За гранью ненависти

Матрас жалобно скрипнул, немного прогнувшись под весом упавших на кровать двух тел, вцепившихся друг в друга, как изголодавшиеся хищники. Каждый из них намерен оставить с десяток кровоточащих следов, которые ещё пару дней точно будут тянуть сладостной болью при малейшем касании. Они станут мимолётным напоминанием о столь ненавистном любовнике. И первым отметить своё решает Московский, чуть ли не вгрызаясь в плечо Максима. В спальне раздаётся короткий вскрик, за ним болезненное шипение, оканчивающееся яростным «сволочь». Алая кровь тонкой струйкой стекает по молочно-белому плечу, капая на накрахмаленные простыни. Тут же на широкой спине в отместку оставляют жгучие полосы столь полюбившегося столице красного цвета, заставляя Михаила до скрипа свести зубы и что-то нечленораздельно рыкнуть. – Манер тебе не хватает, Московский. – Максим, резко притягивая мужчину за шею к себе, с отвращением шипит в самые губы, которые успел ранее разодрать ему до кровяных подтёков и облезлой кожи. Ещё один поцелуй. В нём нет ни капли нежности, ласки или, упаси боже, любви. Нет, он наполнен чистейшими злобой и отвращением, желанием показать, насколько сильно его ненавидят. Иртышский кусается, оттягивает до боли нижнюю губу, царапает зубами только стянувшиеся коркой ранки, заставляя их вновь кровоточить. За это незамедлительно получает. – А тебе уважения к столице, Иртышский. – с такой же злобой парирует Миша, оттягивая Максима от себя за волосы, до слёз у того сжимая корни светлых кудрей. Губами москвич проходит по так удачно открывшейся чувствительной шее, пятная её засосами. Под собой он слышит жалобный вздох в качестве реакции на свои действия, что непременно вызывает самодовольную ухмылку. – Давай. Соври мне, что тебе не нравится. – в усмешке бросает Московский, склоняясь над лицом парня, хорошенько вглядываясь в его выражение. – Да пошёл ты... – сквозь зубы цедит ему омич, короткими ногтями надавливая на чужие плечи, оставляя несколько мелких следов. Ладонью Михаил обхватывает нижнюю челюсть Максима, сжимая, заставляя болезненно промычать. – Займи-ка свой рот более полезными вещами. Дважды повторять не нужно. Кровать снова несколько раз скрипит под ними, когда они меняют позу. Теперь Максим сидит на продуваемом сквозняком полу, устроившись между расставленных ног Московского, надменно смотрящего на него сверху вниз. – Что медлишь, "белая столица"? – последние слова мужчина издевательски тянет, расплываясь в улыбке. Иртышский шумно выдыхает, не отрывая взгляда от красного зарева в глазах напротив, пальцами почти срывет бляшку с толстого, кожаного ремня. Три пуговицы одна за другой вынимаются из петелек, края брюк спускают вместе с нижним бельём, освобождая от ткани полувставший член. Максим широко мажет языком по головке, получая в качестве ответа, прерывистый вздох сверху. Повторяет ещё несколько раз, прежде чем обхватить её губами, медленно, даже лениво, начиная посасывать. Отвратительна мысль, что он вот так обслуживает своим ртом Московского. Ещё и вполне реальное удовольствие ему доставляет. Михаил впутывает в мягкие кудри свою ладонь, с обманчивой нежностю перебирая их меж пальцев, накручивает, убирает от лица, чтобы те не мешались. На несколько секунд взаправду кажется, что с этим грубости заканчиваются, давая совсем крохотную надежду, что сегодня будет не как обычно. Однако её отбирают так же быстро. Московскому надоела нерасторопность Иртышского. – Ты всегда такой медленный. – с упрёком цокает Миша, сжимая до болезненных ощущений волосы в руке, фиксируя голову в нужном ему положении – Как же раздражает. Мужчина резко толкается бёдрами вперёд, заставляя заглотить член почти до самого основания. Сдавленно стонет, закидывая голову назад, вместе с