Солнечный корт

Жан Моро приходил в себя по частям, собирая себя воедино, как делал это тысячу раз по утрам до этого. Облако в его мыслях было таким же непривычным, как и тяжесть в конечностях; Джосайя обычно принимал ибупрофен, когда латал команду, даже когда убирал за Рико. Для него это означало, что Жану не понравится то, с чем он столкнется, проснувшись. Если не считать жгучей боли в затылке и на макушке, его скулы и нос превратились в кашу из-за жара. Жан поднял слишком тяжелую руку и осторожно ощупал линии своего лица. Швы и бинты были знакомо шершавыми под его пальцами, а нарастающая боль при легком надавливании подтвердила, что его нос снова сломан. "Вороны" собирались использовать это в своих интересах в течение следующих нескольких недель, чтобы удержать его на месте. У него не было бы другого выбора, кроме как защищаться от их высоких и жестоких проверок, отступая назад, когда ему следовало бы двигаться вперед. Шея болела, но кожа на ней была цела, и в своем туманном бреду Жан слишком долго не мог вспомнить, что произошло. При воспоминании о том, как руки Рико сжимали его горло сильнее и дольше, чем когда-либо прежде, у него по спине пробежали мурашки, когда он наконец обрел четкость изображения. Жан поддался страху и, забывшись, попытался высвободить руки Рико. В ответ Рико принялся безжалостно молотить его кулаками по лицу. Зная, что после чемпионатов мастер побьет Рико в пух и прах за нарушение золотого правила, а не за то, что публика увидит, что Жана тошнит. Рико был вдвойне жесток, когда ему было больно. Жан медленно опустил руку и попытался открыть глаза. Потребовалось несколько попыток, но то, что он увидел, было незнакомым потолком. Жан был продан в "Эвермор" пять лет назад; он знал каждый квадратный дюйм этого стадиона лучше, чем собственное тело. В "Эверморе" не было такой комнаты с такими светлыми красками и широкими окнами. Кто -то накинул на карниз темно-синее одеяло, чтобы немного затемнить комнату, но полоски ярко-оранжевого солнечного света все еще пробивались сквозь них, ложась полосами на кровать. Больница? От страха он начал считать пальцы на руках и ногах. Его руки бо- лели, но он мог ими двигать. На этот раз не было сломанных пальцев, это немного успокаивало, но что случилось с его ногой? Когда он пошевелился, его левое колено заныло, а левая лодыжка сразу же загорелась. Через несколько недель им предстояло встретиться с "Троянцами" в полуфинале и на чемпионате, и не похоже было, что это быстро заживет. Жан заставил себя подняться и тут же пожалел об этом. Боль, пронзившая его от живота до ключицы, была такой сильной, что его затошнило. Жан медленно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как от напряжения сжимается вся грудь. При воспоминании о том, как Рико пинал его снова и снова, несмотря на то, что он пытался сжаться в комок и защититься, у него похолодело в жилах. Прошли годы с тех пор, как Рико в последний раз ломал ребра Жану. Из-за этого Жан был отстранен от корта на одиннадцать недель, а Рико - на одну, когда мастер закончил с ним. Этого не могло случиться снова, этого не могло быть, но первое же прикосновение руки к боку вызвало у него приступ боли. Он чуть не до крови прикусил губу изнутри, заставляя себя оглядеться. Отсутствие какого-либо медицинского оборудования опровергло его предположение о больнице. Это была чья-то спальня, но в этом не было никакого смысла. На приземистой тумбочке рядом с кроватью красовались будильник, лампа и две разные подставки. Вдоль дальней стены тянулся длинный комод, на котором были разбросаны книги и драгоценности. Сразу за ним стояла корзина для белья, которую нужно было срочно выбросить. Затем единственное, что увидел Жан, единственное, что имело значение, была женщина, сидевшая на коротком стуле в изножье кровати. Рене Уокер сидела, закинув ноги в носках на изножье кровати и скрестив руки на коленях. Несмотря на расслабленную линию плеч и спокойное выражение лица, она пристально смотрела на него. Жан смотрел на неё в ответ, ожидая чего угодно, примерно в этом есть смысл. - Добрый вечер, - сказала она наконец. - Как ты себя чувствуешь? На мгновение он снова оказался в Эверморе, наблюдая, как мастер