О горе! впившись в грудь, вливая в сердце мрак
Высасывая кровь, растет и крепнет Враг.
— «Цветы зла», Шарль Бодлер
~*~
*
*
Есть жизнь. Есть смерть. Второе, говорят некоторые, необязательно значит конец. Смерть, говорят они, будто имеют понятие, — лишь иная форма жизни, которую мы не понимаем, не страшнее колыбели. Смерть, продолжают они, переполненные уверенности, создающей иллюзию мудрости, — ничто, если её не бояться. Именно страх перед смертью толкает человека ей навстречу; только отказавшись от понимания её, человек освободится. Дамблдор говорит — говорил, — что смерть всегда настигает тех, кто от неё бежит. Смерть, говорил он (и в его глазах она звучала именем), нельзя упустить. Волдеморт знает это, и он не согласен. Смерть по его мнению — ни что иное, как вызов, который нужно преодолеть. Смерть присуща каждому существу, всему, что есть в жизни, и он преодолеет это состояние. Смерть — ничто, кроме мига в жизни тех, кого уже нет в живых. Смерть, в конце концов, не может забрать то, чего нет. И поэтому он выживает.~*~
Волдеморт просыпается, думая, что не спал уже несколько десятилетий. Поначалу у него не было другого выбора: отсутствие сна было следствием осознания, что каждая крупица знаний требует жертв. Один из первых выученных им уроков: за всё надо платить. И он решил, что расставлять приоритеты для человека так же естественно, как следовать базовым инстинктам. Итак, он заключил сам с собой сделку. Обменял многочасовой сон на знания; наблюдал за растущей пропастью между собой и теми, кто тратил время на постель, совершенно безразличный к упущенным возможностям; предпочёл комфорт в будущем сиюминутному. Затем он открывает глаза и видит перед собой совсем не то, что ожидал. — Привет, — говорит Гарри Поттер. — Ты очень долго спал. Волдеморт слишком удивлен, чтобы даже подумать о том, что ему следует разозлиться. Он смотрит на мальчика, который больше не выглядит мальчиком, и гадает, не галлюцинацию ли он видит. Никогда прежде они не были такими четкими и яркими, но о другом варианте он думать не хочет. Волдеморт откидывает простынь и встает. Поттер даже не моргает. Он вообще не двигается — остаётся сидеть в своём старом кресле, подушка которого прогибается под его весом. В руках у него пусто, нет ничего, что могло бы оправдать его присутствие. Он просто продолжает удерживать пристальный взгляд Волдеморта, и в его глазах на удивление нет печально известного огня. Волдеморт, что логично, возвращается к своим воспоминаниям. Он знает, что была битва, а после дуэль. Это он помнит отчетливо. Он помнит мальчика, который говорил о его крестражах и раскаянии. Помнит, как ему хотелось рассмеяться. Раскаяние. Он не понимает этого чувства — люди не меняются. Не меняются, будучи подростками, и уж точно не меняются, когда им за семьдесят. Потом, думает Волдеморт, потом он умер. Только этого не произошло. Осознание этого наполняет его чувством, загорающимся в груди — там, где прячутся остатки души. Возможно, его можно было бы назвать радостью, если бы чувство не превосходило все его рамки. Это нечто большее, чем радость, большее, чем восторг, нечто гораздо глубже, нечто, что пропитывает все его воспоминания, разрывая их на части. На секунду Волдеморт забывает, что Гарри Поттер продолжает на него смотреть. Он смеется, громко и отчетливо, и только после этого вспоминает о присутствии мальчика. Его пленили? спрашивает он себя, и его взгляд опускается на запястья. Магия всё еще бурлит в его венах. Они не пытались её ограничить. Он оскорблен, что они считают, что достаточно отобрать у него палочку, чтобы подчинить. — Орден не брал тебя в плен, — говорит Гарри Поттер и достает что-то из кармана. — И магию твою никто не подавлял. Он держит в руке палочку Волдеморта, и тот чувствует вспышку гнева — раскаленную добела ярость при мысли, что мальчишка Поттер владеет чем-то, что принадлежит ему. Он резко взмахивает левой рукой, и палочка перелетает из пальцев Поттера в его собственные. Палочка как и всегда холодная, но под его пальцами начинает греться, что служит подтверждением, что она выбрала его. — И почему, мальчик? — наконец спрашивает Волдеморт. Его голос мягок, но мало кого обычно обманывает его тон. Гнев куда опаснее, когда он смертельно холоден, а не когда раскалён. — По какой-то глупой причине, ускользающей от меня, ты полагаешь, что мой гнев тебя не настигнет? Он хочет произнести его — чувствует, как заклинание шепчет ему. Он может произнести его: достаточно малейшего мановения руки. Тем не менее, что-то его останавливает. Ему любопытно; возможно, любопытство он испытывает больше, чем злость; мертвый мальчик не даст ответы на его вопросы. — Не думаю, что кто-то может так подумать, — возражает Поттер. У него всё еще странно опустошённое выражение на лице, и Волдеморту легко понять, что это последствия битвы. На тех, кто преклоняет колени под ее гнетом, смерть влияет по-разному. — Дело не в том, что ты не захочешь этого сделать, а в возможностях. Здесь ты не сможешь мне навредить. Волдеморт стискивает зубы, и смертельное проклятие летит Поттеру в грудь. Ему не нравится, когда его ограничивают. Но Поттер смеется, а глаза Волдеморта расширяются. — Как возможно… — шепчет он, и в Поттера попадают еще три