Вильгельмина

      В тот поздний вечер по небу растекался закат ярко-алого цвета, который уходил в кромешную черноту через иссиня-фиолетовые тяжёлые тучи. Я тогда ещё подумала, что солнце сгорело на горизонте, оставив лишь пепел ночи, а краски растеклись по небу кровью погибшего солнца, знаменуя победу приходящей из тьмы Госпожи Смерти. Картина была живописной, но на фоне грядущих и свершившихся событий вселяла древний ужас от дурных знамений природы. Ведь отныне красный — цвет крови, а чёрный — смерти…       Я стояла на балконе и заворожённо смотрела вдаль, долго не замечая северного ветра, который, подобно настырному торговцу с площади, настойчиво предлагает свои услуги. Но как можно было не поддаться великому искушению? Когда вся жизнь стоит на краю обрыва, а любое решение становится переломанным подобием игры в жизнь, разве можно не увлечься танцем с северным ветром?       В тот момент я, как никогда раньше, отчётливо видела всё, что завело меня в ту ловушку: предательство семьи, моя собственная наивная детская глупость, алчность людей вокруг. Прыжок с балкона замка, выстроенного несколько веков назад на краю обрыва — что может быть романтичнее в брачную ночь для той, кого загнали в угол и принудили связать себя с этим монстром? Моей слабостью было лишь то, что я до прыжка не вонзила в его грудную клетку кинжал и не перерезала глотку. Это бы избавило многих от тирании и узурпации. Но мне было лишь четырнадцать лет — возраст, когда до других нет никакого дела.       Несколько секунд я наслаждалась свободным падением: незабываемым чувством полёта и неизбежности. За последние годы тот миг был воистину самым счастливым. И самым жестоким. Вопреки всему — огромной высоте, сильному столкновению с водой, неумению плавать — я не разбилась и не утонула. Не иначе, это было страшной игрой забытых богов. Отчего-то я думала именно так. О богах.       Лишь спустя много дней скитаний и выживания в таёжном лесу, я узнала тайну своего странного спасения. Магия. Та самая неизведанная стихия, за владение которой несколько веков назад людей заживо сжигали на огромных кострах. По иронии тех же, кто ниспослал мне спасение, кто вложил эту силу в мои жилы, узурпатор корнями восходил из рода одного из самых изощренных палачей. Не скрою, я бы хотела видеть его агонию.       Судьба или случай, или забытые боги, или просто жизнь — не знаю, что именно, но распорядилось иначе. Меня, ослабевшую и истощённую, в лохмотьях вместо некогда дорогого платья, подобрали те, в существование которых ещё полгода назад я бы не могла поверить. Волшебники.       То время было необычайно сказочным и беззаботным. Господи, какой же дурой я была… но, отдать им должное, они познакомили меня с поистине великим миром. И не просто познакомили, а дали пропитать им всю свою душу, насладиться волшебством и обществом тех, кто понимал меня с полуслова. Какие бы грязные игры они тогда не вели, но сделать меня счастливой им удалось.       Всё казалось безобидной игрой. Обучение защитным и боевым заклинанием было в порядке вещей. Магия огня красива и величественна, сложна и прекрасна. Мне тогда и в голову не приходило, как уродлива и страшна она может быть. Это была лишь… забава? Да, забава, которая в критической ситуации может стать верной защитой от тех, кто обделён этим даром. Приходило ли мне в голову, что мысли об избранности не приведут ни к чему хорошему? Нет, ведь каждый день волшебники были собой: кем-то между богами и людьми. Особыми. И я была одной из них.       Однажды меня представили Ему. Величайшему магу эпохи. Взрослому, галантному, красивому. Настолько невероятно сильному, что, находясь на расстоянии нескольких метров, я могла чувствовать эти потоки силы. Его боготворили. На него молились. Я много раз видела с ним колдографии в газетах, но впервые увидев вживую, жалела, что ни разу не читала те статьи и потому единственное, что знала о нём — это гений, который должен быть верховным магом. Так говорили все, с восхищением, с придыханием. Много ли нужно пятнадцатилетней девочке, попавшей в сказку, чтобы поверить в короля, который жаждет справедливости?..       