Приворотное зелье

      Зоро подставил лицо ветру, наслаждаясь вечерней прохладой и собираясь наконец подремать. До этого мешал Луффи — скакал с Усоппом и Чоппером по кораблю и свалился в воду. Так бывало нередко, все давно привыкли и знали, что делать, Зоро, единственный на палубе человек, не тонущий, как топорик, и отважный ровно настолько, чтобы нырнуть за капитаном в темные, взволнованные морские глубины, бросился в воду и с горем пополам вернул друга на корабль. Нами не было, чтобы ругать и кричать, и Зоро блаженно улегся в уголке, наивно надеясь, что теперь ничто не будет ему мешать. Он ошибся: на палубу вышли Робин и Санджи, моментально вызвавший своим появлением вспышку вины и злости, пронзившую мечника насквозь. Он отвернулся, не заметив его внезапно проникновенного и нежного взгляда, как раз потому проникновенного и нежного, что Зоро его не видел.       — Нам нужно решить, кто сегодня ночью будет нести вахту, — спокойно и тихо объявила Робин, обращаясь ко всем присутствующим на палубе.       — У нас же есть график, — задумчиво протянул Усопп. — Почему нужно что-то менять?       — Френки был ранен и все ещё плохо себя чувствует, с нашей стороны было бы крайне жестоко заставлять его дежурить всю ночь.       Никто не ответил, но все задумались. Робин и Санджи дежурили совсем недавно, поэтому выбирать стоило из оставшихся. И прежде чем неуверенный, удрученный Усопп решился поднять руку, Зоро подал голос с другого конца палубы.       — Я следующий после Френки, так что подежурю. Идите спать.       — Спасибо, господин мечник, — отозвалась Робин в своей привычной холодно-вежливой манере и всего через пару мгновений скрылась внутри корабля.       Зоро снова закрыл глаза, ожидая, что все вскоре исчезнут вслед за Робин, и это почти произошло — остался лишь Санджи. Он стоял на том же месте, где остановился ещё несколько минут назад, и безуспешно делал вид, что смотрит не на Зоро, а куда-то вдаль над его головой. Но Санджи смотрел, хотел бы не смотреть, но никак не получалось остановиться: ещё не срезанные под корень зелёные волосы развевались на ветру, рождая в нем предательский трепет и желание заботиться, которое он иногда испытывал по отношению к старпому и каждый раз себя за это ненавидел.       Он все смотрел на его влажные волосы и думал, что так и простыть недолго. Санджи знал — Зоро о себе не заботится, другим о себе заботиться тоже не даёт, значит, ситуация безвыходная, разве что Санджи первый — последний — раз удастся пробить упрямство второго по упрямству человека на свете.       Он метнулся в комнату за полотенцем, думая только о том, что это плохая идея, ведь Зоро его ненавидит. Он старался ненавидеть в ответ, чтобы не выглядеть уязвимым, не выставлять напоказ перед мечником свое самое нежное и ранимое место, не давать себя ранить. Перед другими не страшно — они не представляют угрозы, и если и ранят, то неспециально. А Зоро спит и видит, но почему-то однажды спас — тогда на Триллер Барк, приняв всю боль Луффи на себя, вырубив Санджи, чтобы не подставлялся. Так непоследовательно: то смотрит так, словно Санджи вселенское зло, то жертвует собой и ради него тоже. И Санджи не понимает, немного злится, теряется и не знает, как к нему относиться. И потому берет полотенце и направляется обратно — он хочет заботиться, пока что этого достаточно.       За время метаний Санджи стемнело, Зоро уже забрался в «воронье гнездо» и уставился на звёзды: он, кажется, не до конца понимал, что смысл дежурства не в этом. Кок замер под мачтой, прижавшись к ней спиной, закурил, тревожно жмуря глаза и стараясь собраться с духом. Может, пока он отсутствовал, волосы Зоро высохли? Тогда он будет выглядеть глупо — как можно такое допустить? Санджи одним ловким движением выкинул недокуренную сигарету за борт и полез вверх, в «воронье гнездо». Что бы потом ни случилось, он справится с этим.       