***
— Рома, — вопит Саша на грани полной потери рассудка. С уголка губ стекает дорожка слюны. Он тянется к чужим губам с такой наивной доверчивостью, что Рома, уместивший и сжавший свои невероятно крепкие руки на бёдрах Собакина, усмехается. И он делает ещё один толчок, когда кусает до дискомфорта, но такой приятной боли раскрасневшиеся и опухшие губы Саши. Собакин сгорает в преизбытке чувств и нахлынувших на него ощущений, грубости и резкости с чужой стороны. Что-то есть в этом до жути неправильное, но Саша отгоняет все эти мысли от себя подальше, когда смотрит в глаза, налитые чёрными волнами и растопленные горьким шоколадом. Когда видит перед собой того, кто явно не поддавался объяснению. Рома просто великолепен. До дрожания в коленях сексуальный, и настолько, что Собакин забывает о гордости и становится перед ним на колени каждый чёртов раз. Прежний холод стены совсем не убавляет нездорового жара. Саше каждый подобный раз, когда его втрахивают в несчастную стену кажется, что вот-вот он свалиться на пол. Рома ни разу не допустил такого случая, и всё-таки ради собственного спокойствия (хотя в присутствии настолько идеального человека про спокойствие говорить трудно) он больше скрещивает свои ноги на чужой талии. Рома только настойчивее разводит его ноги и делает острый, ещё один чувственный толчок, от которого звонкий голос Собакина надламывается в мелодичном стоне. И всё кончилось. И после оргазма остался лишь чувство прожирающей пустоты. Не от того, что Рома вышел из него, молча подал салфетки и не мазнул, как раньше, нежным поцелуем. Скорее не от этого. Возможно. Саша на дрожащих ногах убегает в ванную, защёлкивает замок и склоняется к туалету. Его разрывает то-ли от слёз, то-ли от подступившей к горлу тошноты. В глазах больно темнеет, а голова становится слишком лёгкой. Собакин хочет развалиться на этом кафеле и уснуть наравне с желанием отмыть фантомные, сильные пальцы, вжавшиеся в его бёдра некоторое время назад. Хочет и отмыть налившиеся фиолетовым укусы. И это странно. Так ведь не должно быть, правда? Вот только мочалка, заботливо купленная Ромой по той причине, что белобрысый гость появлялся у него достаточно часто, не оттирает ни одно из ощущений. Горячий душ не помогает собраться с мыслями и позабыть о боли. Ничего из этого ему просто-напросто не помогает. И какое-то время он смотрит в пустоту, натирая собственные костлявые ноги до мелких царапин. Почему я всё ещё здесь? Почему я возвращаюсь сюда из раза в раз? Саша не хочет думать. Саша хочет удариться головой об плитку стены и заснуть вечным сном. Потому что всё происходящее не было правильным, но и нельзя сказать, что оно было таким с самого начала. Начало было окрыляющим. Таким, что Саша смог и поступить, и продолжать учёбу с отличием, и просто ощущать себя самым счастливым человеком. Всё было так гладко, что Собакин не верил этому каждый раз, когда ложился в мягкую кровать — свою или Ромину, это не так было и важно. Саша слишком доверился. Слишком много отдавал себя, свою любовь и показывал без прежнего страха свою уязвимость и слабость. Он пожалел об этом. Когда всё пошло не так? Что-то тупой болью билось в солнечном сплетении. Собакин становится ступнями на горячий пол, методично вытирая своё тело полотенцем. Ненавижу себя за это. Он надевает свои вещи, когда тихо выбегает из ванной комнаты. Рома варит чай и задумчиво мешает ложкой нерастопленный горячим напитком сахар. Спешка заставляет слабое сердце затарахтеть с огромной скоростью. В голове одно лишь поручение самому себе: убежать, по возможности больше не возвращаться. Собакин, по закону подлости, громко спотыкается о свои ноги буквально у проёма двери в кухню. Рома поворачивает на него голову, и Саша убегает в прихожую. — Саша, постой же! — Говорит ему Рома. Но входная дверь захлопывается с громким эхом в коридоре, обрывая тем самым незаконченную мысль. Саша налету надевает тонкую ветровку, бежит по лестничной площадке и утирает подступающие слёзы обиды на свою судьбу. Когда он выбегает на улицу в прохладный летний вечер, легче совсем не становится. Он рыдает.***
Свой дом встречает его прохладой линолеума, запахом полевых цветов и угнетающим одиночеством; одиночеством, с приговором затягивающим на его шее узел. Саша задыхается с каждым днём. Превыше всего Саша боялся обречённости и ужасного осознания того, что выхода нет. Попав в ситуацию, где Собакин боялся переступить через себя и принять, вроде, верное решение и найти выход, Саша понял одно: проблема в нём самом. Каждый подобный вечер он обещал себе, что не переступит больше порога чужого (может и это слово не будет корректным, учитывая тот факт, что времени там было проведено безбожно много) дома, не позволит так легко взять себя. Не позволит коснуться, заключить в крепкие, такие обманчиво искренние объятия. С каждым разом он больше понимал, какой слабак. И в собственном воспитании «кнут и пряник» у него не существовало понятия «пряник», пусть и принятых правильных решений у него было не шибко много. Он выбирал из раза в раз «кнут», чтобы наказать себя, своё мерзкое, грязное от чужих рук тело. На полу в коридоре он беспощадно оставляет на внешней части бедра, где час назад покоились руки Ромы глубокий вырез. Потом ещё один. Это за то, что проявил сам инициативу. Это потому, что пришёл в принципе. Это из-за того, что ты — слабак, Саша. По молочной коже стекает алая, почти бордовая кровь. Собакин не позволяет себе скорчиться хотя бы на миг, стоически проявляя терпение, даже если и пораненное место неприятно пульсирует и жжёт. Я заслужил этого сполна. Это — моё наказание. Но у Саши было всего их два: канцелярский острый нож и Рома.***
Утро выдаётся солнечным и Собакин меланхолично глядит на оживлённую улицу. Он останавливается у окна надолго, внимательно вглядываясь в прохожих и проезжающих мимо машин. Направить свои мысли в более позитивное русло — тяжело, но в Саше просыпается тихий огонёк надежды, утверждающий, что у него получится. Когда ему звонят в дверь, Собакин думает, что это доставка, и с широкой улыбкой он планирует встретить курьера. Но напротив него оказывается Рома. И Сашу пробирает нелюдимый холод. — Прогуляемся? — Предлагает он вместо приветствия. Собакин от неожиданности замирает. — Нам стоит поговорить. «Нам не о чем говорить» Саша оставляет при себе то-ли от удивления, то-ли от усталости. Или от страха? — Подожди меня минут десять, — улыбается ему Саша как ни в чём не бывало. Может, ему стоит дать шанс.