.
16 апреля 2024 г. в 11:04
В изрядно погружённом во мрак кабинете лишь свет небольшой настольной лампы докатывается до диванчика, стоящего недалеко ото входа, а она держит руку на глади тёмно-фиолетовых волос, аккуратно опустив в них концы пальцев.
— Я видела, что стало с людьми в Магиксе… — хрипло и тихо звучит в тишине, нарушенной чуть ли не впервые с момента ухода отсюда двоих представителей Красного Фонтана.
Фарагонда не видит лица ведьмы, опустевшей голову ей на колени, но у неё и так перед глазами взгляд, который та сейчас наверняка имеет: будто затуманенный, но в то же время зрящий в самую даль и самую суть.
Она знает, что сейчас чувствует Гриффин, вероятно, даже слишком хорошо, но ни может выделить из множества слов, в сию же секунду полнящих грудь, чего-то, что, на её взгляд, звучало бы достойно, ни находит среди них того, чего она не ожидала бы от неё услышать. Сама фея не ждала иного, что следующим заклинанием после переноса студентов, которым воспользуется коллега, будет то, которое удовлетворит желание своими глазами увидеть результат полосования громящими и душащими мазками в составлении разрушительных бесчеловечных художеств, выполненных наследницами когда-то сгинувших врагов.
— Не твоими руками то сделано, — всё же вытаскивает из себя слова директриса Алфеи, произнося их как бы на всякий случай, чуть поглаживая голову тёмного создания, имеющего в себе побольше света, чем найдётся во многих феях, — возможно, и в ней, — и признавая, что в этом небольшом ласковом жесте, выражающем сожаление и желание успокоить, сейчас толку всё-таки больше, чем в том, что звучит.
Снова погружаясь в молчание, она думает о том, что и ей самой есть, за что себя повинить, в очередной раз за такой короткий срок в несколько дней возвращается мыслями к тому, что можно было сделать иначе. К тому, что обернулось её чрезмерное, как сейчас кажется, опасение того, что может натворить юная и чрезвычайно неопытная особа, на которую информация о великой силе и таковом же прошлом свалилась бы эдак через месяц после информации о магическом мире вообще, тем, что натворили и, без сомнений, ещё натворят три окончательно лишившиеся рассудка головы.
Ей было даже стыдно лишний раз говорить о том, как можно было столь неверно выбрать план действий во взаимодействии с силой, за которую когда-то убивали у неё же и на глазах. А здесь и подавно она бы не стала говорить об этом в данный момент. Гриффин никогда не воспринимала как утешение тот факт, что ошиблась не она одна. Наличие рядом чужих ошибок не умаляет силу собственных. И фея, на самом деле, разделяла этот принцип…
Гриффин поднимается, но не совсем до конца, опираясь на руку и сохраняя небольшой наклон к Фарагонде. Она выглядит слегка небрежно. Из сделанной вечером высокой причёски к началу ночи уже лезут пряди, ибо она наспех приводила себя в порядок перед совещанием директоров, — даже не притронулась к еде, которая не лезла в горло, хотя тело, в сущности, и было голодно, лишь с жадностью наглоталась воды, мучимая жаждой, — но дело не только в этом: из картины всегда однозначных взгляда и выражения лица, хранящих и сейчас привычные тяжесть и мрачность, будто откололось несколько небольших участков, пуская в видимость неопределённость и сожаление, добавляющиеся в малом количестве к ним.
Такое редкое проявление привыкшей заковывать себя в незримое железо, не позволяющее совершить лишнее движение, показать лишнее чувство, ведьмы, позволенное самой себе в драгоценном единении с ней.
Она смотрит на Фарагонду, которая не может не поднять взгляда к ней. Но поднимает так, будто отрываются от земли тяжёлые камни. Ибо её взгляд, обычно, что ни выражающий, то находящийся при лёгкости, иногда смешанной с лукавостью, в моменты ненужности прикрывать искренность, тяжелел, повествуя о хмурых мыслях, а сейчас и вовсе поленился мраком, дополненным беспокойством.
Фея вновь оглядывает прекрасную ведьму рядом, лицо которой осунулось за, пусть и не долгое, пребывание в заточении на собственной территории, в котором неслышно сыпала проклятьями в адрес четырёх персон, в котором в коротком разговоре с парнем из камеры напротив в порыве несдержанности бросала слова о «своей глупости»…
У Фарагонды сердце сжимается от одной мысли о том, что могло не стать того человека, с которым она сколько уже там минут ведёт этот безмолвный диалог и который мало того, что уже видит всё её мысли и хитросплетения чувств, так ещё и имеет столько доверия, что притягивает, а не отталкивает, этим. Для которого она является то же самое, с той же расстановкой… Она тянется к губам напротив и невесомо проводит по ним подушечками пальцев, остающихся лишь с парой крупиц тёмной матовой помады на коже и всё с той же лёгкостью, но будто бы бессильно соскальзывающих вниз, оставаясь там рядом с ведьмой. Только они и приблизились… А во взгляде проскальзывает отблеск горьковатого сожаления. Такого неяркого, такого ненового, но такого непроходящего.
Гриффин чуть склоняет голову набок во взгляд пуская выражение старого, обеим понятного, заезженного объяснения, а может, и напоминания. «Ты же знаешь…»
Знает. Знает, что, когда на тебе лежит ответственность далеко не только за себя, броситься на амбразуру, спасая даже не входящего в твою сферу ответственности одного единственного любимого человека — непозволительная роскошь.
Истина, усвоенная обеими. Ещё на прошлой войне.
Фея чуть слышно вздыхает, лишь с пониманием, но всё же отводит взгляд, снова обращая внимание на притихшие на пару секунд мысли. Гриффин наклоняется ближе и аккуратно, почти не сама, поворачивает голову Фарагонды, слабо вторящей этому жесту, к себе. Она бы прервала его, если бы фея не вторила… И та легонько проводит тыльной стороной согнутых пальцев по запястью, будто благодаря. Будто это аккуратное касание принесло каплю облегчения. Будто стало легче дышать, будто всё вокруг стало меньше душить. Так всегда… Но сейчас всё особенно душит.
Всё так же аккуратно ведьма оставляет поцелуй в уголке губ и, как в зеркало, отражающее то, что действительно нужно отражать, смотрит во вновь поднятые на неё глаза, открыто демонстрирующие смятение. Потому что ещё одна ошибка будет стоить слишком дорого. Потому, что, сколько ни заплати, сделать предсказуемым и контролируемым то, что сейчас столь разрушительно и не зависяще от них, не получится.
Фарагонда приобнимает рукой, что так так и лежала, упав несчастным листом, возле Гриффин, бледную шею ведьмы, с трепетом чувствуя её физическую хрупкость, и ласково, но, в то же время, будто желая на этих губах капли спасения, отвечает. Отстранившись, она не хочет опускаться обратно на спинку дивана, просто остаётся рядом в этой целебной физической близости, такой нужной, и не только ей. Гриффин утыкается губами в висок дорогой феи, положив ей руки на плечи будто в отражение этими полуобъятиями нежелания отстраняться, и остаётся в таком положении на ещё не определённый срок.
Совсем скоро на них обеих, вернувшись, снова свалится груда новых решений, ценой своей давящих на плечи и душу.