Но больше всего меня покоряла его учтивость. Он окутывал меня тёплым, ни к чему необязывающим вниманием, не требовал ничего взамен. Рассказывал историю нашего мира, от которого я была оторвана всю свою жизнь, об устройстве и политике, о знатных семьях и своих путешествиях по миру. Мы проводили сотни вечеров у камина, как старые друзья, когда он поселился в том же дворце, где жили мои спасители. Я тогда не знала, что этот величайший замок принадлежал ему, и только ему.       Лишь к шестнадцати годам, я стала задумываться о том, как оказалась в этом коконе заботы — а самое важное — почему именно я? Как простая девочка из имения магглов на отшибе какой-то скалы, могла стать доверенной величайшего мага? И как у простой семьи могла родиться я, волшебница?       К счастью, я не была настолько глупой, чтобы спрашивать напрямую. Но стала внимательной и более осторожной, подозрительной. У меня словно открылись глаза после двухгодичного крепкого сказочного сна. Везде стали мерещиться интриги и заговоры — то против него, то против меня. Я не знала, чего и кого следует остерегаться, но дух тревоги витал вокруг неустанно.       Моя нервозность не укрылась от пристального взора. Он начал тот разговор и приоткрыл завесу лжи — то ли от того, что догадался, то ли просто влез в мою голову и всё прочитал: не знаю, я никогда не чувствовала его вмешательств в мою память, даже не подозревала, что он и его люди способны на такое. Он казался мне откровенным всегда, даже когда откровенно лгал — впрочем, это лишь мои догадки, ведь я так ни разу и не поймала его на лжи.       Его слова в тот вечер покорили меня до глубины души… те дни скитаний привели меня, четырнадцатилетнюю девочку, к его людям не просто так. Меня искали после исчезновения из замка. Вся жизнь до того прыжка была красивой ложью беглых от магии волшебников. Вопросы, которые срывались с его уст, были так просты и логичны, что я ужасалась тому, почему озарение не снизошло до меня в те годы.       Почему всю жизнь я жила там, не покидая пределов имения? Отчего отец решил так скоро выдать меня замуж? Почему я не видела никого, кроме семьи и прислуги? Раньше мне казалось всё это элементарным: все знатные дочери живут до брака в имении отца; все, кто живёт в примыкающих деревнях, прислуживают своему лорду и его семье; брак по расчёту среди высших слоёв общества — скорее неизбежность, чем просто традиция.       Но главный вопрос, который он мне задал, был совершенно неожиданным для меня: знаю ли я, как живут люди в остальном мире, за пределами этих двух замков: отцовского и моих спасителей? Знаю ли я о том, что кареты скоро станут пережитком прошлого, а во многих домах больше не зажигают свечи, потому что их заменил некий искусственный свет, которого я себе не могла даже вообразить.       Он позволил мне заглянуть в его память и увидеть всё то, о чём он рассказывал. Я видела девочек, играющих на улице в салочки, электрические лампочки в кофейне, огромные воздушные шары в небе, которые позволяют людям без магии парить в небесах, меняющиеся изображения на белом холсте, за которыми наблюдают из зала, узкие улочки и каменные дома-великаны, которые совершенно не походили ни на дворцы, ни на деревенские домики…       Мой мир рассыпался сухим песчаным замком на ветру. Всю жизнь мне лгали — и семья, и спасители. Полными слёз глазами я смотрела на него, не понимая, почему он продолжил игру тех, от кого я бежала. Тихим вкрадчивым голосом с хрипотцой, он ответил, что знания могли сыграть со мной злую шутки, что моё любопытство привело бы меня обратно к несостоявшемуся мужу, который не прекращал искать пропажу. И я верила. Не могла не верить.       