смертельных проклятия. Поттер все еще смеется — недоверчиво, так, как смеялся Волдеморт в прошлом: снисходительно забавляясь над проявлением невежества перед своим лицом. — Ты не сможешь причинить мне вред или наложить проклятие, — говорит Поттер и пожимает плечами. Небрежно и очень просто. Волдеморту это не нравится. — С остальным разберёшься сам. Но только на меня… твоя магия не подействует. Как и моя на тебя. — И как ты об этом узнал? — ледяным тоном уточняет Волдеморт. — Мальчик, Который Выжил, оказался темнее, чем та сторона, которой он, по собственным уверениям, служит? Какие заклинания ты пытался применить к Лорду Волдеморту? Поттер не стесняется ответить. — Круциатус, — говорит он, и вот оно — что-то вспыхивает в его глазах. — Когда я только оказался здесь, пришёл в себя и исследовал дом… нашёл здесь тебя, спящего. Я разозлился, так разозлился, что подобного гнева я никогда раньше не испытывал. В тот день ты убил стольких людей, а сам спал. Волдеморт ничего не говорит, потому что его до глубины души забавляет, как искажаются черты лица Поттера, пока он говорит. И снова он оказывается прав. Дамблдор может и проповедовал доброту, но он сам и его последователи легко склонны игнорировать ее, когда чувствуют, что это оправданно. — Потом я попробовал наложить на тебя Инкарцеро, — продолжает Поттер. — Я не хотел, чтобы ты свободно разгуливал по дому. Но это тоже не сработало. Я подумал, что причина во мне или в моей магии, но на кресле любые заклинания работали. Не действовало ничего только на тебя. После этого все заклинания, которые я на тебя накладывал, не работали. Волдеморт прищуривает глаза и одним движением запястья превращает кресло в змею. Она шипит на него; этой демонстрации достаточно, чтобы его губы сжались в тонкую линию, и еще одним движением он возвращает мебели первоначальный вид. — Видишь? — невозмутимо спрашивает Поттер. — Похоже, мы в ловушке и не можем причинить друг другу вред. Еще одна шутка судьбы, полагаю. — В ловушке? — повторяет Волдеморт. Поттер кивает. — Мы не можем покинуть дом. Я перепробовал все, что только мог, включая попытку его уничтожить, — он чешет нос, и наконец на его лице появляется тень стыда. — Даже Адское Пламя. Мы здесь заперты. Волдеморт очень в этом сомневается. У него есть подозрения, кто мог пойти на такое; кто мог бы извлечь выгоду из уничтожения его и Поттера, отрезав их от мира. Он не удивлен, что попытка Поттера не оказалась успешной; Волдеморт уже знает, что мальчику удавалось выжить из-за его собственных ошибок, а не благодаря талантам Поттера. Он до боли зауряден, и Волдеморта раздражает, что обрекающий его на смерть по пророчеству — ребенок без особых талантов. Он понимает, что основой репутации мальчика служит паранойя. Если точнее — паранойя Волдеморта, придающая значение тому, на что не следовало обращать внимания. — Что ты помнишь, — спрашивает он без вопросительной интонации. В его собственной голове мучительная пустота, и от этого под кожей закипает гнев. Никогда раньше разум не подводил его. — Что нас сюда привело. Поттер снова смеется. — Ну. Смерть. Волдеморт поджимает губы. — Сегодня я не заинтересован в твоём обычном пренебрежении к своей судьбе, — предупреждает он. — Возможно, я и не смогу причинить тебе вред, мальчик, но всё временно. Кто привел нас сюда. Глаза Поттера вспыхивают гневом. Он сжимает челюсти, и на секунду Волдеморт видит перед собой тёмноглазого мужчину, которого убил много лет назад. — Мы не можем выбраться из дома, — наконец произносит Поттер. — Но ты можешь попытаться. Я пойду на кухню готовить чай. И с этими словами он разворачивается и исчезает в коридоре.~*~
Волдеморт кричит от ярости. Ничего не работает. Он испробовал самые тёмные проклятия из своего арсенала; пробовал то, чему научили иностранные волшебники и ведьмы, что сделало его последним хранителем этих знаний; пробовал то, на изучение и практику чего он потратил годы. В приступе ярости он швыряет кресла в окна. Он пускает в ход голые кулаки, шепчет проклятия, приводящие к гниению и некрозу, кричит заклинания, разрушающие и освобождающие, но ничего не работает. Они в ловушке, сказал Гарри Поттер со смирением, говорящим о многочисленных попытках. Они не могут уйти. Волдеморт стискивает зубы и запирается в своей комнате. Он слышит, как внизу Поттер заваривает чай.~*~
Волдеморт долго не видит Поттера. Ему не нужно ни есть, ни спать, поэтому он пишет. Он пишет все заклинания, какие только может придумать; пишет ритуалы, которые можно испробовать, пишет проклятия, которые способны были уничтожить и дом Блэков. Он пишет и пишет, пока не перестает чувствовать даже перо под пальцами. Иногда он слышит, как Поттер ходит по комнате. Его желание убить мальчика не угасает. Он уверен, что этого никогда не случится, и предпочитает лучше оставаться затворником в своих комнатах, чем встречаться с ним. Это просто пытка — видеть его так близко, живого, и не иметь возможности что-то с ним сделать. В первую ночь он обращается к маггловскому способу. Проникнуть в комнаты Поттера оказывается очень легко — он прорывается сквозь защиту, как сквозь масло. Со стороны Поттера было глупо, думает он, полагать, что подобной магии будет достаточно, чтобы его