сообщает Рико, что Кенго скончался. Хозяин отправлялся на частном самолете в Нью-Йорк для организации похорон, а Рико должен был присматривать за Воронами в его отсутствие. Рико знал, что лучше не спорить из-за того, что его могут оставить позади, но все равно беспомощно последовал за мастером к выходу. У Жана было двадцать секунд покоя, и он потратил их впустую, преду- преждая Рене. Он знал, что произойдет, когда Рико забрал его и отправился в Блэк -Холл, но не мог же он ослушаться приказа Рико. Его мысли пронеслись мимо дикой жестокости Рико, но все, что было после этого было как в тумане: приглушенные голоса, доносящиеся за тысячу миль, далекая дорога, шум бесконечной, мучительной поездки, запах сигаретного дыма и скотча, когда мужчина вносил свое обмякшее, одурманенное наркотиками тело в чужой дом. "Нет" подумал Жан. "Нет, нет, нет." Он не хотел спрашивать, но ему пришлось. С трудом выговорил слова, когда сердце застряло у него в горле: –Где я? Взгляд Рене был таким же непоколебимым, как и раскаянным. – Южная Каролина. Жан опустил ноги на край кровати, собираясь встать, но почувство- вал такую сильную боль, что его чуть не вырвало. Он задыхался, сердце бе- шено колотилось в его глазах и кончиках пальцев, и он смутно осознавал, что Рене подошла и встала перед ним. Он даже не слышал, как она встала, но теперь она осторожно ощупывала его ребра. – Дай мне встать, – сказал он, как будто в данный момент мог контролировать свое тело. Он моргнул, чтобы избавиться от черных пятен перед глазами, разрываясь между туманным жаром поднимающегося ущелья и головокружительным ощущением падения. Он не был уверен, что наступит раньше – потеря сознания или рвота, но молился, чтобы это произошло в любом порядке, который оказался бы смертельным. – Отпусти меня. – Я не буду. Ложись. Рене положила одну руку ему на плечо, а другую положила на бок, чтобы поддержать его. Жан всего секунду пытался сопротивляться; напрягаться было ошибкой, которую он не хотел повторять в ближайшее время. Рене перевернула его на спину и снова натянула одеяло до ключиц. Она по очереди заглянула ему в глаза, держа его за подбородок большим и указательным пальцами, когда он попытался отвести от нее взгляд. Жан бросил на нее сердитый взгляд, вложив в него всю ярость, на которую было способно его измученное, сломленное тело. – Он тебя не простит, – сказал Жан. – Я тоже. – О, Жан, - сказала Рене с милой улыбкой, которая не коснулась ее глаз. – Мне этого не простят. Постарайся немного поспать. Это поможет тебе больше, чем что-либо другое. – Нет, – настаивал Жан, но он уже отступал. Это должно было стать настоящим кошмаром. Если бы в мире была хоть капля справедливости, Жан проснулся бы в Вечности,испытывая нетерпение хозяина и ненависть Рико. Но когда Жан в следующий раз вынырнул из пучины, он все еще находился в той светлой спальне с одной-единственной кроватью, а Рене наблюдала за ним, стоя в изножье. На ней было что-то новое, и свет, падавший на кровать, был мягким утренним сиянием. Жан еще раз мысленно проверил свои конечности, прежде чем снова заставил себя подняться. Взгляд Рене был спокоен, но Жан никогда бы снова довериться ее спокойному поведению. Она прокляла их обоих. – Где я? – спросил он, молясь, чтобы на этот раз ответ был другим. – В Южной Каролине, – без колебаний ответила она. – Если говорить более конкретно, ты находишься в доме нашей медсестры, Эбби Уинфилд. Сегодня 15 марта, – сказала она, прежде чем он успел спросить. – Ты помнишь что-нибудь из вчерашнего? – Я приходил сюда вчера, – сказал Жан. Это был не совсем вопрос, но он посмотрел на нее, ожидая ответа. Он не был уверен, насколько сильно Рико потряс его, и то, что Рене кивнула, немного помогло. Он потерял целый день из-за этих обрывков кровавых воспоминаний и последнего разговора с ней, но был готов списать эти промежутки на беспамятство. Жан осторожно подтянул ноги к краю кровати. Правая нога двигалась самостоятельно, но ему пришлось обхватить левую ноющими руками, чтобы пошевелить ею. Каждый вдох, который ему удавалось сделать, и каждый дюйм, который он преодолевал, заставляли его содро- гаться от боли. В слишком многих местах были глубокие и затяжные