Санджи забрался наверх и замер, замечая на себе удивленный, полный негодования взгляд Зоро. Но мечник не проронил ни слова, и кок так же молча уселся рядом, чуть меньше чем в полуметре от него. Достал сигарету, закурил. Полотенце осталось висеть на плече, так как зелёные волосы действительно высохли. Санджи так и думал, но это было уже неважно, он уже был там, где хотел. Оправданий больше не требовалось.       Ещё поднимаясь по лестнице, он признался себе, что это не просто забота о члене команды. Это никогда ею не было: Санджи нравился Зоро, нравился давно и прочно, так неумолимо, что все оскорбления и взаимные подколы не оставили на чувствах ни трещинки. Все началось с восхищения, глубокого и преданного: Зоро был смертельно ранен Дракулем Михоуком, но даже в таком состоянии клялся добиться своей цели. Санджи смотрел и, кажется, не дышал, сначала злился, хотел закричать, что он-то, спасённый огромной жертвой Зефа, знает цену жизни и никогда так не подставится, не рискнёт ради призрачной, неисполнимой мечты. А потом понял — Зоро потому и рискует, что ценит жизнь: она одна и она конечна, значит, существует единственный шанс достичь желаемого, и упускать его нельзя. А он, Санджи, упускает, малодушно прячется на маленькой кухне маленького ресторана, оправдывая себя собственноручно навешанным долгом.       Тогда Санджи пообещал себе идти вперёд и никогда не предавать себя, отказываясь от исполнения мечты. А ещё — никогда не оправдываться. Поэтому, когда восхищение трансформировалось в симпатию, он негодовал, торговался сам с собой и смирился. Взаимности он не дождется, но любить будет хотя бы просто потому, что ему нравится любить Зоро. Он мог злиться на него, раниться о его слова, даже бояться и все равно любить.       — Что ты здесь делаешь?       — Принес тебе полотенце, чтобы высушить волосы, но теперь вижу, что это не нужно.       Санджи глубоко затянулся, через мгновение выпуская в ночь густое облако дыма, и Зоро больше ничего не сказал. Кок ожидал, что тот, как обычно, рявкнет что-то грубое и ему придется обороняться, но этого не произошло, мечник просто продолжил разглядывать звёзды. Санджи осторожно принялся разглядывать его. В темноте, едва пронзаемой несмелым сиянием ночных светил, глаза Зоро казались совсем темными и бездонными, словно омут, нырнув в который, больше не выберешься.       Санджи знал, что его взгляд заметили, но ничего не происходило, и он отвернулся, положил дотлевший окурок в специально для этого оставленную здесь банку, поджёг новую сигарету.       — Ты можешь не курить хотя бы две минуты?       — Тебе не нравится запах?       — Мне все равно. Просто раздражает.       — Я раздражаю?       Санджи сам удивился своей смелости и приготовился услышать самое простое и разрушительное «да» в мире. Но Зоро задумался, сменил позу, сложив руки на груди, больше не глядя на звёзды, и вынес вердикт.       — Нет.       Санджи вздрогнул — он точно не ожидал такого. Неудержимо хотелось улыбаться, ведь Зоро впервые сказал что-то искреннее и честное, сказал так, как никогда не решился бы при ком-то, кроме них, в осуждающем свете солнца — свет звёзд же словно обещал хранить тайну.       Санджи чувствовал себя почти безопасно и теперь, обладая благословенным знанием о том, что Зоро не ненавидит, желал большего. Просить бы не решился, и потому оставалось одно — прыжок веры. Он осторожно, так, словно это ничего не значит, положил руку на пол, будто опёрся на нее, положил так, чтобы она оказалась ровно между ними.       Зоро сделал вид, что ничего не заметил, подавил моментально возникший импульс переплести с Санджи пальцы в пользу другого — строить из себя недотрогу. Нельзя было поддаваться влиянию момента и терпкого запаха сигарет, нужно было думать головой — и Зоро думал, что Санджи просто дьявол во плоти, иначе как же у него получалось так ловко его искушать.       