остановить. Поттер, кажется, забыл, что Волдеморт признаёт ценность магии, которой обладает, но не зависит от неё. Дни в приюте, когда ему требовалось обращаться к иным способам, давно прошли. Слова, как выясняет Волдеморт, могут быть не менее опасными, чем любое смертельное проклятие. Но в ту ночь, конечно, он решает, что в словах нет необходимости, когда так легко достать ножи. Он берёт один из кухонных, тот, что поострее, и входит в комнату Поттера. Мальчик беззаботно спит, и Волдеморт молча сжимает рукоять ножа покрепче. На секунду он задерживается, видя, как он спит, вспоминая другую ночь много-много лет назад, когда точно так же смотрел на Гарри Поттера. Он сжимает челюсти и одним быстрым движением перерезает мальчику горло. Гарри Поттер вздрагивает; на его теле ни следа крови, и он обхватывает пальцами запястье Волдеморта. — Это бесполезно, — выдыхает он, широко раскрыв глаза и прижимая пальцы к горлу. — Раны мгновенно заживают. Они обо всём подумали. Прикосновение Поттера обжигает его кожу, столь непривычную к прикосновениям, и Волдеморт высвобождает запястье из его хватки. — Ты не мог сделать это днём? — спрашивает Поттер хриплым ото сна голосом, потирая глаза обеими руками. — Больше нам особо нечем заняться, а ночью я бы хотел поспать. Волдеморт рычит на него и уходит в свою комнату. Он все еще хочет его убить. Теперь это личное. Все начинается с уважения, которое он иногда испытывает к своим врагам: Волдеморт достаточно стар, чтобы понимать разницу между своими противниками по политическим причинам и теми, чьей гибели он добивается лично. Сейчас он не испытывает никакого уважения к Гарри Поттеру. Мальчик — лишь дитя удачи, защищённое кем-то гораздо могущественнее. Несмотря на все разговоры гриффиндорцев о дружбе и любви, Волдеморт видел правду. Это лицемерие, но оно сослужило хорошую службу Дамблдору; забавно видеть сходство между Дамблдором и его бывшим любовником. Еще одно свидетельство лицемерия этого человека. Гриндевальд тоже увлекался поиском последователей, очаровывая людей разговорами о дружбе и равенстве, но за каждым их шагом в итоге всегда стоял кукловод. Волдеморт не прячется за этой маской. Напротив, образ, который он являет своим Пожирателем, полностью правдив. Он безжалостен, он силен, он всемогущ. Богов не должны любить. Их должны бояться, а он снова и снова доказывает, что больше, чем просто человек.~*~
Он присоединяется к Гарри Поттеру в столовой через пятьдесят семь дней после пробуждения. Поттер, увидев его, моргает и начинает смеяться. — Я почти начал думать, что живу с привидением, — говорит он. — Или с особенно агрессивным котом. Я видел пустые чайные чашки на кухне, слышал шорох пергаментов, на которых что-то злобно царапали, а неделю назад даже видел тень в ночи. Его раздражает, что Поттер находит в себе силы, чтобы шутить, но не чтобы бороться с ситуацией. Но Волдеморт ничего не говорит, жестом призывая на стол две чашки с чаем. Он бросает на них взгляд и хмурится. Совершенно очевидно, что это тот самый стол, который стоял у Люциуса. У Волдеморта нет привычки обращать внимание на мебель, но этот конкретный стол он точно узнает. Он помнит, как Белла царапала его ногтями; как она смеялась, когда Люциус тихо выругался — его любовь к дереву почти преодолела страх перед Волдемортом. Его взгляд скользит по столу, и, конечно, в нескольких сантиметрах от стула Поттера виднеются те самые отметины. — Где мы? — спрашивает он через несколько секунд. — Я же рассказал тебе всё, что знаю, — говорит Поттер, делая большой глоток чая. — Я понятия не имею, что это за дом. — У тебя наверняка должны быть предположения, — он говорит медленно и хрипло после двух месяцев молчания. — Ты здесь дольше меня. — Время — социальный конструкт, — начинает Поттер, и Волдеморт прищуривается. — Сейчас не время для философии. Говори. Поттер отставляет чашку с чаем и вздыхает. На его лице появляются морщинки; слишком глубокие для мальчика, едва достигшего совершеннолетия, и впервые Волдеморт задается вопросом, насколько полное у него понимание ситуации. Он медленно поднимает голову, чтобы встретиться с Поттером взглядом. — Сколько тебе лет? — спрашивает он. На лице Поттера появляется улыбка, в которой читаются боль и сожаление. — Двадцать три, — говорит он. Волдеморт чувствует себя так, словно из него выкачали всю кровь. Его следующий вопрос звучит мягко, но в нем чувствуется холод тысячи зим. — Сколько я спал. Гарри Поттер склоняет голову набок, и в его взгляде нет той ярости, которая так долго им управляла. — Пять лет, прежде чем я оказался здесь. Не знаю, сколько времени я провёл здесь перед твоим пробуждением. Черт, может, неделю, а может, и десять. — С тобой что-то случилось, — говорит после секундной паузы Волдеморт. — Ты попал сюда не после битвы. — Нет, не после битвы, — говорит Гарри Поттер, и черты его лица искажаются в гримасе от явно испытываемых эмоций. — Жизнь без тебя не стояла на месте, знаешь ли. Мы умирали, мы оправились от смерти. Некоторых Пожирателей отправили в Азкабан. Кто-то умер. Кто-то откупился от тюрьмы. Ты, думаю, догадаешься, кто именно. Люциус, — не без отвращения думает Волдеморт. — Лестрейнджи, — спрашивает он, потому что если кто-то и достоин его внимания, так это трое самых