повреждения. Боль проникала в его грудь и внутренности, как кислота, разъедая все, что от него осталось. Это было чертовски больно, но ему приходилось переживать и худшее. Он переживет это, нет неважно, чего это ему стоило. – Жан, – сказала Рене. – Я бы предпочла, чтобы ты остался на месте. – Ты не сможешь меня остановить, – сказал Жан. – Я обещаю, что смогу, – сказала она. – Это для твоего же блага. Ты не в том состоянии, чтобы двигаться. – Это ты меня тронула, – огрызнулся Жан. - Тебе не следовало привозить меня сюда. Верни меня обратно в Эвермор. – Я не буду, - сказала Рене. – Если это тебя не удовлетворяет, то я не могу. Мистер Андрич на время изгнал тебя из Эвермора. Жан знал это имя, но лишь смутно. Рене объяснила, когда поняла, что его молчание было скорее замешательством, чем воинственностью: – Президент вашего кампуса. – Мой... – сердце Жана ушло в пятки. – Что ты наделала? Рене встала и встала рядом с ним на колени, когда он, наконец, добрался до края кровати, нераскаявшаяся и непреклонная баррикада удерживала его на матрасе. – Я отправила его в Гнездо без предупреждения и приглашения. – Нет, - сказал Жан, глядя на нее снизу вверх. – У него нет доступа. У него нет... – Грубое пробуждение для него, - призналась Рене, и мрачная улыбка тронула уголок ее рта. – Потребовалось полдюжины звонков в учреждения и службу безопасности, чтобы открыть дверь, и как только он оказался внутри? – Она развела руками в удивлении. Эбби вздрогнула от звука его голоса и осторожно надавила большими паль- цами ему на горло. – Сделай вдох ради меня. Он попытался оттолкнуть ее руки, но эта попытка причинила ему гораздо больше боли, чем ей, и Эбби просто ждала, пока он снова успокоится. Он угрюмо сделал, как ему было сказано, и Рене внимательно наблюдала за Эбби, пока медсестра ощущала, как двигается его шея под ее пальцами. Эбби ослабила хватку для второго вдоха, но давление, которое раньше было незначительным, теперь ощущалось как удар кочерги, и Жан вздрогнул от ее прикосновения, прежде чем смог себя остановить. Он попытался скрыть это за раздражением и отмахнулся от нее. – Отойди от меня. Как я доберусь домой? – Ты не уйдешь, - напомнила ему Рене. – Андрич снял тебя с опознания или снимет, как только закончит свое расследование. Ни за что на свете он не позволит тебе вернуться к Эдгару Аллану после того, как увидит тебя таким. – Я Ворон сейчас и навсегда, – сказала Жан. – Не имеет значения, что говорит один незначительный человек. " –Возможно, - сказала Рене легким тоном, который говорил о том, что она в это не верит. – Верни меня в Эвермор. – Я буду повторять это до посинения, если понадобится. Я не позволю тебе уйти. – У тебя нет права удерживать меня здесь. – У него не было права так с то- бой поступать. Жан рассмеялся, коротко и резко, и позволил боли пронзить его насквозь. Рене знала о его отношениях с Рико больше, чем следовало, из-за безрассудной неосмотрительности Ке- вина, так что, конечно же, она понимала, какой наглой ложью это было. Хозяин купил Жана много лет назад, но из-за того, что под ногами вертелось столько воронов, у него не было ни времени, ни сил приструнить рассерженного ребенка. Вместо этого он подарил его Рико, доверив своему племяннику позаботиться о воспитании Жана. Рико имел право делать с Жаном все, что хотел; Жан был его собственностью с этого момента и до самой смерти. Хозяин загонял своих Воронов в угол за их оплошность и выражал свое недовольство каждым дюймом кожи Рико, но Рико с интересом рассказывал об этих мучениях Жану, как только сезон заканчивался. Жан не впустил Андрича, но это была его вина, что Рене знала о его поисках. Он был за сотни миль от дома, потому что у него не хватило ума держать рот на замке. Жан пожалел, что вообще увидел Рене. Он ненавидел себя за то, что поддался любопытству и ответил на ее сообщения в январе. Оглядываясь назад, можно сказать, что она вероломная сука. – Никто так со мной не поступал, - сказал он. – Я получил травму в драке. – Я работаю с Лисами, - напомнила Эбби Жану. – Даже они не могут так сильно ранить друг друга на корте. Видит Бог, многие из них перепробовали это за последние годы. – Я не нахожу ничего удивительного в том, что