Он меня "жидом" назвал

— Где Савелий? — спросила девушка, продолжая осматривать местность. — Известно где. — ухмыльнулись медсестры, переглянувшись между собой. — Со Светкой своей опять обжимается на заднем дворе. — эти слова неприятно резанули по ушам и ввели Полину в самый настоящий ступор. — С какой ещё Светкой? — непонимающе и просто не веря в услышанное переспросила Лукьянова. — О, поди ещё одна невестка появилась. — бросил проходящий мужчина, работающий при госпитале. — Ой Ромео, что ж ты с девками то делаешь. — покачал головой и ушёл. В голове Полины появлялось все больше и больше вопросов, а чувство ревности и предательства возростало с каждой минутой. Но вера в то, что это было неправдой немного отзывалась в душе. Наконец, выйдя на задний двор Лукьянова увидела то, чего боялась. Цукерман сидел в обнимку с блондинкой и что то шептал ей на ухо, не замечая того, кому также когда-то говорил слова любви. В этот момент у девушке все оборвалось. Ком резко подступил к горлу, дышать стало тяжело, а в ушах зазвенело нескончаемой канонадой. Полину словно током прошибло, ноги твёрдо вростали в землю, не смея сделать шаг. Глаза с каждой секундой хотели налиться слезами. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Савелий обернулся и увидел бледный, до боли знакомый облик. Лукьянова уже в этот момент вообще перестала контролировать себя, из-за чего слезы без остановки стекали по щекам. — Полина... — едва слышно прошептал имя девушки. Цукерман пересёкся с ней взглядом, после чего Лукьянова перевела взгляд на рядом сидящую Свету, явно не понимающее происходящее. А потом снова медсестра посмотрела на парня. — Козёл ты, Цукерман. — дрожащим голосом от злости и обиды отчеканила девушка. А после, развернувшись, как можно скорее, Полина, не дожидавшись обратной реакции, побежала к центральному входу, где стояла машина, которая увозила солдат обратно в штрафбат. —Полина! Стой! — кричал ей вслед парень и даже встал, и хотел побежать вслед, но из-за простреленной ноги без костыля не мог сделать и шагу. — Сука... — от злости Савелий небрежно отбросил предмет своей опоры в сторону и безсильно сел обратно на лавочку, положив голову на руки. Света подняла костыль и подставила его обратно к парню. — Савка, кто это? — нежно обратилась к штрафнику. Цукерман досадно взглянул на медсестру, поджал губы и ничего не ответил. А лишь встал со скамейки и, опираясь на костыль, пошёл в сторону госпиталя. По дороге обратно в штрафбат Твердохлебова полностью себя не сдерживала. В пустой повозке никто не слышал её всхлипов и дикой истерике, которая накрыла её с головой. Водитель изредка поглядывал на Полину, но говорить с ней не решался, думая, что скорее всего она оплакивала умершего солдата. Ей было так неописуемо больно, чувство лжи и предательства заполнили её полностью. Она впервые так влюбилась в человека, которому готова была отдать жизнь, а в ответ получила... Разочарование. Приехав на место, Лукьянова полностью успокоилась, только лишь болезненная бледность виднелась на её лице. — О, вот и наша медсестричка. — весело поприветствовал девушку Стира. Мужчина подал ей руку, чтобы ей легче было спуститься с машины. И вместо шутливого ответа, Полина лишь тихо ответила "спасибо" и прошла в блендаш. — Чё это с ней? — спросил Шлыков, сняв с себя баян. — Да хер его знает, может быть операция неудачно прошла. — предположил Шустров, на что вор одобрительно кивнул. — Она ведь у нас такая... Сердобольная. Войдя в блендаш, Лукьянова поздоровалась со всеми там сидящими: с Твердохлебовым, с Глымовым и Телятниковым. Каждый из них заметил состояние девушки, но не стали это комментаровать. Только лишь, когда Полина прошла в медцанбат, Антип завёл разговор. — Лицо что-то у неё кислое. — Я вот тоже заметил. — подтвердил слова Иван Иванович. — Захворала может быть? — Может быть. — протянул комбат, томясь в смятении.  — Потом поговорю с ней, сейчас главное высоту взять. Немцы наступать днём планируют, пехоту разбить надо, потом уже танки пойдут. — А людей опять, как в тот раз, по минам пустим? — спросил Глымов, ухмыльнувшись и делая затяжку. — Нет. — отрезал Телятников. — Поле чистое, можем идти. Обсуждение о ближайшем бою прошло ещё минут двадцать, а после этого Твердохлебов, когда все разошлись, прошёл в комнату к медсестре. Под тусклым светом керосиновой лампы, девушка сидела за столом, на котором лежала куча медицинских карточек солдат. Лицо её было печальным, бедным и хмурым.