преданных ему людей. — Беллатриса умерла, об этом ты знаешь. Рабастан Лестрейндж был в бегах в последний раз, когда я о нём слышал. Его брата посадили в Азкабан. Родольфус, который и так провел там годы; после побега многие ночи ему снились кошмары, навеянные Азкабаном, после которых он просыпался с криком. Эта новость что-то всколыхнуло в Волдеморте, что-то, чему он не мог дать названия, и он поджал губы. За годы в тюрьме вдали от мира в сердцах Лестрейнджей не было обиды. Он вытащит его оттуда, думает Волдеморт. За его преданность он вытащит Родольфуса из Азкабана и убьет каждого из его тюремщиков. Не всех дементоров, потому что они ему нужны, но он сделает из них пример. Он отыщет их предводителя и уничтожит его. Гарри Поттер видит что-то в его глазах и смеется; его смех кажется свободным и лёгким. — Осторожнее, — говорит он, и в его голосе слышатся нотки веселья. — А то я подумаю, что ты о них заботишься. Волдеморт думает об этом, отказываясь поддаваться гневу. Он всегда злится, когда сталкивается с Гарри Поттером, но теперь знает, что лучше не поддаваться этому чувству. Он постукивает пальцами по деревянному столу. «Забота» — слово со множеством значений, думает он. У него столько значений, сколько существует людей, потому что каждый вкладывает в него нечто своё. Чаще всего его извращают те, кто хочет подвести под него свои намерения, чтобы они не казались одержимостью. Вопреки ожиданию, это слово предназначено не для других, а для самого себя. Это придает ему лицемерный оттенок — словно у него нет никаких других целей, кроме как облегчить чью-то совесть. Ему все равно. Он признает ценность преданных последователей и желает, чтобы они оставались достаточно здоровыми, чтобы сражаться во имя его. — Расскажи мне, что произошло, — это не вопрос. Гарри Поттер снова вздыхает. Он бросает взгляд на Волдеморта, словно взвешивая все «за» и «против», прежде чем вздохнуть и достать свою палочку. Когда Волдеморт бросает на его руку острый взгляд, он пожимает плечами. — Мне нужен торт. Поттер делает движение палочкой, и перед ним появляется тарелка. — В доме всё не как мы привыкли, — говорит он. — Здесь не работают законы трансфигурации. Может, вообще никакие. Эта мысль интригует, но Поттер не останавливается надолго на своих словах. Вместо этого Волдеморт видит, как он вонзает десертную вилку во что-то совершенно непотребное. Молча. Съев кусочек (или три), Поттер отодвигает от себя тарелку и начинает говорить. И говорить. И говорить. И говорить.И говорить.
~*~
Днем Волдеморт думает о том, что сказал Поттер. Он думает об абсолютной бесполезности своих усилий, о десятилетиях войны, потраченных впустую на мальчика, смирившегося с капризами судьбы. Он думает о Кингсли на должности министра, о том, как его Пожирателей преследуют на всех семи континентах, думает о том, как забыли его имя, а имущество продали в «Горбин и Бэркс». Ночью он поднимает волшебную палочку и швыряет проклятия в двери и окна. Он режет себя и чертит ритуалы кровью на полу; он сидит в кругу свеч и глубоко дышит; он не отводит взгляд от того, что может стать его спасением. Днем Волдеморт начинает привыкать к присутствию Поттера. Они не разговаривают, обмениваясь лишь парой слов каждые два-три дня. По ночам он думает, как сомкнет пальцы на горле Поттера и увидит, как кожа становится фиолетовой.~*~
Однажды они кричат друг на друга, потому что равнодушие Поттера тает с каждым днём, когда ярость Волдеморта не отступает, а продолжает бурлить под поверхностью кожи. — Я НИКОГДА ОБ ЭТОМ НЕ ПРОСИЛ! — кричит Поттер. — Я БЫЛ РЕБЕНКОМ! Я НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ СРАЖАТЬСЯ С ТОБОЙ! ТЫ ДУМАЕШЬ, ЭТОГО Я ХОТЕЛ? ТЫ ДУМАЕШЬ, Я МЕЧТАЛ СТАТЬ ВРАГОМ ТЕМНОМУ ЛОРДУ? Я МЕЧТАЛ ИМЕТЬ РОДИТЕЛЕЙ, Я МЕЧТАЛ О СПОКОЙНОЙ ЖИЗНИ, КОТОРУЮ ТЫ ОТНЯЛ У МЕНЯ ИЗ-ЗА ИДИОТСКОГО ПРОРОЧЕСТВА, НЕ ИМЕЮЩЕГО СМЫСЛА! Волдеморт рявкает проклятие. Он шипит на змеином языке, который Поттер больше не понимает, и выкрикивает слова, полные яда и раскаленной ярости. — У ТЕБЯ БЫЛ ВЫБОР! — практически визжит Поттер. Его щеки краснеют, а глаза обещают смерть. Это зрелище, думает Волдеморт в порыве ярости, напоминает ему о Беллатрисе во время битвы. — ТЫ МОГ ОСТАВИТЬ ЕГО ГНИТЬ В БЕЗВЕСТНОСТИ, КАК ОНО ТОГО ЗАСЛУЖИВАЛО! У ТЕБЯ УЖЕ БЫЛО ДОСТАТОЧНО ВРАГОВ, КАК МОГ МЛАДЕНЕЦ ТЕБЕ ПРОТИВОСТОЯТЬ? — Ты ничего не понимаешь в войне! — кричит в ответ Волдеморт. Дюжина круциатусов попадает Поттеру в грудь, но безрезультатно, и это приводит его в еще большую ярость. Пол под их ногами взрывается, и деревянные щепки врезаются в стены. — Ты говоришь о том, чего не можешь постичь! Та пародия на войну, которую описал тебе Дамблдор, — ничто по сравнению с реальностью! С угрозами нужно разбираться! — Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ В ВОЙНЕ? Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ В ВОЙНЕ? ЭТО ТЫ ВТЯНУЛ МЕНЯ В СВОЮ ВОЙНУ! ТЫ РЕШИЛ СДЕЛАТЬ МЕНЯ СВОИМ ВРАГОМ! ТЫ ДУМАЕШЬ, ИНАЧЕ Я ПОШЁЛ БЫ ЗА ТОБОЙ В ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ? НЕТ! ТЫ НАПАЛ НА МЕНЯ В ХОГВАРТСЕ, ТЫ НАПАЛ НА МЕНЯ НА КЛАДБИЩЕ, ТЫ НАПАЛ НА МЕНЯ В ГОДРИКОВОЙ ВПАДИНЕ, ТЫ НАПАЛ НА МЕНЯ В ПОМЕСТЬЕ МАЛФОЕВ! Гарри Поттер задыхается. Его пальцы сжимают волшебную палочку, и Волдеморт знает, что в этот момент, независимо от того, насколько он благороден, из его палочки готова была вырваться зелёная вспышка. — Я не хотел делать из тебя мишень, — говорит Гарри Поттер хриплым после крика голосом. Его глаза широко раскрыты, и он качает головой. — Я не хотел тебя убивать. Я был ребенком, я хотел жить как ребенок. Не пророчество стало причиной твоей гибели, а ты сам, Том. Услышав это имя, Волдеморт ревёт. Вся комната вокруг взрывается; посуда, деревянные шкафы, даже железные стулья разлетаются на куски. Осколки летят мимо, не задевая их, и застревают в стене. Он поднимает руку, желая задушить Поттера, чтобы слова замерли на губах у него, последнего носителя запретного знания об этом ненавистном, презираемом имени, но Поттер твердо стоит на земле. — Ты не можешь! Не можешь навредить мне! — Поттер смеется, но его смех больше похож на истерический всхлип. — Я не могу! И ты не можешь! Мы заперты здесь и ничего не можем друг другу сделать! Они замирают лицом друг к другу, сражаясь взглядами. — Ты не можешь, — с отчаянием повторяет Гарри Поттер. — Не можешь. И кажется, что он говорит «Я не могу».~*~
Когда на следующий день Гарри Поттер заходит на кухню, ему кажется, что все это было сном. Волдеморт позаботился о том, чтобы устранить все следы их скандала; он взмахивал палочкой, пока всё не стало как прежде. Он сидит на одном из железных стульев, а рядом с ним на тарелке нетронутый кусок торта. Волдеморт обдумывает то, что кричал ему Поттер, как только его ярость возвращается к приемлемому уровню. Неистовствующий, на грани взрыва, он всё равно держал себя в руках. Теперь Волдеморт знает, что пророчество было ошибкой. Он слишком верил в судьбу, когда на самом деле лишь сам был её хозяином. Он не будет извиняться, потому что у него нет ни причин, ни желания это делать, но Волдеморт не глупый человек и, к сожалению, понимает, что Гарри Поттер нужен ему, чтобы выбраться из этого дома. Он думал об этом с тех пор, как проснулся. Что может быть порочнее, чем требовать от Лорда Волдеморта и Гарри Поттера сотрудничества. Это сюрреалистичная мысль, способная вызвать не более чем недоверие и снисходительную усмешку. Он не из тех, кто стремится к сотрудничеству или прощению, а для преодоления ненависти к Гарри Поттеру потребуется и то, и другое. Ему нужно завоевать доверие мальчика, думает Волдеморт. Когда-то, в другой жизни, он знал, как это делать. Он владел словами, как рыцарь мечом, и его язык был острее и пера, и меча. Ему нужно снова обратиться к этому умению, которым он начал пренебрегать, обретя достаточную силу. Волдеморт думает, что это будет легко. У него нет привычки забывать что-то, не говоря уже о столь злоупотребляемом навыке, как обращение к своему обаянию. Он знает, что его внешность будет помехой, но нет ничего, чего мальчик, жаждущий доброты, не смог бы преодолеть. Он знает Поттера. Он знает о глубоком желании мальчика получить признание, увидеть в других то, что хочет видеть. Сначала он отнесется к нему с подозрением, но потом перестанет сомневаться. Как все те, кто успокаивает себя уверенностью в своих убеждениях, отказываясь думать иначе, Поттер будет в восторге от того, что оказался прав. Он будет считать его лучше, чем он есть на самом деле, решив, что видит то, чего не видели другие, а Волдеморт будет только рад поддержать эту идею. — Ты сделал торт, — медленно произносит Гарри Поттер, входя. Его взгляд останавливается на торте — который существует всего пару секунд. — Это… для меня? — Клубничный, — вносит уточнение Волдеморт. Он полагает, что мальчику, выросшему без свежих фруктов, они понравились бы. Волдеморту нравились. — Да. Я не ем. — Я тоже не особенно голоден, — говорит Поттер, и увидев, как поджимаются губы Волдеморта, спешит добавить: — то есть, я здесь в целом не чувствую голод. Я ем, потому что могу; и из-за воспоминаний, если честно. Он бросает на Волдеморта взгляд, оценивая его реакцию. Она неважна, потому что он знает, что у мальчика на уме. Он видел это во всей полноте, захватывая его разум, и знает о его тяжелом детстве. Он не жалеет мальчика и не испытывает к нему никакого сострадания. Его жизнь всё еще можно назвать хорошей по сравнению с жизнью в приюте в сороковых годах прошлого века. — Ешь, — говорит он. Поттер облизывает губы. — Ты же знаешь, что яд тоже не сработает, да? Челюсть Волдеморта дергается. — Я не отравил его, мальчик. — Думаю, скоро я это узнаю, — бормочет Поттер и тянется за тарелкой. Из-за этого ему приходится сесть всего через два стула от Волдеморта, хотя прежде у него вошло в привычку устанавливать безопасное расстояние в семь стульев между ними. Бесполезная предосторожность. Волдеморт не может причинить ему вреда, и никакое расстояние не будет достаточно безопасным с точки зрения психологического воздействия. Он задается вопросом, сможет ли он сломать мальчика, или же магия восстановит и его разум. Разум — сложная вещь. Разум — хранилище мыслей, способ осознать себя и других. Автор эмоций, оживляющих тело, и решений, которые им руководят. Его так легко повредить, но так трудно исцелить. — Вкусно, — говорит Поттер неохотно. Затем тихо добавляет, — спасибо, наверное. — Вряд ли это заслуживает благодарности, — говорит он, потому