они посредственны во всем, что делают. – Это, – сказала Эбби, очень осторожно касаясь пальцами его виска, – не из-за драки. Полагаю, даже Вороны тренируются в полном вооружении? Посмотри мне в глаза и скажи, как им удалось вырвать у тебя так много волос из-под шлема. Рука Жана непроизвольно поднялись, нашли ее руку, а затем и ноющие точки на его голове. На краю сознания промелькнуло воспоминание: одной рукой он зажимал рот и нос, удерживая голову опущенной, а другой дергал изо всех сил. На мгновение воспоминание о том, как рвется, отслаивается кожа, ослепило Жана, и он с трудом сглотнул, борясь с приступом желчи. Он быстро опустил руку на колено. – Я задала тебе вопрос, – сказала Эбби. – Забери меня обратно в Эвермор, - сказал Жан. – Я не останусь здесь с тобой. – Эбби, – сказала Рене, ставя воду Жана на поднос. Они с Эбби тихо ушли, не сказав ему больше ни слова. Джин не обратил внимания на звук закрывающейся за ними двери, решив придумать, как спасти свою собственную жизнь. Все зависело от его способности вернуться в Западную Вирджинию. Он не мог изменить того, что его похитили, или того, что Андрич был вовлечен в это, но он докажет свою преданность, вернувшись домой так быстро, как только сможет. У него были коды доступа к стадиону и "Гнезду", так что ему просто нужно было проскользнуть мимо охраны и попасть внутрь. Не имело значения, что Андрич сказал Воронам; ни один из них не выставил бы его за дверь. Никто не уходил из Эвермора. Кроме Ке- вина. Кроме Натаниэля. Эти мысли были бесполезны, они жгли его грудь, как яд, и Жан изо всех сил ударил себя по бедрам. Боль наполнила его го- лову белым шумом, заглушая опасные мысли, и Жан вдыхал и выдыхал так медленно, как только мог, пока его разум не пришел в норму. Жан поискал в карманах телефон и вернулся с пустыми руками. Мгновение спустя он понял, что на нем незнакомые серые шорты. Серые, а не черные. Жан не мог вспомнить, когда в последний раз ему разрешали носить цветную одежду. Возможно, в Марселе, но Жан не был уверен. Он покинул Францию в четырнадцать лет, но слишком долгие годы, проведенные в "Гнезде", стерли из него все, чем он был раньше. Шестнадцатичасовой рабочий день и душераздирающая жестокость Рико вы- рвали из него все, что еще оставалось в душе. Все, что было раньше, было разрозненным месивом, сны, которые рассеялись прежде, чем он проснулся настолько, чтобы вспомнить их с какой-либо ясностью. На мгновение эта боль больше походила на горе, чем на страх, но Жан ударил себя еще раз, чтобы обострить боль. Не имело значения, что было раньше, пути назад не было. Все, что имело значение, – это пережить сегодняшний день, потом завтрашний, потом послезавтрашний. Все, что имело значение, – это вернуться домой. Я Жан Моро. Мое место в Вечности. Я буду терпеть. Жан придвинулся поближе к краю кровати и уперся ступнями в грубый ковер. Встать ему удалось с пятой попытки, так как ему пришлось отталкиваться от матраса руками. Пронзительная боль, которую причиняла каждая по- пытка, заставляла его судорожно, отчаянно дышать, отчего в горле образовывались дырки. Жан попытался сделать шаг вперед, но левая нога отказывалась выдерживать его вес. Он рухнул как подкошенный, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить его падение. Его рука задела поднос, и его содержимое разлетелось во все стороны. Ледяной вкус сока и воды был не так страшен, как обжигающий суп. Хуже всего была острая боль в груди и колене, когда он ударился о землю, и Жан до крови прокусил себе руку, прежде чем успел закричать. Ужасающее подозрение, что он недостаточно силен, чтобы самостоятельно вернуться в Эвермор, едва не погубило его. Жан надавил сильнее, надеясь нащупать кость, и тут на нем появились чьи-то руки. Из-за грохота в ушах он даже не услышал, как открылась дверь. – Эй, – произнес мужской голос у него над ухом, и тренер Ваймак потянул его за запястье, пока Жан не ослабил свою смертельную хватку. Секунду спустя Ваймак подхватил Жана обеими руками и с поразительной легкостью поднял с пола и уложил обратно в постель. Он быстро оглядел Жана, прежде чем снова направиться к двери. Он был недостаточно хорош, чтобы оставаться в стороне, но, по крайней мере, он