Он рассказал о том, как моя семья отреклась от магии из-за науки: открытие отца не признали, и он вспылил, напал на учёных магов, за что его должны были арестовать, но он с семьёй бежал в нейтральные земли. Вспоминая его характер, я молча улыбалась: это было так на него похоже. Вспыльчивый и умный, импульсивный и резкий, конфликтный, но отходчивый. Он всегда был против изменений: всё должно быть неизменно и на привычных местах. Отказ от чудес маггловской науки вполне мог привести его к такой жизни.       Этот великий человек действительно знал моего отца — невозможно лгать так убедительно об их дружбе в юности и так попадать во все характерные черты! Тот день, когда магическая наука отвергла отца, разрушила и великую дружбу. Дружбу, в память о которой, этот чуткий и сильный волшебник, узнав о моей пропажи, решил во чтобы то ни стало, помочь мне и исправить все ошибки моего отца. Всё казалось таким простым и закономерным…       Он умел выжидать и медленно входить в доверие. Шли недели, наши вечера у камина вновь полнились его тихими рассказами. Он так отдыхал после трудного рабочего дня. Я не знала, где он так часто пропадал и что делал, но к вечеру он всегда был вымотанным. Наверное, занимался политикой и продолжал сплочать магическое сообщество вокруг себя — не знаю, ведь вечерами он был настолько простым и человечным, что я забыла о его величии и силе. Это было одной из ошибок, моя слепота обернулась годами счастья, за которыми последовала расплата...       Прошло ещё около года, прежде чем что-то снова переменилось в вялотекущей жизни, схожей с той, которую я проводила в родном замке. Даже вид из окон, как и в старой отцовской клетке, был на скалы, только более заснеженные, чем там. Но холодно здесь не было даже на шикарных балконах, вся территория была сокрыта куполами согревающих чар.       Мне было уже семнадцать с половиной лет. Я повзрослела и, как мне казалось, поумнела. Много читала и практиковалась в магии. Всё чаще мне на глаза попадались газеты, которые приковывали взгляд пугающими заголовками и ужасными кадрами. Магглы убивали друг друга, а волшебники всё чаще страдали в их стычках. Их расстреливали и уничтожали. Но не потому, что они волшебники. А потому что люди стали уничтожать друг друга. Они уничтожили в своей стране сильнейшего маггла и всю его семью. «Кто был ничем — тот станет всем» — твердили низшие магглы, убивая всех, кто не кричал вместе с ними.       Он появлялся всё реже. Пытался остановить всё это безумие. Я помню его отсутствующий вид после неудачных переговоров, после которых эти звери пытались его убить. «Их не остановить…» — тихим, упавшим голосом сказал он, смотря на огонь в камине, — «их идея, как смертельная болезнь, поражает целые народы. Они глухи и слепы. И я не знаю, как их остановить до того, как они уничтожат всех, кто не с ними…» — мне было плохо от его бессилия и боли, а он молча гладил меня, сидящую рядом с его креслом на ковре, по непослушным волосам.       Мне было невыносимо видеть его таким. Сломленным, разбитым, потерянным. Только в тот вечер я поняла, как он стал мне дорог за эти два беззаботных года. И оставаться в стороне я не могла. Я должна была помочь ему. Как угодно. Любой ценой. Я была готова на всё, лишь бы облегчить эти страдания величайшего человека в моей жизни.       — Как я могу помочь? — спросила я и затаила дыхание, заглядывая в хмурые посерьёзневшие глаза, в которых не осталось ни следа усталой мягкости. Он медлил, не зная, какую из сторон внутренней борьбы поддержать. — Я очень хочу помочь, — почти шёпотом добавила я, и он шумно выдохнул, медленно отклоняясь к спинке кресла, не сводя с меня пристально-оценивающий взгляд.       — Нет, — тихо ответил он, слегка качнув головой в сторону и проведя горячей ладонью по моим волосам, — нет, машер, я не могу так рисковать тобой.       — Можешь, я справлюсь. Со всем справлюсь! — с каким-то отчаянием стала твердить я. Тогда казалось, что отпусти я его ещё хоть раз в тот страшный мир — и он больше никогда не вернётся, магглы и маги разорвут его на клочки. — Я всё сделаю, только скажи!       — Ты уверена? — тихим голосом спросил он. Мягкость вернулась в его голос, но под таким взглядом было крайне неуютно. И всё же, в том моменте была какая-то едва уловимая торжественность. Я считала это своим первым отважным поступком, героическим. На благо общего дела.       — Да, — уверенно выдохнула я со всей накопившейся в душе решимостью.       — Если они узнают, что ты помогаешь мне, и если ты попадёшься — они могут жестоко пытать прежде, чем убить. Я не хочу тебя в это впутывать, машер. Ты же осознаёшь, какой это риск? — будто давая мне шанс отступить назад, спрашивал он. Иллюзия выбора имеет свойство подкреплять уверенность в совершённом выборе, особенно когда тебя долго готовили к нужному ответу.       — Я готова на всё.       И он сдался, впустим меня в свои большие игры по очищению мира во имя общего блага. Имена вождей магглов были мне уже знакомы из газет — их деяния внушали ужас. Он хотел, чтобы я убила только одного, самого главного. На митинге слабая худенькая девочка не должна была вызвать подозрений. Стоя сейчас перед тюремным окном с решёткой, я проклинаю всех — но главное — себя. За глупость и наивность. А ещё он сказал, что даже если у меня не получится, главное, чтобы я вернулась живой…       Но тогда он рассказывал у потрескивающего камина что и как я должна делать, что говорить, если магглы схватят меня до или после убийства. Моя ярость застилала глаза. Ведь они хотели убить Его. И теперь я знали имя того, кто стоял за несколькими покушениями. Кто истреблял магов и магглов, ради собственного возвышения.       Как вы догадались уже, что-то пошло не так, меня арестовали. И сегодня расстреляют. Успела ли я убить его? Нет. Я промахнулась. И чья-то магия не позволила мне трансгрессировать с места покушения. Мне даже почти удалось сбежать. Но чьё-то проклятие в спину парализовало и лишило чувств.       На допросах я молчала: даже если бы я решила рассказать правду, эти люди явно были не из тех, кто поверил бы в волшебство и покровительство величайшего волшебника. Но что-то в ходе допросов меня сбивало с толку. Зрело смутное предположение, что я слишком оторвана от истинных событий. Окончательно уверилась в этом, когда увидела даты в протоколе допроса…       В камере я постоянно думала. Вспоминала всё, что только могла. Но отличить правду от лжи не могла. Газеты в замке были все устаревшие, за 1917-1918 годы. Но революция осталась позади уже давно, и Ленин был мёртв. Как я могла не заметить, что Сталин на фотографиях гораздо младше, чем в жизни? Или Он исправил их своим колдовством? Этого я вспомнить не могла… но мне теперь было интересно, какова же была правда? Что уходило все эти годы, пробегало незаметно рядом, пока я была слепа в своей вере?       Один из следователей, к моему изумлению, заговорил о магии. И, сломленная полугодом нового заточения, в облаке беспокойных мыслей, я рассказала о Нём. Следователь кивнул и достал газету из магического мира. С колдографии смотрело такое знакомое серьёзное лицо, здесь он казался действительно величайшим волшебником, и я невольно улыбнулась: хоть это не было ложью в его изящной игре. Да, чёрт побери, я стала его игрушкой, и правды мне не узнать о том, для чего ему нужно было это всё, но… это ли важно?       Смотря на колдографию с дорогим лицом, которого я не видела полгода, вновь понимала его величие. Быть рядом и слушать у камина всю ту ложь было честью. Несмотря ни на что. Обида разливалась от его недоверия ко мне: расскажи он всю правду, я бы всё равно попыталась убить его врага — всех его врагов. К чертям все допросы, муки, пытки, боль! Это лишь плата за то, что он позволил быть частью великой истории, рядом с необычайным человеком, который спас меня. Спасителям простительно губить спасённых.       На последнем допросе я узнала, что Он мечтает истребить всех магглов… он уже много лет ведёт магическую войну за право стать во главе волшебников и поработить тех, в чьих жилах нет ни капли волшебства. Мне показали чьи-то воспоминания о том, как он убивает. И пусть я знала, что воспоминания можно подделать, но была уверена, что это правда. Что он убивает. Но винила ли я его? Скорее нет, чем да. Верила ли я в однажды сказанные им слова о том, что магглы во всём виноваты и их уже не остановить? Скорее да, чем нет.       