Больше не хотелось притворяться и отталкивать, хотелось только сидеть так до самого утра и молчать. Держаться за руки было не нужно, хотя на самом деле просто до одури больно и страшно: Зоро не мог выдержать мысли, что Санджи прикоснется к нему своими драгоценными руками. Прикоснется к нему — грязному, жестокому, несущему только смерть и отчаяние. Его руки созданы для любви и готовки — хотя для Санджи это было одно и то же, — а вовсе не для такого монстра, как мечник. Не то чтобы монстры не заслуживали любви, — думал он, — просто не со стороны тех, кого любят сами. Но Зоро не сумел бы сказать этого, и потому ничего и никак не ответил и только надеялся, что Санджи как-то сам сообразит.       Санджи не сообразил и внутренне сжался, приняв отсутствие реакции со стороны мечника за отвержение. Оказалось более обидно и горько, чем он ожидал, и рука вернулась на прежнее место. Стало невыносимо неловко, захотелось напрочь забыть об этом моменте, и чтобы Зоро тоже забыл, но Санджи был уверен, что тот еще и припомнит ему при всех. Становилось холодно.       — Какую еду ты любишь? — спросил кок, кусая губы, надеясь разрушить опутавшее его смущение.       — Рис и рыбу, — моментально последовал ответ. — А ты?       Санджи не ожидал взаимного интереса, но не мог даже представить, чтобы мечник сделал или спросил что-то из вежливости. Зоро правда хотел знать, и Санджи правда хотел ему рассказать.       — Любую, но особенно ту, которая приготовлена со старанием и любовью.       Губы мечника дрогнули и сжались в тонкую полоску так, словно он хотел что-то сказать, но передумал в ту же секунду. Санджи думал — рис и рыба. Так просто. Сигарета дотлела и отправилась в банку, парень молча встал и, не прощаясь, спустился с «вороньего гнезда», скрылся внутри корабля. Зоро какое-то время задумчиво смотрел на то место, где еще пару мгновений назад сидел его сокомандник, испытывая странное чувство незавершенности и нечто, похожее на тоску. Он никогда не сказал бы этого вслух, но он был почти рад его присутствию. И был бы рад, если бы он остался.       Санджи стоял на кухне: на варку риса и жарку рыбы ушло совсем мало времени, куда дольше он, бездействуя, смотрел на уже дважды кипевший чайник. Идея приготовить Зоро любимую еду казалась уместной, ведь ему, бедняге, предстоит просидеть всю ночь на холоде, перекус точно не помешает.       Санджи вздохнул, залил заварку немного остывшей, а потому имевшей идеальную для зеленого чая температуру водой, выставил все на поднос, поднял его так осторожно, словно держал в руках величайшее сокровище. Подняться по лестнице с одной свободной рукой оказалось нелегко, кок осторожно поставил поднос на деревянный пол «вороньего гнезда» рядом с Зоро и уселся ровно на то место, на котором сидел полчаса назад. Закурил.       — Я подумал, ты успеешь проголодаться до утра, — бросил Санджи с показным безразличием, за которое тут же стало стыдно. Он ведь обещал себе — никакого притворства. — Приятного аппетита.       Зоро ничего не ответил, подвинул поднос ближе, принялся за еду. И Санджи подумал — его заботу принимают, его не отталкивают. Что бы это ни значило, это было приятно, давало возможность пусть и поверхностно, но соприкасаться. И Санджи не было этого достаточно, хотелось большего, но он четко осознавал — следующий шаг должен делать не он.       Зоро потягивал приятной температуры чай и думал, что правда позволяет заботиться о себе — большая ошибка в жестоком мире пиратов. Но было так тепло и невозможно сопротивляться, и он уступил, бросил взгляд на чужие руки — дальше не решился, — подумал, что Санджи, предпочитающий еду, приготовленную с любовью, сам с любовью и готовит. Это чувствовалось в каждом кусочке, в каждом адресованном мечнику жесте или взгляде. Ответить хотелось так неудержимо сильно, куда сильнее, чем притворяться или сдерживаться. И если свет звезд клянется унести эту тайну с собой в могилу, то один раз он мог себе это позволить.       — Дай мне сигарету.       Санджи уставился на него так удивленно, как только мог, и Зоро понравилось, как завитушки на его бровях поднялись вверх, спрятались за упавшими на лицо волосами. Кок потянулся в карман за пачкой, но мечник мотнул головой.       — Мне хватит одной затяжки.       