закрыл за собой дверь, когда вернулся. Он захватил с собой несколько влажных полотенец для мытья посуды. Жан попытался отобрать у него один из них, но Ваймак схватил его за предплечье только для того, чтобы стереть кровавые следы от укусов с ладони Жана. Жан не беспокоился о травме, поскольку перчатка скрывала ее от посторонних глаз, но он не мог потянуть достаточно сильно, чтобы вырваться из хватки Ваймака. Ваймак отпустил его, когда он закончил, и принялся тщательно вытирать суп и сок с обнаженных рук и груди Жана. Только когда он закончил, то серьезно посмотрел на Жана и спросил: – Кто-то забыл предупредить, что тебе нельзя гулять? О чем ты только думал? – Я хочу домой, - потребовал Жан. Взгляд, которым Ваймак наградил его за это, ранил больше, чем все, что Рико когда-либо делал ему, и Жану пришлось отвести взгляд. – Отдохни немного, – сказал Ваймак. – Мы поговорим сегодня днем. Вот. Жан подумал о том, чтобы прикусить пальцы, которые засовывали таблетки ему в рот, но Ваймак был тренером, а это означало, что он был под запретом. Он проглотил лекарство, не запивая, и уставился в потолок, пока Ваймак осторожно вставал с кровати. Джин услышал звон стекла и столового серебра, когда Ваймак собирал с пола разбросанную и разби- тую посуду, но уснул еще до того, как мужчина вышел из комнаты. Когда он проснулся несколько часов спустя, у его кровати снова стоял Ваймак, который, казалось, был поглощен чтением газеты. На ночном столике стояли две кружки, и Жан почувствовал соблазнительный аромат черного кофе. Это был толчок, в кото- ром он не нуждался, напомнивший ему о том, как сильно он проголодался и хотел пить, и Жан сел черепашьими движениями. Несмотря на все предосторожности, он едва дышал, когда позволил изголовью кровати принять на себя его вес. Он задумался, сможет ли он выдержать вес полной кружки прямо сейчас. Мало того, что он прятался здесь, так еще и то, что ему пришлось кормить его с ложечки, он с таким же успехом мог откусить себе язык и покончить с этим. Ваймак под- нял голову. – Ванная? Он жалел, что не может сказать "нет". – Где это? Ваймак отложил газету и встал. – Не переноси вес тела на левую ногу. Жан снова начал слишком осторожно подниматься с кровати. Ваймак крепко схватил его за плечи, когда Жан попытался приподняться, и Жан понял это, когда его ноги снова чуть не подкосились. Ваймак сжал его так сильно, что остались синяки. Это было больно, но этого было достаточно, чтобы Жан не упал, и Ваймак подставил свое тело в качестве опоры. Жан прикусил щеку изнутри, чтобы ничего не сказать об этой жалкой ситуации. Ванная комната была всего через одну дверь слева, но на то, чтобы добраться туда, ушла целая вечность. Ваймак прислонил его к стене, ближайшей к туалету, и оставил спокойно заниматься своими делами. Он вернулся, как только услышал шум воды в раковине, и вошел, постучав костяшками пальцев в дверь в предупреждение. Они вернулись в спальню, двигаясь медленнее, чем росла трава. Когда Жан добрался до кровати, перед глазами у него все плыло. Может быть, эта боль вызвала у него галлюцинации, но теперь рядом с кофе стояла тарелка с дымящейся кашей. Желудок Жана выдал его злобным урчанием. – Ешь, – сказал Ваймак. – Мы уже почти тридцать часов не можем дать тебе ничего, кроме воды. Жан посмотрел на синяки, покрывавшие большую часть его рук, затем неохотно перевел взгляд на полосы содранной кожи на предплечьях. Рико связал его шнурками от ракетки, которые были слишком грубыми и рваными, чтобы использовать их на голой коже. У Жана были ожоги от веревки в шести или семи местах на каждой руке, а запястья были стерты до крови. Рико уже много лет не тратил времени на то, чтобы связывать Жана, зная, что Жан выдержит любое наказание, которое Рико сочтет нужным назначить. В последний раз, когда ему приходилось прибегать к подобным методам, Жан насильно отбросил эту мысль, отказы- ваясь погружаться в воспоминания, от которых ему было нелегко избавиться. Некоторые коробки должны были оставаться закрытыми, даже если бы ему пришлось переломать все пальцы, чтобы удержать их закрытыми. Если Рико и связал его на этот раз, то только потому, что он это заслужил. Он доказал свою нелояльность в тот