Последний вопрос следователя звучал примерно так: «Признаётесь ли вы в содействии магической германо-французской разведке и признаёте ли, что пытались посредством повсеместно запрещённой чёрной магии убить товарища Сталина по приказу Геллерта Грин-де-Вальда?» после того, как они разворошили всю мою память и перебрали по частицам, это было лишь формальностью. Я всё подписала, признала всю вину.       Меня увели в камеру, где сейчас я и пытаюсь вновь понять сокрытый смысл всей моей жизни на протяжении… трёх лет? Или всей жизни? Я так и не узнаю, кто я на самом деле такая и почему отец бежал от мира магии. Но теперь мне кажется, что виной тому был Геллерт, к которому после побега я и попала. Это казалось самым логичным. Если рассматривать его, как врага, который за что-то мстит нашей семье — то получается самая изящная и красивая ложь в моей жизни. Но почему-то я всё равно не могу ненавидеть его. Эта игра вызывает лишь большее восхищение. И любопытство: что же такое произошло между ним и отцом, что несмотря на тяжёлые войны, он нашёл время на меня, маленькую, по его меркам, девочку.       Щёлкнул замо́к. Серый длинный коридор. Я прекрасно знаю, куда меня ведут. Но страха нет. Лишь отчаянно желание знать. Не выдерживая внутренней войны, я оборачиваюсь к конвоиру перед железной дверью, в последней попытке выведать хоть каплю правды, которая, возможно, могла бы немного усмирить это пламя, сжигающее меня изнутри.       — Почему он втянул именно меня? За что? — с жадностью хватая воздух душного коридора, выпалила я прежде, чем он успел бы заткнуть меня и отвернуть к стене. Вопреки ожиданиям, конвоир усмехнулся — и было что-то в этом движении до боли знакомое. Это Его ухмылка?..       Вместо ответа, конвоир достал из рукава маленький клочок бумаги и небрежным жестом руки, увеличил его до размера полноценной газеты. Мои руки, скованные перед собой, тут же выхватили её.       «Пропавшая шестнадцать лет назад правнучка британского волшебника Альбуса Дамблдора, который преподаёт в школе магии и волшебства Хогвартс и активно занимается международной политикой, объявилась в Советском Союзе. Вильгельмина Дамблдор призналась органам Магического Комитета Государственной Безопасности в покушении на товарища Сталина, а также в работе на главного врага её семьи и всего магического и маггловского сообщества — Геллерта Грин-де-Вальда. Девушку приговорили к высшей мере наказания — расстрелу, который состоится в течение двух часов после вынесения приговора. По нашим сведениям, семья Вильгельмины много лет скрывалась от бывшего друга Альбуса Дамблдора, Грин-де-Вальда, но…»       Я на миг прикрыла глаза, пытаясь осмыслить прочитанное… я — правнучка того самого Альбуса Дамблдора, о котором Он мне рассказывал? Геллерт надеется, что мой расстрел как-то повлияет на мага, который никогда меня не видел?..       Газету вырвали из моих рук. Щёлкнул замок. Не дожидаясь, пока он применит силу, я медленно пошла вперёд. Что-то всё равно не хотело складываться в голове.       — Он выглядит молодым для прадеда… это очередная ложь? — резко обернулась я.       — Нет, — покачал он головой. И, полным видом показывая, что делает мне одолжение, продолжил: — Альбус не хотел, чтобы кто-то знал, что у него появился сын, когда ему было шестнадцать. Потом у его семнадцатилетнего сына появился ребёнок. Твоему отцу было двадцать, когда появилась ты. Но воспитывал тебя дед, потому что твой отец рано погиб — и тогда Альбус решил спрятать тебя от меня… но ты мне помогла переиграть его, — холодно закончил он. — Теперь ты знаешь всё. Иди.       — И это всё — только ради мести? — растерянно прошептала я. — За что?       — Он знает за что. А тебе осталось жить не дольше двух минут — разве это теперь имеет значение?       — Нет… — почти бесшумно выдохнула я, отворачиваясь и подходя к серой каменной стене со следами от пуль прошлых расстрелов. Теперь это не имеет совершенно никакого значения…