Кто же ты?

      Бывший спортсмен, участник команды по мотогонкам Ван Ибо, стоял возле входа в клуб и разглядывал неоновую, слепящую глаза, вывеску. Скрипящая конструкция, чуть пошатываясь на ветру, привлекала своим причудливым названием “Rabbit hole”.       Ван Ибо не был любителем ходить в подобные заведения, но иногда друзьям удавалось вытащить его с собой просто за компанию. “Чтобы ты окончательно не превратился в затворника!” – чаще всего аргументировал Сынён, строя перед Ибо своё самое милое личико. Нужно отдать парню должное - каждый раз это срабатывало.       Дождь, что безустанно лил последний час, прекратился. Тучи на небе почти полностью разошлись, оставляя после себя лёгкую дымку, и теперь в воздухе ярко чувствовался петрикор. Ибо расстегнул замок на чёрной кожаной куртке, чтобы легче дышалось. Ему казалось, что именно она ему мешает насладиться сегодняшним вечером, а вовсе не собственные мысли, которые на протяжении многих месяцев навязчиво крутятся в голове.       Чуть дрожащими пальцами, Ибо несколько раз прокрутил в руке старенькую Zippo, открыл крышку, чиркнул подушечкой большого пальца по колёсику кремня, и посмотрел на загоревшееся пламя. Это была очень старая привычка, ещё с четырнадцати лет, как только зажигалка оказалась в его руках. Он часто вертел её и иногда вот так зажигал, смотрел на пламя и концентрировался на собственных мыслях. Сейчас он вглядывался в танцующий огонёк пытаясь вспомнить что-то важное… Кого-то важного. Но при всех стараниях память так и не отозвалась на это яркое пламя.       Ибо нервно, с громким звуком, закрыл крышечку, убрал зажигалку в карман, сделал глубокий вдох и открыв дверь, шагнул в шумное помещение.       Клуб открылся только час назад, а у барной стойки уже оживлённо толпились девушки, наперебой выкрикивая название разных коктейлей. Сегодня среда, а значит – Ladies Night. Все напитки, которые заказывают дамы в этом баре до четырёх часов утра, полностью за счёт заведения.       Молодой бармен, похожий на лиса, с выкрашенными в огненно-рыжий цвет волосами, широко и приветливо улыбаясь гостям, начал своё представление. Он подкидывал бутылки вверх, перекидывал их за спиной, ловил своей огромной ладонью и через носик-дозатор ловко наполнял бокалы разными жидкостями. Ван Ибо никогда не пил ничего крепче светлого пива, и то не больше одной банки, потому что даже с такого небольшого количества алкоголя, ему потом было нехорошо, и он искренне не понимал, отчего у людей такая жажда накидаться алкоголем чуть ли не до беспамятства.       Ловко маневрируя между шумными компаниями, Ибо добрался до нужного места и приземлился на белый кожаный диванчик возле большого круглого стола.       – Бо-дииии! Vieste! – светловолосый парень в блестящих серебром очках в виде долларов широко улыбнулся и полез обниматься.       С Чо Сынёном Ибо знаком ещё со школы. Они на многих занятиях сидели за одной партой и не раз срывали уроки своим далеко не прилежным поведением. Вообще, всё что делал Сынён – приносил в жизни людей сплошной беспорядок, но каждый раз продолжал притягивать к себе людей с новой силой, потому что перед его очарованием невозможно устоять. Только Ибо хорошо знал, что за маской шута-затейника скрываются глубокие раны, о которых Сынён вряд ли кому-то расскажет, и Ибо он бы не рассказал, если бы тот сам случайно не стал свидетелем происходящего много лет назад.       