момент, когда попытался оторвать руки Рико от своего горла. – Я поем позже, – сказал Жан. – Это манная каша, – сказал Ваймак. – Ты хоть представляешь, как это будет ужасно минут через десять? Не дожидаясь ответа, он взял миску и поднес ее так близко к лицу Жана, что тот почувствовал, как пар касается его подбородка. – Я приготовил это. Ты просто позаботься о том, чтобы управляться с ложкой. – Я не голоден, - сказал Жан. – Как хочешь, но у меня замерзли руки, поэтому я продолжу держать эту чашку здесь. Жан сжал челюсти, подбирая слова, которые он не хотел произносить, требования и вопросы, ответам на которые он не доверял. Конечно, это было притворство, кнут перед пряником, способ обойти его охрану, чтобы они могли использовать все, что найдут на другой стороне. Это должно было быть притворством, но Ваймак так вжился в свою роль, словно исполнял эту песню и танец так много раз, что забыл дождаться, когда опустится занавес. Возможно, он слишком долго притворялся, что лисы - это настоящая инвестиция, а не рекламный трюк. Жан хотел не обра- щать внимания на еду, но был так голоден, что ему стало дурно. В конце концов он решил пойти на это, хотя бы потому, что ему нужно было набраться сил. У Ваймака не хватило порядочности принять победоносный вид, когда Жан потянулся за ложкой; он просто отвел взгляд к дальней стене, чтобы Жан мог есть просто так, чтобы взгляд Ваймака не прожигал дыры на его избитом лице. Пальцы Жана ныли, когда он принялся за еду, и он был запоздало благодарен Ваймаку за помощь. Ваймак обменял пустую чашку на кофе для Жана. К этому времени кофе уже успел остыть, но Жан послушно выпил половину. Когда он наклонил голову в молчаливом отказе, Ваймак отставил ее в сторону и осушил свою кружку. Наконец организм пришел в норму, Ваймак откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он бросил на Жана испытующий взгляд, и Жан понял, что лучше не отвечать ему тем же. – Вчера вечером я разговаривал с тренером Мориямой. Жан забыл, как дышать. – Как ты смеешь разговаривать с ним, когда он в трауре. – Я уверен, что он действительно разбит, - сказал Ваймак без капли сочувствия. - Он не сказал этого так прямо, но к тому времени, как я ему позвонил, Андрич уже надрал ему задницу. Я сказал ему, что мы оплатим твои медицинские счета за то, что вмешались до того, как нас пригласили, и согласился своевременно сообщать ему о твоём выздоровлении. Это то же самое, что было у нас, когда Кевин приехал на юг. Он знает, что я могу быть сдержанным, когда мне это удобно. Жан не был уверен, от чего у него скрутило живот – от сожаления или от отвращения. Ваймак даже не подозревал, насколько шатким было его положение. Мастер не был заинтересован в дестабилизации положения команд класса I, вмешиваясь в работу тренеров, поэтому, пока Ваймак не вынудил его вмешаться, он не стал бы его отстранять, несмотря ни на что. Рико, с другой стороны, уже больше года хотел убить Ваймака. Его возможной причиной сдержанности был страх перед возмездием дяди, но Жан знал, что в основе всего этого лежит сложный отцовский комплекс Рико. Он прочитал письмо Кейли почти столько же раз, сколько и Кевин. Рико еще не мог полностью переступить эту черту, и он абсолютно ненавидел эту часть себя. Жан лениво подумал, понял ли это уже Кевин. – Где Кевин? –Блу Ридж, - сказал Ваймак. - Лисы сняли домик на весенние каникулы. – Только не Кевин, - настаивал Жан. – Он бы не ушел так далеко отсюда. – Он уйдет, если у него будет надлежащая мотивация, – сказал Ваймак, продолжая нелепую ложь, беззаботно пожимая плечами. – Они должны вернуться в город этим вечером. На выходных. Думаю, в воскресенье? Если хочешь с ним поговорить, я попрошу его зайти, как только он распакует вещи. Кстати, о королеве драмы... – Я... - начал Ваймак, но ему потребовалась минута, чтобы подобрать нужные слова. – Не знаю, осознаёшь ли ты это, но я знаю, что он за человек. Твой так называемый хозяин, - сказал он с нотками ненависти в голосе, - и этот его сучий племянник. Кевин сказал нам правду, когда переводился, чтобы мы знали, во что ввязываемся. Я знаю, почему ты думаешь, что должен вернуться в Эвермор, и я знаю, что тебя там ждет. Я сожгу этот дом дотла, прежде