Ледяная бездна

Смотреть на него, окружённого бездушными железяками, было больно. Больно до вырывающегося из груди сердца. Оно билось о рёбра, трепетало, старалось сжечь всех и вся, включая своего носителя. Но, к сожалению, Ричард ничего сделать не мог.

***

Когда Ричард впервые увидел его на одной из бесчисленных пар, то сразу же решил, что это новая железяка в бесчисленную коллекцию. Однако что-то в нём было необычное, странное. И это что-то притягивало, поглощало. Тогда парень просто списал на удивление от того, что учёные наконец-то научились делать более-менее интересных автоматонов. Но потом, когда странный однокурсник сам подошёл к нему, мир Ричарда треснул и сломался. Развалился безвозвратно. Парень с надеждой смотрел в линзы солнцезащитных очков, пытаясь высмотреть там хоть что-то, найти зацепку, ведущую к тому, кто именно этот странный паренёк. И когда человек напротив выложил все свои подозрения, Ричард взглянул на него по другому. Конечно же после такого парень бы захотел подружиться с единственным его понимающим человеком да и сверстником, в конце концов! И у него это вполне даже получалось. Лололошка часто садился к нему на парах, периодически разговаривал по душам — просто слушал бесконечную болтовню Ричарда, которому, по ощущениям, снесло все предохранители, — и иногда ходил с ним на небольшие прогулки. Правда вот, выцепить Ло было сложно, а парень иногда не понимал, что у него там могут быть за дела… Со временем Ричард стал ловить себя на мысли, что засматривается на своего однокурсника. Съедает жадным взглядом его аккуратный нежный профиль, пытаясь заметить хотя бы силуэт глаз за стёклами очков, глазами зацепляется за каштановые кудри, запутанные в хаотичном гнезде, следит за его скупыми эмоциями и действиями, наблюдает за тем, как стержень ручки скользит по бумаге, выписывая кривоватые буквы, как тонкие, покрытые царапинами пальцы уверенно держат её. Всё чаще выхватывал его из толпы, улыбался, замечая яркий клетчатый шарф и грязноватую куртку… Он ощущал себя так, словно его до этого скучный, обыденный и до ужасающего раздражающий мир внезапно окрасился яркими голубыми и оранжевыми цветами, и на пустых, одиноких клумбах проросли жёлтые маки. Его маленькая планета, окружённая туманом, внезапно свернула со своей орбиты и начала вращаться вокруг яркого и такого холодного солнца со странными очками на переносице. И эти очки всё чаще хотелось стянуть и обнажить чужую душу. Ричард лишь мог гадать, какими бы были у Ло глаза. Иногда они казались яркими и голубыми, как чистое небо над головой, как шарф на его шее, возможно синими — глубокими, живыми, блестящими от радости. В груди горело желание видеть их прищуренными от улыбки, обрамлёнными ресницами и блестящими любовью и нежностью. Чтобы они сияли, горели как звёзды для него, Ричарда. Этих мыслей становилось много, преступно много. Они плодились у него в голове, мешались, пускали цветы, заполняя всё пустое пространство. Они заставляли делать глупости: пытаться пригласить на прогулку, заинтересовать, сблизиться, вытянуть из мира фантазий. Они заставляли страдать: биться об стену, сжимать ладони до отметин-полумесяцев, выплёскивать свою ярость на всех — от автоматонов до людей. Но Ло становился всё более неприступным, отрешённым. Он прятался за тёмными стёклами, редко появлялся в университете и вечно был в кругу их. Их, украшенных красными крестами, которые перечёркивали лица. В их глазах не было той души, которую Ричард жаждал найти в Ло, чистом и ярком. В них не было ничего человеческого — лишь сценарий, написанный людьми в халатах. Но почему-то его дорогой, прекрасный, живой, понимающий и человечный Ло выбирал их! Бездушных кукол, с которыми разговор равнялся монологу со стеной! Металлолом, который Ричард, человек с такой же душой, чувствами и мыслями, видел каждый день на работе родителей! Просто ничего — пустая, уродливая, мерзкая, грубая и искусственная оболочка! Но Ло выбирал их… И этот круг самобичевания не заканчивался. «Он никогда не закончится!» — кричала и билась мерзкая мысль. «Он никогда уже не обернётся!» От этого бреда, каши, ужаса — да чего угодно, мать твою! — хотелось плакать, кричать, биться в истерике и заставлять других страдать как и его! Ха, да это было просто смешно! И чем дольше Ло отказывал и смотрел на своих “железных друзей”, то тем смешнее становилось всё вокруг. Ричард помнил, как волновался за парня, на тот момент лежащего в коме по вине