Они учились в одной средней школе, и после уроков часто ходили друг к другу в гости, чтобы вместе выполнить домашние задания, а потом поиграть в приставку. В тот день, они как раз были дома у Сынёна, веселились в гостиной, устраивая гоночные заезды на большом экране телевизора, и совсем не заметили, как с работы вернулась госпожа Чо. Она даже не поздоровалась, а сразу в приказном тоне велела всё прибрать и им самим убраться с глаз долой. Сынён начал выпрашивать ещё часик, чтобы они могли поиграть, но женщина, несмотря на постороннего человека в доме, ударила ладонью наотмашь сына по лицу и ушла в сторону кухни. Ибо напугался не на шутку, схватил друга за руку и убежал с ним на улицу. Тогда Сынён, вытирая слёзы и сопли рукавом свитера, признался, что это не первый раз, и чаще всего мать бьет так, что синяки если и остаются, то лишь в тех местах, где их можно скрыть одеждой. Сынён не осуждал её, считая, что сам виноват, спровоцировал… Ибо не понимал, как может взрослый человек, а тем более мама, поднимать руку на собственного ребёнка. Если его и ругали родители, то только на словах. Их самым жестоким наказанием было забрать приставку у сына на неделю. Но чтобы физически, вот так, никогда. В тот момент больше всего Ибо хотелось защитить друга, но Сынён взял с него слово, что тот никому никогда не расскажет об этом, потёр дрожащими пальцами мокрые следы на рукавах и ушёл обратно домой. Когда Сынёну исполнилось восемнадцать, госпожа Чо умерла от рака желудка. Это была очень страшная и мучительная смерть. Сынён сильно скорбел по матери, а Ибо искренне считал, что она заслужила всё то, что с ней произошло, эдакая своеобразная карма. Господин Чо на новость о смерти бывшей супруги отреагировал довольно холодно, сказав сыну, что в Японии у него новая жизнь, и больше не стоит ему звонить. Сынён даже не удивился этим словам, ведь с тех пор как отец уехал, он ни разу не навещал сына, а звонил лишь раз в год, чтобы поздравить с днём рождения, и то не всегда попадал в нужную дату. Единственное что делал отец для своего ребенка это изредка отправлял небольшую сумму денег на счет, впрочем даже и этого было достаточно. Редко случались моменты когда Сынён хотел получить от отца хоть какую-то поддержку, и смерть матери как раз была одним из таких… Он несколько месяцев провёл в глубочайшей депрессии, но Ибо с друзьями были всегда рядом и помогли Сынёну пережить этот сложный период.       – Эй, эй! Раздавишь. Сынён, слезь с меня! – Ибо недовольно нахмурился и потянул парня в сторону за воротник футболки, словно маленького шкодливого щенка.       – Хоть бы раз пришел на наш день рождения с хорошим настроением, – тактильный парень сел обратно на диванчик и обиженно показал язык, скорчив недовольное лицо.       – Можешь, как всегда, повеселиться за нас двоих, я буду весьма признателен, – процедил Ибо сквозь зубы.       Шутка судьбы – Ибо повезло родиться в один день с Сынёном, только на год позже. Когда-то, в далёком детстве, родители Ибо организовывали мальчикам совместный праздник. Несколько раз они собирали на день рождение общих друзей из школы в парке, они пили там молочные коктейли и катались до тошноты на каруселях, беззаботно веселясь. Но с четырнадцати лет за весь праздник приходится отдуваться другу в одиночку, потому что с того времени Ибо на дух не переносит этот день, и сейчас тоже отмечать он никак не собирается. Просто посидит из вежливости час-другой и свалит по-тихому, пока все будут заняты выпивкой и снятием доступных девушек на вечер, а если повезёт так и на всю ночь.       – Может хотя бы сегодня ты не будешь с таким усердием придумывать план побега?       – Ибо, я взял тебе безалкогольный, держи!       К ним подошли два парня и одновременно заговорили. Один из них поставил на столик несколько коктейлей и пододвинул ближе к Ибо стакан, присаживаясь рядом.       – Исюань, не надо. Он столько пережил за последнее время! – тот, что чуть ниже ростом, подошёл ближе и похлопал именинника по плечу, привлекая к себе внимание. – Ибо, забей на этого старого ворчливого человека. Он просто хочет, чтобы ты подольше побыл с нами. Хотя бы один раз не сбегай от нас!       – Три часа. Не больше. К тому времени вам уже будет всё равно здесь я или нет. И все поздравления, пожалуйста, только Сынёну. Считайте, я просто гость, – безапелляционно ответил Ибо, отпил глоток коктейля и сморщился. Лайма оказалось в коктейле очень много. Слишком кисло.       Спорить с Ибо никто не стал. Вэньхань с особым энтузиазмом несколько раз вытаскивал Сынёна на танцпол, чуть ли не танцуя стриптиз после шестого или седьмого бокала Negroni, Ибо уже сбился со счёта, а Исюань без особой радости наблюдал за захмелевшими друзьями, потягивая из стакана колу без сахара вместо виски.       Каждый раз, когда они выбирались в клуб или бар, именно Исюань на такси развозил по домам пьяные тела друзей. Сначала Сынёна, потому что он доставлял меньше хлопот в таком состоянии, а потом Вэньханя, почти всегда оставаясь у него ночевать. Однажды Исюань уехал к себе домой, рассчитывая, перед работой хоть немного выспаться, но вместо здорового сна ему пришлось ехать на другой конец Шанхая, в какой-то бар, и вытаскивать оттуда своего друга, который успел выпить ещё, только небу известно сколько алкоголя, и активно нарывался на драку с парнем, костеря его всеми возможными бранными словами. Поэтому ему проще было доставить друга до кровати и самому поспать на гостевом диване. За несколько лет он даже обзавелся у Вэньханя личным комплектом постельного белья, зубной щёткой, сменной одеждой, и стаканом с весёлыми пингвинами в красных шарфах и шапочках с пампушками, в который друг по утрам каждый раз виновато варил кофе. Ибо никогда не комментировал это, но прекрасно понимал, что однажды эти две улитки сложат два плюс два и откроют свои настоящие чувства друг другу.       Ван Ибо безусловно любит своих друзей, но он не может задерживаться с ними надолго. Не только из-за старой травмы. Последние полгода, даже дольше, он чувствует себя потерянным. Каждый день ему кажется монотонным и лишённым смысла. Друзья при каждой встрече пытались его развлечь, поддерживали, предлагали заняться чем-то абсолютно новым. Ибо участвовал в разговорах, улыбался, но его сердце оставалось неподвижным, словно застыло во времени. С каждым днём чувство потери усиливалось утопая в его сознании, он терялся в собственных мыслях, и даже забота самых близких людей не могла никак пробить этот барьер. Наблюдая за людьми в шумном клубе, Ван Ибо понимает, что сейчас его единственное искреннее желание, это уйти из этого места и остаться одному в полной тишине.       Ибо снова достал зажигалку и чиркнул пальцем по колёсику. Красно-жёлтый язычок пламени начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, чуть вздрагивать и выпрямляясь тянуться вверх, притягивая к себе внимание. В голове пронеслось: “Он как живой. Не то что я”.       Память снова не дала ни единого намёка, ни малейшего отголоска, о потерянных воспоминаниях и мысли невольно сменили своё направление.       Обычно Ибо доставал Zippo в те моменты, когда скучал по отцу и нуждался в его поддержке, пусть она была всего лишь эфемерной, но и этого было достаточно.       