чем позволю ему снова прикоснуться к тебе. Если бы его руки когда-нибудь снова начали работать, Жан лишил бы его жизни. Когда Кевин увидел его в следую- щий раз. Рене начала присылать ему сообщения в начале января, но Жан ждал две недели, прежде чем ответить на какие-либо из ее веселых вопросов и зарегистрироваться. Это только после того, как он сказал: – Кевин рассказал мне все. Жан, вздрогнув, нарушил свое молчание. Выяснить, что Рене знала о семье Морияма, было достаточно сложно, но Жан предположил, что Кевин доверился ей из-за ее прошлого. Услышать теперь, что все Лисы знали, но у них не хватило здравого смысла испугаться, было в десять раз хуже. С ними действительно было что-то не так, но Жан не мог сказать этого, не признав, что Кевин был прав. Тем не менее, он не мог не задаться вопросом, что могло вызвать столь серьезные необратимые повреждения мозга. Возможно, что-то в воде так далеко к югу? Возможно, отравление угарным газом на корте "Лисья нора". – Никто меня не трогал, - сказал Жан. – Я был ранен во время драки. – Заткнись. Я не прошу у тебя признания, – сказал Ваймак. – Мне оно не нужно, особенно когда ты так выглядишь, и особенно после того, как мне пришлось встречать Нила из аэропорта в декабре. Но мне нужно, чтобы ты знал, что мы знаем, чтобы ты поверил мне, когда я говорил, что мы сражаемся с широко открытыми глазами. Рене знала, чем рискует, отправляясь за тобой. Она приняла это решение, зная, с кем имеет дело, и мы будем на ее стороне, чего бы нам это ни стоило. – Это было не ее решение, - сказал Жан. – Если вы не отправите меня в Эвермор, то верните мне мой телефон. Я сам организую транспортировку. – Я выключил твой телефон и положил его в морозилку, – сказал Ваймак. – Он взрывался, и я очень устал слушать его щебетание. Ты можешь забрать его обратно, когда мы решим, что делать дальше. – Никаких "мы" нет, - настаивал Жан. – Ты не мой тренер. – Ты имеешь в виду, не твой учитель. Жан проигнорировала это резкое замечание. – Я Ворон. Мое место в Эверморе. Ваймак сжал переносицу, безмолвно призывая к терпению. Жан по глупости решил, что это означает, что он измотал противника и выиграл спор, но тут Ваймак вытащил из кармана телефон и начал что-то набирать. Он поднес его к уху ровно настолько, чтобы убедиться, что он звонит, затем переключил на громкую связь и поднял между ними. Жану не пришлось долго раздумывать: на звонок ответили после второго гудка. – Морияма. – Тренер Морияма, это снова тренер Ваймак, - сказал Ваймак. Он бросил понимающий взгляд на Жана, и Жан запоздало понял, что он напрягся. – Извините, что прерываю ваш рабочий день, но мне нужна кое-какая помощь. Жан все время пытается отказаться от моей помощи и встать с постели. Эбби уже сказала, что пройдет еще три недели, прежде чем он сможет хотя бы подумать о путешествии, но Жану нужно еще одно мнение, чтобы успокоить нервы. Не могли бы вы сказать ему, чтобы он сидел, блядь, смирно? Я держу вас с ним на связи. Мастер не растерялся, и его ответ был именно таким, какого ожидал Жан: – Я уверен, что Моро сделает свое здоровье приоритетом. Он знает, как важно его выздоровление для всех нас в Эдгаре Алане. Жан услышал скрытое послание громко и ясно: возвращайся домой как можно скорее илиьбудешь страдать от болезненных последствий. Он открыл рот, но Ваймак опередил его, и в его голосе зазвучала сталь. – При всем моем уважении, я позвонил вам не ради банальностей, – сказал Ваймак. – Если бы я хотел этого пустого дерьма, я бы купил в долларовом магазине открытку "На выздоровление". До его возвращения на корт осталось минимум три месяца. Прямо сейчас он вам не нужен, и нам не составит труда присмотреть за ним в это время. Скажите ему, чтобы он оставался на месте, пока он еще больше не навредил себе. Пожалуйста. - Резкая нотка в последнем слове пробила брешь, о существовании которой Жан даже не подозревал. Он отказался зацикливаться на этом, но затаил дыхание, ожидая ответа. – Ваш беспочвенный антагонизм, как всегда, освежает, – сказал мастер. – Моро? – Да, – поправил себя Жан в последнюю секунду. – Тренер? – У тренера Ваймака и так достаточно проблем с его собственным бешеным составом. Делай, как он и оставайтесь пока