Простое решение

Впервые это случается во время парада лодок. Несмотря на очередной проигрыш в турнире, они навеселе: синие и не планировали что-то выигрывать, а фиолетовым, кажется, еще до начала соревнования было все равно. Но на празднике они все вместе, отовсюду звучит музыка, кто-то протащил алкоголь (на это по еще одной славной традиции колледжа раз в году закрывают глаза), а в воздухе пахнет сладкой летней ночью. Лоуренс не видит причины не быть счастливым. Но ее, кажется, видит Грегори, гуляющий чуть поодаль с еще более мрачным, чем обычно, видом. И не в правилах Блуэра докапываться до товарищей, однако беспокойство о друге звучит благовидным предлогом, чтобы ускользнуть от чересчур активных сестер. — Вайолет, хоть раз в году… — начинает Лоуренс, равняясь с другом и готовясь нести гринхилловскую чушь про командный дух и что-то там про поддержание боевого настроя, но осекается. В темных уставших глазах сверкают отражения огней, на которые Грегори смотрит, словно ребенок на витрину магазина Фантом. Блуэр не знает, что такого особенного в продолжающих плыть по воде бумажных фонарях, но невольно любуется ими тоже, пока они с Вайолетом молча идут по берегу. — Скоро салют, — растерянно бросает Лоуренс и смотрит наверх. Охает, стоит цепким пальцам потянуть его за рукав куда-то в цветущие кусты. Задерживает дыхание, когда чувствует у лица чужое. Губы Грегори накрывают его ровно в миг, когда в небе гремит салют. Тот не держит лицо Блуэра, не цепляется за его одежду — будто знает, что никуда он не сбежит. Просто целует его уверенно и неожиданно жарко. Лоуренс никогда не признается, что представлял губы Грегори горькими и холодными. -- В комнату они влетают с таким неловким грохотом, словно до этого не проделали спокойно весь путь до дортуара, делая вид, что о чем-то спорят. Вайолет щелкает замком, дергано прижимается к Лоуренсу прямо у двери, и в этот момент тот понимает, что у товарища опыта не больше; просто он куда более резкий и пылкий, как и любой творческий человек, только умело скрывает. Холодные пальцы пытаются снять с Блуэра пиджак, пару раз безуспешно дергают полы в стороны, пока Грегори не догадывается, наконец, расстегнуть пуговицу. Одежда падает в ноги, куда-то летит пуговица от жилета (остатками холодного сознания Лоуренс уже дает задание фэгу). Когда друг тянется к штанам, Блуэр останавливает его едва слушающейся рукой. — Отойдем от двери, — скачущим шепотом советует он, слишком сильно толкая второго вглубь комнаты, отчего они оба едва не падают. Дойти удается только до соседней стены: Грегори больше не слушает, а Лоуренс не может говорить, сгорая от стыда, неловкости и непонимания, что будет происходить дальше. Они будут касаться друг друга в темноте, как любовники? Что об этом говорят правила? Как потом смотреть ему в глаза? За шумом в голове юноша не замечает, как чужие пиджак и жилет оказывается на прикроватной тумбе, а фокус внимания Грегори снова смещается на пряжки ремней. Рубашками он не занимается — слишком мало времени до того, как их хватятся. Лишь сейчас Лоуренс замечает, как сильно сдавливают его плоть брюки и белье. У него колом стоит на дышащего ему в шею друга, который уже задевает ногтями низ обнаженного живота. Стыд-то какой. — С-стой, — Блуэр неловко перехватывает нахальные руки в попытке сохранить хоть какой-то рубеж. Если сейчас они это сделают, о дружбе можно забыть, как и о чести, традициях, каких-никаких учебных отношениях и уважительных рамках. Они опустятся до разврата и мужеложества, которые так порицаются в… — Не будь идиотом, — зло бросает Грегори, вжимает его в стенку всем телом — совсем не так, как прижимался к нему губами за тем кустом. От ощущения твердой плоти у бедра подкатывает тошнота. Лоуренс еще ни с кем этого не делал, даже сам себя начал трогать совсем недавно, когда без этого стало невозможно заснуть. Но разве может он сделать что-то сейчас, оказавшись во власти темноты и дыхания над ухом, скованный стыдом и запретным желанием, за которое его впору сечь розгами? Грегори берет его ладонь и притягивает к себе, кладет на свой горячий стоящий член, и Блуэр от неожиданности сжимает пальцы, слыша резкий стон. — Вот видишь, справляешься, — дрожащим шепотом выдавливает друг и оглаживает плоть Лоуренса кончиками пальцев, посылая дрожь от коленей до кончиков ушей. Он и не представлял, что, когда тебя касается кто-то другой, это в тысячу раз приятнее. Они делают это тихо, даже дыхание глушат в плечах друг друга. Блуэр так самозабвенно надрачивает товарищу, будто касается себя, но движения и ощущения не совпадают, и от этого расхождения он теряется, перестает замечать что-то кроме чужой руки на своем члене и своей на чужом. Ему так хорошо и так стыдно, и в комнате пахнет книжной пылью и свечным воском, и где-то за окнами есть часовня, в которую он теперь в жизни не зайдет. Острая волна удовольствия подкатывает так неожиданно, что за несколько секунд до конца Лоуренс даже не успевает предупредить другого — и изливается в чужую ладонь, наверняка пачкает одежду обоих и свою репутацию. Он не может думать о том, с какой силой додрачивает Грегори, но тело, которое он прижимает к себе свободной рукой, вздрагивает несколько раз, прежде чем Вайолет останавливает его руку. Они стоят в тишине, измазанные семенем. Дышат друг другу на ухо, и Лоуренс безумно хотел бы сейчас ослепнуть, лишь бы не разглядывать привычную обстановку, осознавая, что она теперь никогда не будет прежней. Моют руки и приводят себя в порядок так же молча. Блуэр не может смотреть на бывшего друга, Грегори никогда не отличался желанием держать зрительный контакт. — Мне понравилось, — просто бросает тот, накидывая плащ. — Надо бы повторить. Чувствуя тошноту от стыда и отвращения, Лоуренс, тем не менее, абсолютно согласен.