Ван Юн был военным. Когда Ибо было тринадцать, его отца отправили на северо-запад Китая в Синьцзян для поддержки сил в борьбе с террором. Спустя восемь месяцев его привезли в Шанхайский военный госпиталь с тяжёлыми пулевыми ранениями, где лучшие хирурги боролись за жизнь мужчины почти двенадцать часов. Операция прошла успешно, и на следующий день Ван Юн даже пришёл в сознание. Ибо в палате радостно рассказывал отцу как хорошо учился всё это время, пока его не было, как хорошо кушал и помогал маме во всём, а потом ушёл на первый этаж до автомата, чтобы купить себе батончик и бутылку воды. Когда он поднялся обратно наверх, то увидел, как несколько врачей на каталке куда-то увозят его отца, а мама в коридоре, опустившись на стул, закрыла лицо ладонями и содрогалась от нескончаемых слёз. Ту ночь Ван Юн не пережил. У него открылось внутреннее кровотечение и он умер. Как раз в ночь на пятое августа, перед днём рождения сына, которому должно было исполнится четырнадцать лет. Вместо поздравления “С днем рождения”, Ван Ибо получил констатацию смерти отца. С тех пор, Ибо на дух не переносит эту дату, этот день, и уж тем более у него нет настроения праздновать и отмечать свой день рождения каждый год. Для него - это день утраты и потери, а не праздника. Первое время, госпожа Ван пыталась отвлекать сына от плохих мыслей, но Ибо наотрез отказывался от гостей и празднества.       Чуть позже, перебирая старые коробки отца, Ибо нашёл в одной из них старенькую Zippo, с которой Ван Юн не расставался в то время, пока курил. Благодаря своей жене, он сумел завязать с этой пагубной привычкой, хотя зажигалку не выбросил, а бережно прибрал туда, где её не так то просто было найти. Ибо нашел мастера, который отполировал её и заменил некоторые детальки. Теперь Zippo была как новенькая.       С тех пор Ибо всегда носил её с собой. Когда он вертел её в руках, а потом зажигал и всматривался в огонь, то вспоминал своего отца. Его мягкие черты лица, вечно колючую щетину и большие руки, которыми он поднимал Ибо вверх, чуть ли не подкидывая до самого потолка, а потом обнимал так крепко, что рёбра ныли ещё около получаса. Это были моменты безусловного счастья! Моменты, которых, больше никогда не будет.       Но сейчас дело было в другом. Ибо пытался вспомнить совсем другого человека, но в голове – пустота. Ни имени, никаких черт лица, никаких событий, ни-че-го, кроме разрушающего ощущения потери. Словно в сердце пробили огромную дыру крупнокалиберным пистолетом, а зашить забыли. Иногда боль такая сильная, что Ибо на секунды забывает дышать, опускается на пол, прижимает колени к груди, считает мысленно до десяти и ждёт когда хоть немного отпустит.       – Бо-ди, это тебе от нас всех, – Исюань протянул Ибо большой конверт, перевязанный красной лентой. – Мы знаем, ты не любишь праздновать, но Вэньханю кажется… нам всем кажется, что это поможет тебе хоть немного разобраться со своими мыслями и отвлечься от повседневности.       Ибо аккуратно развязал корявый бантик, который, очевидно, завязывал Сынён, разлепил вверху конверта клейкую часть, и вытащил оттуда сертификат. Бегло пробежавшись глазами по строчкам он вопросительно посмотрел на друзей.       – Попробуй изучить что-то новое, поэкспериментировать. Там, говорят, очень классный мастер, который обучает с нуля даже самых безнадёжных. В общем, с днём рождения, Бо-ди!       Исюань похлопал Ибо по-дружески по плечу и пошёл вызволять Сынёна из толпы девиц, которые облепили его со всех сторон, и не давали вернуться за столик.       Ибо ещё раз прочитал содержание сертификата. Мастер класс плюс шесть занятий в гончарной мастерской. И зачем ему это? Его руки привыкли собирать и разбирать грубое железо мотоциклов, а не месить глину и ювелирно что-то из неё лепить. Бредовей подарка не придумаешь, но всё же, он его забрал с собой.       Когда Ибо вернулся домой, почему-то рука не поднялась выбросить конверт, он просто закинул его в ящик письменного стола, тут же забыв напрочь о его существовании.