что Поттер из-за этого забавно напряжен. — Мне понадобилось не более трех секунд, чтобы его создать. Поттер улыбается. Эта отличается от его прежних улыбок: прежние были пустые и болезненные. — Знаешь, как говорят, — шутит он. — Главное — намерение. Волдеморт не уверен, что разумно использовать эту теорию по отношению к ним. Тем не менее, он склоняет голову в сторону Поттера, потому что ему нужно, чтобы он привыкал к их новой динамике. Он задвигает свое желание убить Поттера на задворки сознания, иначе двери — или окна — продолжат разлетаться вдребезги. — Я не питаю пристрастия к чему-то столь приторному, — говорит он следом, прекрасно зная, что люди вроде Поттера жаждут видеть свидетельства человечности. Это не ложь, потому что он не питает пристрастия ни к чему съедобному; но он помнит времена, когда мальчик-сирота берёг каждую украденную конфету, поэтому ему всё равно кажется, что он искажает правду. — Оно уничтожает любой другой вкус. Гарри Поттер напрягается, отодвигает тарелку и качает головой. — Чушь, — говорит он, и его глаза недоверчиво расширяются. — Именно сочетание всех этих, э-э, приторных вещей делает торт вкусным. — Вещей, — медленно повторяет Волдеморт. — Вещей. Поттер взмахивает рукой. — Ты понял, о чем я. Вкус просто райский, — настаивает он. — Сливки и кислинка от фруктов. Совершенство. Один взгляд на это непотребство говорит Волдеморту, что оно очень далеко от его представлений о совершенстве. Он поджимает губы и приподнимает безволосую бровь. — Очевидно, у нас разные вкусы. — Ну расскажи мне, — спрашивает Поттер. — Что для тебя райский вкус? Волдеморт не знает, что на это ответить. С лета шестого курса у него пропало всякое желание есть; последствие от создания крестража. Это оказалось ужасно полезным, потому что больше ему не нужно было воровать, чтобы прокормить себя. Поттер, тем не менее, ждет ответа, поэтому он думает о любимом блюде Беллатрикс. — Говяжий язык, тушеный по-французски, — говорит он. Поттер хмурится и смотрит на свой недоеденный торт. — Я бы лучше съел все пирожные на Земле, — медленно произносит он, и в его голосе сквозит отвращение, отражающееся на лице. — Хотя не могу сказать, что удивлен. — Прекрасно сочетается с красным вином, — продолжает Волдеморт, вспоминая, что Беллатриса рассказывала ему об этом блюде. — И с корнишонами. Гарри Поттер морщится. — Пожалуйста, забудь, что я спрашивал. Волдеморту слишком нравится видеть ужас, который светится на лице Поттера, чтобы остановиться. — В начале приготовления язык очень розовый. Обычно его необходимо оставить на ночь в холодной воде, чтобы вымочить всю кровь. Лицо Гарри Поттера становится зеленоватым, и он замолкает. Не из-за того, что пощадил чувства мальчика, а потому, что на этом моменте перестал слушать объяснения Беллатрисы и не уверен, как продолжить. Мальчик доедает торт и возвращается к себе комнату, а Волдеморт провожает его взглядом.~*~
Волдеморт решает проявить терпение и действовать медленно и последовательно. Он знает, что мальчик не откажется сотрудничать, чтобы обеспечить им свободу, и его не волнует ни вынужденное лицемерие, ни ненависть, которые, очевидно, всё ещё переполняют Поттера. Они бесполезны, поскольку Волдеморт знает, что заточившие их сюда отказали им в честном выражении своих эмоций. Ему не привыкать проявлять терпение. Он делал это в течение семи лет, демонстрируя совершенное поведение, соответствуя возложенным ожиданиям. Он приступает к исполнению своего замысла, заводя разговор. Делает несколько замечаний, которые, предположительно, делают его в глазах Поттера человечнее. Поначалу Поттер ведет себя настороженно, и его недоверие резко контрастирует с невозмутимостью первых дней. Волдеморту это кажется странным, но одновременно с этим и очевидным — его присутствие пробудило в Поттере желание жить. Это вся его гриффиндорская гордость, желание выпрямиться во весь рост перед своим врагом, потому что опустить перед ним взгляд значило бы признать разницу в их положениях. Таким образом, у них складывается некое подобие ежедневной рутины, когда они встречаются за приёмами пищи и расходятся на остаток дня. Волдеморт не сдается, потому что в его представлении поражение сродни смерти, и каждый свободный час использует для того, чтобы найти способ сбежать. Он часами стоит перед дверью, рисуя ритуалы, и иногда встречается взглядом с Поттером. Вот как сейчас. — Ты ведь не сдашься, да? — говорит Поттер, и в его словах сквозит благоговение, которое, уверен Волдеморт, мальчик хотел бы скрыть. — Не очень-то слизеринская черта. Волдеморт смеется. Смех удивляет и его самого: он больше похоже на лай, чем на радостный звук, которым обычно разражается Поттер. Впервые Волдеморта оскорбляют подобным образом. — Ты обвиняешь меня в том, что я не следую ожиданиям наследства, кровь которого течёт в моих венах? Поттер качает головой. — Если честно, — начинает он, потирая подбородок — на нём пробивается тёмная щетина, всё сильнее стирая грань между юностью и взрослой жизнью, — думаю, что факультет Слизерина идеально тебе соответствует. Но люди не обязаны всегда следовать только одному наследству, так ведь? У тебя могут быть черты, соответствующие и другому факультету. Или ты можешь обладать полным