тем лишь сильнее удерживая голову Максима, не позволяя отстраниться. Глаза омича тут же застилает пелена солёной влаги. Боль в глотке спускается острым комком из колючей проволоки до самого желудка, вызывая тошноту. Максим хватается дрожащими руками за простынь, натягивая идеально выглаженную ткань. Что-то сдавленно хрипит, не в состоянии сделать даже вдоха. В тело по ощущениям будто тысячу игл вонзили, из-за которых от малейшего движения мышцы сводит болью. – О, может мне стоит поступать так каждый раз, когда ты не к месту открываешь свой рот? – Московский издевательски усмехается. И всё-таки жалко смотреть на такую картину. Мужчина заставляет поднять Максима голову выше, великодушно давая возможность немного отдышаться. – Су-кха... – в приступе кашля Иртышский роняет ещё одно оскорбление, жмурясь от боли в горле. За это получает ладонью по губам. – Молчание тебе больше идёт. – колко бросает Михаил, вновь одаривая парня холодным взглядом – Давай, теперь сам. И как бы не было это унизительно, как бы не разжигало это ещё большей ненависти, как бы сильно он не злился, Максим выполняет этот приказ. Сам водит головой вверх-вниз, старясь заглатывать достаточно глубоко, чтобы избежать повторной попытки Московского удушить его собственным хуем. Хоть на глаза всё ещё набегают слёзы, когда горячая головка сильнее обычного упирается в заднюю стенку глотки, даже так омич и не подумает просить, а уж тем более умолять, прекратить. – Вот...хах...умеешь же слушаться, Иртышский. – Миша довольно выдыхает, в качестве небольшой награды поглаживая Максима по голове. Москвич дышит прерывисто, то и дело роняя низкие стоны удовольствия. Запрокидывает голову, устремляя поплывший от удовольствия взгляд куда-то в потолок. Бёдрами подмахивает, когда хочет получить больше. Максим языком проводит по каждой вздувшейся венке, кончиком надавливает на уретру, обводит им вокруг головки. Сколько бы его не выбешивал Иртышский своим поведением, ртом он работать умеет слишком хорошо. Настолько хорошо, что Миша ещё чуть-чуть и готов дойти до пика. Дыхание у него начинает сбиваться сильнее, тело постепенно охватывает предоргазменная судорога, пальцы сильнее сжимают простыни. Ещё немного, ещё пара движений, пара секунд и... В бедро стреляет острая боль, выбивающая из колеи удовольствия, напоминая Михаилу, с кем он сейчас делит ночь. Московский опускает голову, встречаясь с пронзительным, до безобразия самодовольным взглядом Максима. – Что? Захотел так просто получить удовольствие? – парень противно ухмыляется, проводя языком по только что оставленному мужчине укусу, смазывая кровяной подтёк. – Дрянь... – шипит москвич, прерывисто втягивая носом воздух. Максим встаёт с пола, грубо толкая Мишу в грудь, заставляя полностью улечься на кровать. Нависает сверху, впиваясь ногтями в плечи, оставляя красноватые рубцы. Наклоняется к самому уху, растягивая в довольном шёпоте: – Ещё какая. Московскому хватает одной секунды и двух резких движений руками, чтоб подмять Иртышского под себя. Тонкие запястья оказываются охвачены одной ладонью и с силой вжаты в матрас над головой омича. Тихий скрежет ящика прикроватной тумбы разбавляет прерывистое дыхание Максима. Михаил роется в его содержимом, практически сразу находя небольшую баночку с каким-то маслом. – В твоих же интересах не дёргаться лишний раз. – цедит сквозь зубы мужчина, оставляя ещё один грубый укус на измученных плечах. Остатки всякой одежды летят ненужными тряпками на пол. Московский разводит ноги Иртышского шире, пристраивась меж ними, не давая возможность свести их обратно. Погружает пальцы в холодную, вязкую жидкость, растирая после излишки вокруг сжимающегося колечка мышщ. Подмечает реакцию парня. Он дрожит, сильнее хмурится, шепчет всевозможные