, Марина Владимировна, — склонил голову Олег. — Вообще-то это называется провожаю. — Вот оно как, — закивала Нарочинская, игриво поведя тонкими бровками. — Что-то не припомню, чтобы я вас просила, Олег Михалыч. — Да вы вроде и не против. Тем более мне там до своей берлоги недалеко, — сказал он и осёкся. — Так вы, получается, знаете, где я живу? Каким же образом?.. — А вот это уже конфиденциальная информация, — довольно протянул мужчина. — Конфиденциальная информация — это мой адрес, Брагин, — она тряхнула головкой так, что светлые пряди растрепавшейся причёски хлестнули Олега по лицу. Но тот мгновенно отмер и схватил женщину за ладонь, не дав уйти. — Ой, какие у тебя, Нарочинская, руки холодные, — невинно сообщил он. — Давай погрею. И он под возмущенный взгляд сгреб её тонкие ладони в тёплый плен. — Да ты себе помоги, Брагин. У тебя нос красный, — холодно парировала она, но одну ладонь в его пятерне оставила. Так, для социального эксперимента. — Беспокоишься? — Ещё чего. Повисло звенящее молчание. — А ты? — разрезала тишь Нарочинская. — Что — я? — Беспокоишься? — раздражённо брякнула Марина, удивляясь тупости хирурга. Хотя знала, что он специально издевается. — Ну, конечно, в первую очередь за вас, а во вторую, совсем немного, — за время, на которое увеличаться мои смены, пока вы будете дрыхнуть на больничном, — и он обворожительно улыбнулся. — Принято, — хмыкнула Нарочинская. Пара неспешно двигалась по абсолютно пустым улицам столицы. Малиновая заря расползалась по тёмному небу, приковывая взгляды двух людей. Таких сложных, одиноких и странно влюблённых. Марина поежилась, подернув плечами. Несмотря на цветущий апрель, утром было ещё холодно, а на ней была лишь накинутая поверх кожанка. Он бы с радостью предложил ей свою нищую ветровку, которая и его-то не особо спасала, да вот только знал: она в жизнь не согласится. Смелая, дерзкая, красивая... Эта женщина появилась в отделе пару недель назад, гордой осанкой обратив взглады и больных, и врачей. И Брагин еле протолкнул вставший комом в горле кофе. Такой же терпкий, как её сочащаяся ядом речь. — Как её там, Перочинская? — А, значит, это ваш папочка нам лекции вёл. А перед ней Брагин засветился сразу. Местная звезда, такая безобразно яркая. Она даже не подозревала о его существовании, слова Зимы по поводу его сиятельства прошествовали мимо неё, не получив и толики внимания. А потом он оказался с ней в одной операционной, за одним столом, над одним бедным пациентом. — А, так это вы — Брагин? Местная звезда. — Наслышаны? Витая в этих пространных мыслях, Олег вдруг уткнулся взглядом в одну точку и стал, тем самым принуждая Нарочинскую вырваться из тихого омута буйных размышлений. — Приглядись, Нарочинская, — он наклонился, чтобы его голова оказалась на уровне её и ткнул указательным пальцем вперёд. — Я сонная, но не слепая, Брагин. Я вижу: там автомат с кофе. — Может, ты ещё и ход моих мыслей тогда насквозь видишь и просчитываешь? — По-моему, у нас впервые мысли в одну сторону движутся, — в том же саркастичном тоне ответила она. — Отмечу этот день в календаре. И они, не разрывая рук, несутся к автомату. Она озорно бросает ему взгляд. Так нечасто взгляд глубоких синих очей достаётся ему. — Дамы вперёд, — он сгибается в поклоне. Нарочинская оглушительно смеётся, Брагин слушает и понимает, что не нужно быть этим «абсолютником», чтобы узнать из всех самую прекрасную мелодию. Блондинка в отчаянии хлопает себя по карманам. — Последнюю мелочь я потратила на проезд сегодня утром, — горестно вздыхает она. — Как так-то! Не переживай, Нарочинская, я тебя снова спасу. Она решается: кофе или... что, гордость? Кофе после ночной смены хочется безмерно, плевала она на свою неприступнось. — Какой тебе? — великодушно спрашивает Олег. — Самый дешёвый, завтра отдам. Брагин мысленно разразился смехом. — Дешёвый так дешёвый. И вот они шагают по уже посветлевшей, окрасившейся в тёплые тона рассвета, Москве. Аромат набухающей в почках и свежей листвы путался с горьким — кофе. — Не обожгись, Марина Владимировна, — серьёзно предупреждает мужчина. — Потружусь. Вместе с кофе Брагин практически на языке ощущает вяжущий вкус её метких слов. А Марина глотает обжигающий напиток, потому что любит именно так — резко, немного больно, но оттого ещё приятней. Кофе скатывается в пустой желудок, греет изнутри. — Почему ты стал медиком, Брагин? — чуть хрипло звучит её голос и оттого чудится менее холодным и более живым. — Само как-то вышло. — Ты подросток, знаешь об этом? — Ага, и, кажется, нашёл себе единомышленника, — ухмылка вновь распознаётся на его щетинистом лице. — Тебе кажется. — Ты прелестно морщишь носик, когда о тебе говорят неприятную правду. Она рывком разворачивается и стреляет гневным взглядом. А его глаза, в ореховых радужках которых запутались лучики солнца, теперь стали янтарными и глядят с дерзкой живостью. И тогда они разом столкнулись в поцелуе, таком порывистом, неопытно-страстном. Как будто, будучи подростками, целовались впервые. Нарочинская впилась бы в его шею ноготками, если бы не ветровка, а он сжал её талию так, что она едва не задыхалась. Пустые стаканчики выпали из рук. Марина сдалась первой, затуманенной голубизной пронзая его лик. Так желанно, так, будто бы он украл этот поцелуй или выйграл его в лотерею. Чувственно. — Мы и правда сущие подростки, — на выдохе произнесла она. Брагин молчал, наслаждаясь ценностью, которую проживал сейчас. Которую искал. — Где, говоришь, твой дом? — хрипит он. — За поворотом. — Тогда за поворотом и продолжим заниматься подростковыми делами, — шутливо говорит он.