перечнем недостатков и преимуществ конкретного факультета, но зачислят тебя в итоге все равно в другой. С этим Волдеморту приходится согласиться. Не раз он встречал ведьм и волшебников, распределение которых было ошибочным. — Возьмем, к примеру, Питера, — продолжает Поттер, и на мгновение гримаса искажает его черты. Интересно. Волдеморт был очень раздосадован, узнав, что крысу задушили. — Он не был ни храбрым, ни безрассудным, и все же оказался в Гриффиндоре. — Хвост ценил храбрость в тех, кто его окружал, — поправляет Волдеморт. Множество людей восхищаются чертами, которых не достаёт им самим. — Он обнаружил, что это помогает ему привлекать славу и похвалу — два желания, который стали основой совершенных им выборов. Поттер усмехается. Он явно хочет продолжить развивать эту тему, но поджимает губы и молчит. Волдеморт поднимается во весь рост, отходя от круга, который начертил на деревянном полу. Его нельзя трогать на протяжении трех дней и двух ночей, и он старается не нарушить его границы, когда встает. — Я нашел кое-что интересное в своей комнате, — внезапно выпаливает Поттер. Тон его голоса груб и окрашен смущением, и этого достаточно, чтобы заинтересовать Волдеморта. — Мне было скучно, и я играл с зеркалом… На этом он останавливается, растирая щёки, будто они покраснели (чего на самом деле не произошло), и Волдеморт ничего не говорит. Его не волнует ни одно из отнимающих много времени развлечений, которыми Поттер, возможно, занимается, чтобы избавиться от скуки. Еще меньше его волнует, что могло вызвать румянец на щеках мальчика. Он отряхивает мантию и жестом предлагает Поттеру продолжать. — Это может нам помочь, — спешит объяснить Поттер. — Поэтому я и пришел — решил, может, ты что-то об этом знаешь. Они поднимаются по лестнице, и Поттер останавливается перед своей спальней. Он замолкает; на его лице написано смущение, и Волдеморт сдерживает вздох. Ему не нужно открывать дверь, чтобы знать, что Поттер подчиняется золотому правилу всех подростков, следующих бунтарскому хаосу и совершенно не заинтересованных в чистоте. Неважно, что мальчику уже двадцать три. Свой двадцать третий день рождения Волдеморт помнит смутно. Он был в Салониках, в Греции, изучал труды римских императоров и древние ритуалы, которые, по мнению современных греков, происходили из старых религий. Правда, как он узнал, была гораздо обширнее, поскольку на протяжении долгого времени Греция была священной землей волшебных существ. Ламий, василисков, химер, грифонов и многих других. Именно там он научился оживлять инфери. Там ему впервые удалось заставить Смерть подчиниться своим желаниям. Дверь открывается, и он моргает; он был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как Поттер преодолел своё смущение. Комната такая, какой ее и представлял себе Волдеморт, — настоящее воплощение подростковой беззаботности. Он проходит мимо разбросанной одежды, остатков еды, принесенных с кухни, недопитых чашек чая и тянется к зеркалу. Оно выглядит так, как должно выглядеть каждое зеркало: с отражающим стеклом и достаточной ширины. Волдеморт поворачивается к Гарри Поттеру и приподнимает безволосую бровь. — Это зеркало кажется мне удручающе банальным, Поттер. Поттер, решивший заняться уборкой, останавливается. В руках у него с десяток предметов одежды, и он делает шаг к кровати, чтобы швырнуть их на нее, прежде чем встать рядом с Волдемортом. Как знакомо, — думает Волдеморт, впиваясь взглядом красных глаз в своего зеркального двойника. Зрелище напоминает ему о маленьком мальчике, о тревожащей боли и камне. Оно напоминает ему об отчаянии, которое он более не хочет испытывать; о надежде, такой неистовой, что сначала она едва тлела, а потом вспыхнула огнем — ничуть не метафорично. — Странно, — шепчет Поттер, и его пальцы задевают стекло. Он сосредотачивается на зеркале; брови хмурятся, и происходит что-то странное. Стекло расплывается, и пальцы Поттера проходят сквозь него. Волдеморт склоняет голову; любопытство сменяется сомнением, и он наблюдает, как рука Поттера исчезает за стеклом. Затем Поттер убирает руку и поворачивается к нему лицом; радостное удовлетворение растягивает его губы в улыбке. — Видишь? — говорит он, и в его тоне слышится торжество. Волдеморт думает, что признание своих ошибок — небольшая цена, если мальчик ослабит бдительность ради такой смехотворной победы. — Мне кажется, тут проход. Как ты думаешь, мы сможем перейти на другую сторону? Это наш выход? Волдеморт качает головой, но его взгляд по-прежнему прикован к зеркалу. — Я в этом сомневаюсь, — отзывается он. — На нас бы не наложили столь сложную защиту, оставив при этом выход в зеркале. Нет, это, полагаю, нечто иное. — Но как нам тогда узнать, что там? Есть только один способ, думает Волдеморт, и толкает Поттера в зеркало. Мальчик спотыкается, пытаясь ухватиться за раму, но всё равно летит прямо в стекло головой вперед. Половина его тела исчезает в зеркале; ноги остаются вне его, и Волдеморт делает шаг назад. Через полсекунды мальчик встает, выходя из зеркала. — Какого черта ты это сделал?! — кричит он, и гнев искажает его черты. — Мы не знали, что делает эта штука! Я мог… Волдеморт смеется и скрещивает руки на груди. — Ты мог что, мальчик? Умереть? Гнев Гарри