Санджи сообразил не сразу, а когда все же сделал это, замер, вдохнул глубоко и медленно, протянул Зоро свою недокуренную сигарету. Тот не торопился ее забирать, дотронулся до чужого запястья кончиками грубых, мозолистых пальцев, провел ими до середины ладони — действие, в котором не было необходимости, желанное прикосновение, которое не оправдать ничем, кроме жажды близости.       Мягко забрал сигарету из едва заметно дрожащих пальцев, зажал между губами, плотно сомкнув их, не торопять затягиваться и смотря прямо Санджи в глаза. Это был поцелуй, Санджи понял это сразу — потому что Зоро все еще не вдыхал, потому что смотрел на него так, как никогда прежде, таким взглядом, какой сам ловил на себе огромное множество раз. Он наконец затянулся, выдохнул мягкое облачко дыма, вернул сигарету, так и не разорвав зрительного контакта. Он ждал ответа.       Санджи сделал самую быструю затяжку в своей жизни, задумался, сделал вторую — медленную, долгую, чувственную. И Зоро замер не в силах оторвать взгляда, чувствуя, что ему мало, затухающими отголосками упрямства и рассудка безуспешно цепляясь за здравый смысл, сдающий позиции с молниеносной скоростью. И Зоро смотрел — до самых ушей покрасневший Санджи, пухлыми губами обхватывающий почти до фильтра дотлевшую сигарету, глядящий так томно, восхищённо и многозначительно, что у будущего величайшего мечника в мире не осталось воли к сопротивлению.       Зоро бросился на него, отчаянно и грубо сминая его бока, вжимаясь в него всем телом, утыкаясь носом в плечо — в одно из самых чувствительных мест совсем близко к шее. Стало так приятно и сладко — Санджи пах табаком и кухней, так привычно и знакомо, словно Зоро знал этот запах с детства. Почувствовал движение чужой руки сначала по рёбрам, потом по спине, оказался в плену самых нежных объятий из всех когда-либо с кем-либо случавшихся. Сжался от вспоровшего душу чувства вины: он этого не достоин, особенно со стороны самого доброго человека в их команде, а может, и на всем Гранд Лайн. И все же Санджи ласково, трепетно гладил мечника по спине, прислонившись щекой к его голове, и Зоро, разомлевший, позволил себе чувствовать в этих прикосновениях то, что всегда видел в его взгляде: себя — человечного, живого, желанного. Тот он, которого видел Санджи, нравился и ему самому.       Зоро укусил его в шею — сначала легонько, затем второй раз — сильно, грубо, жадно. Санджи вцепился в его волосы, подался всем телом навстречу, кусая губы, чтобы не выдать глубину своего наслаждения чередой грязных стонов. Зоро пах потом и немного перегаром, и эта смесь била по сознанию Санджи, пускала пульсирующие волны возбуждения по всему его телу, топила мозг в гормонах счастья. Теперь остановиться будет физически больно.       Зоро почувствовал смазанный, несмелый поцелуй на виске, пальцы, с нажимом гладящие вдоль позвоночника, тепло чужих ладоней сквозь майку. Захотелось взвыть раненым зверем, и он, загнанный в угол любовью сразу двух человек, внезапным ловким движением схватил запястья Санджи и подался вперед, заваливая его на спину. Поднос сорвался с «гнезда» и рухнул на палубу, грозясь перебудить к чертовой матери всех Мугивар, а Зоро нависал над Санджи, остервенело вжимая его руки в деревянный пол, смотря с таким гневом и отчаянием, словно кок его предал. По мнению мечника, так оно и было.       — Какого хрена, а? — рыкнул Санджи, боясь только одного — что Зоро жалеет о проявленных чувствах. Остальное он сможет вынести, но это — нет.       — Это я должен спросить! Ты чем вообще думаешь, гребаный кок?       Первым импульсом Санджи было желание дать сдачи, хорошенько врезать, начать защищаться. И в ту секунду, когда он было собрался вырваться на свободу, его насквозь прожгла обида — раскалённая, пульсирующая, моментально его обессилившая. И он обмяк, посмотрел на Зоро, сжался, стараясь сдержать слезы.       — Я не думаю, — шепотом сказал он, — только люблю.       — Но я же…       Чудовище — подумал Зоро. Он перебил столько людей — не только пиратов, — что и не сосчитать, а винил себя только за то, что ему в целом все равно. И он убил бы еще столько же, если бы было нужно. Среди его жертв были и женщины, интересно, Санджи об этом знал?       — Я не тот, кого тебе стоило бы любить.       — Мне плевать, Зоро, — от звука собственного имени, произнесенного его голосом, мурашки пробирали до самой души. — Я не знаю, какой извращенной логикой ты руководствовался, чтобы прийти к такому выводу, и мне категорически похер. Я люблю тебя. Я люблю тебя уже третий год и собираюсь любить до тех пор, пока мое сердце не сгниет и не перестанет что-либо чувствовать. Поэтому сейчас либо ответь мне, либо отпусти и катись ко всем чертям. Но такого больше не говори.       Зоро на мгновение замер, только теперь осознав, что за последние тридцать секунд Санджи уже трижды признался ему в любви. Даже одного раза было много — а что делать с тремя? Что вообще делать со взаимной любовью, куда более прочной, чем собственное чувство вины?       — Что происходит?! — Луффи выпрыгнул на палубу, крича так, что слышно наверняка было во всех четырех морях.       — Где враги?! — визжал малыш Чоппер, бегая за капитаном хвостиком.       — Господин кок, господин мечник, что у вас происходит? — вежливо-строго поинтересовалась слегка растрепанная Робин.       Санджи мысленно проклял упавший поднос и высвободился из чужой ослабевшей хватки. Сбросил Зоро с себя, свесился вниз, приветливо улыбаясь ребятам.       — Простите нас, мы как обычно немного повздорили, но сегодня больше не будем.       Робин кивнула, Луффи и Чоппер вздохнули — первый с разочарованием, второй с облегчением, — поплелись вслед за девушкой обратно спать. Санджи еще какое-то время смотрел им вслед, боясь развернуться к старпому лицом. Страшно хотелось плакать.       И вдруг чужая мозолистая рука неловко коснулась его ладони, чужие пальцы переплелись с его собственными. Но Санджи все еще не хотел оборачиваться.       — Я просто не успел, Луффи помешал мне, — тихо сказал Зоро, упираясь лбом в плечо кока. — Ты меня правда любишь?       — Да.       — Скажи мне это еще раз.       — Я люблю тебя.       Санджи развернулся к мечнику, поудобнее перехватил его руку, опираясь второй на перила и заглядывая в глаза. Теплое дыхание опалило щеку, и он, щурясь, придвинулся ближе, ища ответ. Зоро все не давал его, стоя, как изваяние, пряча лицо под упавшей на него челкой. Было совсем тихо, даже волны словно из уважения к моменту почти не бились о дно корабля.       — Слушай, будущий величайший в мире мечник, — сказал мягко, но с напором, так, чтобы тот точно посмотрел на него. И тот посмотрел. — Известнейший охотник на пиратов во всем Ист Блю. Старший помощник капитана пиратов Соломенной шляпы. Ророноа Зоро, — и Зоро замер в ожидании конца этой фразы, хотя уже его знал, — я тебя люблю.       Санджи смотрел прямо на него. И не собирался отворачиваться. И не собирался уходить — словно готов был ждать ответа сколько угодно и стоять здесь до тех пор, пока Зоро держит его за руку.       — Я тоже тебя люблю.       Санджи только немножко улыбнулся самыми краешками губ, и Зоро знал, что за столько упорных признаний должен ему еще один шаг. Их первый поцелуй — неловкий, потому что мечник раньше не целовался, — имел привкус табака и зеленого чая. Второй, случившийся через мгновение после предыдущего, был сразу глубоким и чувственным, потому что Санджи, не выдержав, перехватил инициативу. Третий — смазанный, сбитый, прерванный, потому что чужие светлые волосы, повинуясь порывам ветра, щекотали Зоро нос и он улыбался сквозь поцелуй. Четвертый — в щеку, потому что Санджи устал ловить его губы, теперь уже сам уткнулся лицом в изгиб чужой шеи, блаженно прикрыл глаза.       — Санджи, — кок отреагировал не сразу, не сообразив, что такой нежной и звучной нотой сорвалось с губ Зоро его, Санджи, собственное имя. — Я очень тебя люблю.       Санджи тихонечко засмеялся, думая о том, что нужно было только добиться доверия — и теперь этот порыв будет не остановить. Но ему было достаточно и одного признания, дальше хотелось не доказательств, а просто Зоро. И у Санджи впереди была целая ночь, чтобы это ему сообщить.       — Я знаю, глупый мечник. Я тебя тоже, — ответил он и потянулся за поцелуем.