одного ужасного автоматона. Помнил, как ужасно злился на людей вокруг, — грёбанных кусков железа! — что они сочувствуют такой же жестяной банке. Помнил, как был немного поражён быстрому выздоровлению Ло и его приходу в университет. И помнил его очередной отказ. Пф, это всегда звучало, как отторжение, отрицание его противоречивых чувств! Но людям свойственно надеяться до последнего. Хвататься за её ускользающие концы, верить и любить. Но вот терпение у людей не вечное. Они не идеальные куклы, воплощающие все твои извращённые мечты. А Ричард — самый простой подросток, получивший шанс родиться на неживом острове. И поэтому он пытается порвать все концы хрупкой надежды. Его бесит то, что Ло заступается за персонажей чьей-то игры, он ненавидит сам факт каких-то положительных чувств к убогому роботу, имитации жизни. Его страшит отсутствие расположения к себе.. В какой-то момент их разговора Ричард начинает ощущать себя слишком маленьким, беззащитным и жалким. Он теряет землю под ногами, оказывается на чужих ладонях под ледяным и осуждающим взглядом, который чувствуется даже сквозь стёклы очков. Становится тошно от ситуации и самого себя. Хочется крикнуть, оскорбить, послать да и закрыться в тесной комнатке на последок, игнорируя взрывающиеся бутоны где-то в груди при виде Ло. И он это делает. Он мгновенно рушит то, что хотел построить. Рушит, но ещё не сжигает, оставляя руины для чего-то, надеясь на любопытство парня напротив. Ричард ищет выход и находит его в капитуляции, полном игнорировании. Он прячется, огрызается, отгоняет от себя Ло, смотря на него, как на предателя, и ощущает в ответ … ничего? Да, лишь пустота с какой-то горькой долькой разочарования. И это раздражает ещё больше! Голова Ричарда гудит, когда тот идёт на необдуманные поступки, проводит взглядом удаляющуюся фигуру. Он всё ещё не может вытравить эти мерзкие жёлтые маки, растущие в его мирке, не может перестать смотреть на парня в голубом шарфе. Сердце болезненно сжимается, когда он видит Ло возле незнакомого автоматона в странной шапке и девчонки-блондинки. Ричарду кажется, что он видит, как включается парень, словно лампочка светится, при виде своих друзей. И ему снова больно. Больно от мысли о том, что возможно эта парочка видела того Ло, который улыбался, того Ло, который снял перед ними свои очки, который оголил душу и любил их в ответ. Больно от того, что этот Ло, представавший в университете и бросающий долгие непонятные взгляды на самого Ричарда, никогда не улыбнётся ему… Ричард смотрит на свои карты, такие яркие, по сравнению с каменными стенами подвала. Его родители метают короткие взгляды друг на друга и на своего сына и молчат; в их глазах плескается усмешка и нежность. Парень быстро выбрасывает карты перед собой, ожидая хода своей матери, одновременно рассматривая стеклянную стену кабинки. И вдруг, как грома среди неба, появляется он. В белом халате и с тем автоматоном, надевшим его очки. Ричард видит — видит, чёрт возьми, — лицо Ло. Его душу, такую желанную, его чувства, тлеющие внутри тёмных зрачков… Кажется, мир сужается до его глаз, а внутри что-то резко остывает от осознания и начинает гореть синим огнём. Его глаза — чёрные, широкие, совсем не такие, какими представлял их Ричард. Они — космос, миллиарды звёзд и планет в темноте небес, но слишком пустые и безжизненные, чтобы быть тем мерзко-романтичным водопадом метеоритов. Длинные ресницы немного дрожат, а кожу украшают страшные, тёмно-фиолетовые синяки от недосыпа. Его взгляд резко замечает парня, сидящего за столом, и стынет. Наполняется немым безразличием, отчаянием и отвращением. В глазах пропали искры, пропали бесчисленные звёзды, мелкие точки светлых чувств, возможно бывавшие там, когда он видел одну из этих железяк. Словно наполнились чернилами, которые падали по каплям в бесконечную бездну. И от этого сердце гулко стучит и обрывается, словно останавливаясь. В горле застревает ком, а живот скручивает, как от несварения. Внезапно хочется напакостить, как когда-то в детстве, привлечь внимание. Оборвать всё, чтобы снова страдать в одиночестве. Оборвать всё, чтобы наконец-то вывести эти жёлтые токсины из тела. И Ричард кричит, Ричард ухмыляется, видя призрение в чужом взгляде, Ричард почти плачет, провожая их взглядом. «Ледяная бездна.» Невольно всплывает в мыслях, когда он смотрит куда-то сквозь своих карт. Да, ледяная бездна! Глаза, такие безразличные, холодные и болюче-желанные глаза Лололошки…