на месте. Мы поговорим снова, когда ты будешь достаточно здоров, чтобы тебя можно было перевезти. – Тренер, я... Извините, пожалуйста, простите меня, я обещаю, что попытаюсь понять. – На линии стало слишком тихо, но Жану потребовалось некоторое время, чтобы понять, что трубку повесили. Ваймак захлопнул телефон резким движением пальцев, и костяшки его пальцев побелели, когда он тщетно попытался раздавить маленькую вещицу в своей большой руке. – Этот человек уже много лет не может попасть в лобовое столкновение на высокой скорости. Он взял свою кружку, запоздало вспомнил, что она пуста, и побарабанил по ней тупыми ногтями. – Так проще, не так ли? Он знает, что мы держим тебя в плену, и не собирается с этим бороться. Ваймак искренне думал, что одержит верх в этом разговоре. Жан хотел возненавидеть его за наивность, но он так устал. – Теперь я могу спокойно путешествовать, - сказал Жан. – Отправьте меня домой. Жан не был уверен, как Ваймак мог выглядеть таким злым и таким измученным одновременно. Он приготовился к ответной реакции на свою неблагодарность, но все, что сказал Ваймак, было: – Нет. – Вы не можете держать меня здесь. – Ты не уйдёшь, - сказал Ваймак. - Ты переживешь это, даже если нам при- дется тащить тебя, брыкающегося и вопящего, до финишной черты. И прежде чем ты даже подумаешь о том, чтобы снова встать с постели, вспомни, что твой собственный тренер только что приказал тебе оставаться на месте. Пока ты остаёшься с нами. Ваймак подождал минуту, понял, что Жан не собирается отвечать, и наконец сказал: – Я посмотрю, есть ли у Эбби колокольчик или что-то еще, что мы могли бы оставить здесь с тобой, на случай, если понадобимся. А пока отдыхай, сколько сможешь. Позволь мне позаботиться о твоем тренере. Ты беспокоишься только о себе, и ни о чем другом, понятно? Как легко он это произнес, как будто Жан мог беспокоиться о себе отдельно от других. Этот человек пытался его убить. – Я спросил, ты понял? - снова спросил Ваймак, поднимаясь на ноги. У Жана хватило чувства самосохранения, чтобы, по крайней мере, направить свой злобный взгляд на дальнюю стену. – Да, – на самом деле он этого не сказал, но Ваймак этого не должен был слышать. Мужчина оставил его наедине с его мыслями, и у Жана закружилась голова, гоняясь за ними по кругу. Хозяин приказал ему оставаться на месте, пока Эбби и Ваймак не объявят его годным к путешествиям, но так ли это было на самом деле? Был ли это буквальный приказ или он ожидал, что Жан послушается и несмотря ни на что, он найдет дорогу домой? Жан осторожно ощупал свое колено, но даже легкого прикосновения кончиков пальцев было достаточно, чтобы у него перед глазами все поплыло. Эбби появилась через несколько минут с кухонным таймером и небольшим стаканом, наполовину наполненным водой. – Я не смогла найти звонок, но ты можешь включить таймер, - сказала она, устанавливая его в пределах досягаемости. Она протянула ему воду и не отпускала до тех пор, пока не убедилась, что он сможет взять ее. – Он ужасно громкий, поэтому мы наверняка услышим его, где бы мы ни находились в доме. Используй это, ладно? Если тебе скучно, если ты голоден, если тебе больно, что угодно. Дэвид ушел за шортами и боксерами, но если ты вспомнишь что-нибудь еще, просто дай мне знать, и я напишу ему. Она подождала немного, чтобы узнать, придумал ли он что-нибудь еще. И что-то сказала, прежде чем вытащить из кармана пузырек с таблетками. Когда он не протянул руку, она высыпала две капсулы на простыни рядом с ним. – Это поможет тебе уснуть. Чем больше ты отдыхаешь и чем меньше двигаешься, тем лучше. – Что не так с моим коленом? – Ты повредил его в драке, - холодно напомнила она ему, прежде чем дать реальный ответ: - Ты растянул поясницу. Ваймак говорил об этом не для того, чтобы добиться сдержанности мастера. Получив удар коленом по ребрам, Жан выбыл до середины лета. Мастер выдернул бы его из стартового состава за это, а Рико избил бы его до синяков за то, что он не соответствовал номеру на лице. Он выздоровел бы как раз вовремя, чтобы его снова разобрали на части. Жан взял таблетки. – Оставьте мне пузырек. – Ты же знаешь, я не могу, - сказала она и оставила его наедине со слишком многими мыслями.