проклятия в его сторону. Прекрасная картина. Два пальца вводят внутрь, заставляя Максима шумно втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Михаил разводит их в стороны, надавливает на сжимающиеся стенки, двигает ими вперед-назад, выбивая всё больше вздохов. Тяжёлое тянущее ощущение осело где-то внизу живота Максима, заставляя его прогибаться от каждого движения. Третий палец выбил из лёгких Иртышского что-то похожее на хныканье. Движения рукой стали более размашистыми и грубыми. Теперь ещё отчётливее было слышно, как сквозь резкое дыхание просачивались всяческие нелестные слова в сторону Миши, что его самого, честно, забавляло. Три пальца активно разрабатывали Максима, пока не нашли нужную точку, срывая с покусанных губ вместо очередного «ненавижу» протяжный стон. – Вижу, тебе уже не терпится получить что-то больше. – москвич проводит языком по следам укусов на шее, нащупывая губами венку, чувствует ускоренный пульс, оставляет тут же ещё одно красное пятно – Давай, скажи мне, чего ты хочешь. Теперь Михаил лишь немного давит пальцами на простату, изводя омича этим малым количеством долгожданного удовольствия. Он хочет окончательно втоптать всякую гордость Максима в грязь. Хочет слышать, как тот станет упрашивать его продолжить, как наконец всякое упрямство превратиться в покорность. – Ну-у? – Московский опять давит пальцами внутри, заставляя тело под собой выгнуться – Долго мне ждать? Иртышский зло сверкает глазами, смотря точно в этот кровавый пожар напротив. Он не хочет унижаться перед ним ещё больше. Не хочет, чтобы после Михаил припоминал ему эту слабость и надломленность. Не хочет просто идти на поводу у желаний столицы. И так же не хочет просто уходить сейчас. И дело даже не в неудовлетворённости, не в нужде получить удовольствие. Ему не хочется быть одному. Что угодно, но не его четыре стены холодной и пустой квартиры. Он презираем буквально всеми. Ему некуда и не к кому идти. Всё, что ему осталось, — проводить время с тем, кто может уделить ему столь необходимое внимание. Кто хочет этого так же, как он. – Возьми меня. – уже практически обессиленно, но в том же тоне шепчет Иртышский, отводя голову в сторону, прикрывая свои глаза. Руки сразу же отпускают, укладывая ладонь, до этого сжимающую их, на голову, убирая от взмокшего лба прилипшие к нему волосы. Так лучше видно лицо Максима. – Упрямился только больше. – Михаил всё так же усмехается, не без довольствования собой, однако теперь в голосе его проскальзывает что-то большее, что-то странное, но отчасти успокаивающее. Московский нависает над парнем, поворачивая его голову за подбородок к себе, заставляя вновь посмотреть на него. – Не отводи своё лицо. Мне оно нравится. – выдыхает он на ухо Иртышскому. Тот не успевает ничего ответить на своеобразный комплимент. Только протяжно простонать, когда в него входят. Михаил замирает на несколько мгновений, лишь надсадно дыша, стараясь сохранить остатки помутненного от возбуждения рассудка. Секунда за секундой превращаются в томительные пару минут, наполненные прерывистым дыханием и шёпотом неясных никому, даже им самим, слов. И где-то между этими еле слышимыми бреднями, между «люблю» и «ненавижу», звучит едва различимое «давай». Комната утопает в ещё одном стоне, вытеснившем из лёгких Максима весь воздух. Парень прогибается в спине, когда живот скручивает тугим, болезненным узлом от первых толчков. Руки машинально хватаются за плечи Московского, однако сил оттолкнуть или хотя бы ненадолго остановить совершенно не хватает. А может и желания прекратить на самом деле не было. Иртышский запрокидывает голову устремляя расфокусированный взгляд куда-то в потолок, где отплясывает размытый свет фонарей за окном. Этим незамедлительно пользуется Михаил, оставляя на шее ещё один укус. Теперь, вперемешку со стоном, Максим вскрикивает, сжимая свои пальцы на широких плечах сильнее, пока на них не остаётся ещё несколько красных засечек от ногтей. В спальне с каждой минутой становилось всё жарче. Воздух словно стал тяжелее и суше. Каждая попытка сделать вдох приносит только боль в горле, будто по нему скребут ржавым гвоздём. По крайней мере Максим бы сейчас так описал свои ощущения. Лёгкие почти болезненно спирает от нехватки кислорода, кожа на талии горит от слишком крепкой хватки рук, а на плечах то и дело распускаются новые яркие цветы. Эти ощущения буквально убивают. И он окажется тем ещё лжецом, если скажет, что они ему не нравятся. Да, столько бы не было грубости, сколько бы боли ему не причинил Московский, сколько бы он сам не говорил, что проклинает каждую их совместную ночь, — это всё ложь. Максим действительно может ненавидеть Михаила, но в одном он не станет врать, хотя бы самому себе. Секс с ним самый лучший. – Больше... – слетает небрежно с губ Иртышского, вместе с ещё одним стоном. И повторять второй раз Михаилу не нужно. Мужчина сильнее наваливается на тело под собой, до боли сжимая бёдра омича. Делает два резких толчка внутрь, словно на пробу выбивая особо громкие стоны. И ему явно понравилось, как зазвучал голос Иртышского сейчас. Максим тонет в своих ощущениях окончательно. Жар сковывает каждый сантиметр его тела, не позволяя двинуться хоть как-то. Лёгкие охватывает сдавливающими с каждым грубым движением Московского тисками, заставляя забыть, как дышать. А голова вовсе кажется сейчас слетит с плеч, настолько в ней гудит от собственного голоса. Ещё немного и он точно с катушек слетит. – Давай, закончишь со мной. – где-то над ухом раздаётся надсадный голос Михаила. И Максим даже сообразить не успевает, как его снова швыряют в контрастные ощущения. На возбуждённый член укладывают горячую ладонь, быстро водя ей вверх-вниз, размазывая тонкие дорожки естественной смазки по всей длине. Иртышский сильнее прогибается в спине, застывая дугой над поверхностью кровати. Пальцы сильнее сдавливают кожу на плечах мужчины, вызывая у того шипение. Окончательно потерявшие какой-либо ритм толчки заставляют внутренности сжаться, разойдясь по телу болезненной судорогой. Ещё несколько движений, несколько вскриков и вздохов, и голову разрывает дробь мучительного удовольствия, заставляя закатить глаза и обронить в стоне имя Московского. Максим откидывается на кровать, стараясь понять, где в водовороте пёстрых пятен находятся границы комнаты. Тело всё ещё потряхивает после оргазма, а разум, кажется, вовсе покинул это бренное тело. Миша роняет несколько тяжёлых вздохов, выходя из Иртышского, заставив его ещё раз тихо простонать. Цепляется глазами за вид перед собой, стараясь запомнить как можно лучше. И всё-таки ему нравится. Московский наклоняется ниже, губами ловя искусаные чужие, сливаясь в коротком, но осторожном поцелуе, что забирает последнюю крупицу воздуха. – Оставайся сегодня. – Михаил ложится рядом, утыкаясь мокрым лбом в худое плечо Максима, прикрывает глаза от накатившей усталости. Москвич на ощупь находит чужую ладонь среди складок простыни, переплетая тонкие пальцы со своими. Сейчас тот самый редкий момент, когда грознаяя и беспощадная столица союза кажется до невообразимого мягкой и нежной, так же нуждаясь в чьём-то присутствии рядом. Однако Иртышский понимает, что в любом случае покинет эту квартиру раньше, чем Московский откроет глаза, что несмотря на всё, вновь оставит его в этой спальне в одиночестве, что на следующий день мастерски сделает вид, словно между ними ничего не было сегодня. Но это будет немного позже. Сейчас они оба позволят себе минутную слабость, наполненную мнимой нежностью и лживой любовью.