Поттера, кажется, мгновенно исчезает. Его губы поджимаются, и он качает головой, бормоча что-то себе под нос. — Здесь я не могу убить тебя, — добавляет Волдеморт, больше чтобы успокоить мальчика, нежели чтобы объяснить причину своего поступка. Он не знает всех аспектов места, где они заключены, возможно, мальчик и правда может здесь погибнуть. — И я оказался прав в своём предположении: ты выглядишь вполне живым. — Внешность может быть обманчива, — говорит Гарри Поттер. — Ты нашел выход? Поттер качает головой. — Нет, — продолжает он, и в его голосе слышится разочарование. — Там просто старая библиотека. Владельцы дома, наверное, хотели её скрыть. Кучу тёмных заклинаний, думаю, которые так тебе нравятся. Любопытство Волдеморта немедленно становится сильнее. Возможно, там он сможет найти намёки на защиту, которая накрывает дом. Гарри Поттер замечает его интерес и смеется. — Ну конечно, — говорит он. — Старые книги тебя интересуют больше, чем весь остальной дом, — его следующие слова звучат шёпотом, явно не планируемые быть услышанными. — Иногда ты напоминаешь мне Гермиону… Волдеморт не знает, кто такая Гермиона, но совершенно уверен, что такое сравнение ему бы не польстило. Это случается крайне редко, и он уже знает имена всех достойных. Так что он делает шаг к зеркалу. — Идём, — говорит Волдеморт. — Возможно, нам удастся найти нечто полезное. Гарри Поттер морщится, но не протестует. Это к лучшему, поскольку Волдеморт не принял бы никакого другого ответа. Они протискиваются в зеркало одновременно, и когда Волдеморт поднимает взгляд, он оказывается в библиотеке поместья Лестрейнджей. Он застывает, не двигаясь, не моргая, такой неподвижный, что его можно было бы посчитать каменной статуей. Поттер, ничего не замечая, разминает плечи и вздыхает. — Видишь? Просто старая библиотека. Если твои знания нам не помогли, то и ничего отсюда не поможет. С губ Волдеморта не слетает ни звука. Как это возможно, — с яростью думает он. Он видел, как поместье горело во время Первой Магической войны, когда на него напали авроры. Он видел, как библиотека таяла в огне, и не удалось спасти ни единой книги, потому что сила Адского Пламени охватила всё поместье, сжирая библиотеку изнутри. Лестрейнджи были безутешны многие дни. Он медленно делает шаг к книгам. Он смотрит на обложки, такие знакомые, и пытается понять, где они оказались. Он знает только один способ совершить такое деяние; тот, который требует времени и энергии; тот, который не стоит затраченных усилий. Это высшая магия. Та, для которой потребовалась бы мощная легилименция, способная проникать сквозь щиты, укрывающие его разум, сквозь всю защиту, которую он воздвиг. Даже Дамблдор не способен был на такое. Но, возможно, с помощью зелий, снижающих его окклюменционные барьеры и воспользовавшись его спящим состоянием… Волдеморт приходит в ярость: руки подрагивают от переполняющего его гнева, обжигающего вены. Он закрывает глаза и зажмуривается, сосредотачиваясь, чтобы подавить злость. Гарри Поттер что-то говорит, но он его не слышит. Вместо этого Волдеморт глубоко вдыхает и начинает думать. Чтобы воссоздать эти книги, необходимо было проникнуть в его разум и удалить воспоминание о них. Это оставило бы след, который невозможно скрыть. Но для чего? Зачем воссоздавать эту библиотеку? Зачем ее скрывать? — …как в доме у Сириуса, — говорит Гарри Поттер. Волдеморт открывает один глаз. Он встречает взгляд зеленых глаз Поттера и пытается вслушаться в ту чушь, которую несет мальчик. — Думаю, это чтобы создать ощущение комфорта. — Сириуса? — медленно переспрашивает Волдеморт. Мальчик кивает. — Да, моя комната здесь точно такая же, как у Сириуса Блэка, моего крестного отца. А кухонные стулья один в один как в доме моих дяди и тети. Волдеморт вздыхает. Да, конечно. Теперь он понимает. Это умно, признаёт он. Побочный эффект от простого разоблачения. Одно из самых базовых желаний любого живого существа — искать во враждебной обстановке знакомые элементы. Полезный способ успокоить бдительность, простой, но обманчивый. Вырабатывая у них привязанность к знакомым предметам, их тюремщики, несомненно, надеются, что они проникнутся ложной уверенностью, снизив уровень недоверия к окружению. — Тебе знакома эта библиотека, да? — продолжает Поттера с неожиданной для него проницательностью. Он молчит секунду, достаточную, чтобы сделать выбор. — Да, — наконец говорит он. — Я достаточно хорошо с ней знаком. Поттер не спрашивает, откуда. Несмотря ни на что, он не глуп и может понять очевидное. Он осматривает библиотеку. — Не знаю, сколько я здесь пробыл. В какой-то момент я решил, что сошел с ума, — тихо признается он. — Это странно, я знаю, но осознание того, что наверху кто-то есть, даже если это ты, думаю, помогло мне остаться в здравом уме. Волдеморт не знает, чем Поттер занимает свои дни. Он полагает, что тоже сошел бы с ума, если бы им не двигало стремление к свободе, и задается вопросом, когда же оно покинуло Поттера. — Сначала я писал письма, — говорит Поттер. — Потом я попытался вести дневник, — он смеется. — Получалось не очень; похоже, у меня не очень складывается с дневниками. Губы Волдеморта дёргаются, но это не гнев, а веселье. — А затем? — Я спал, — признается Поттер. — Здесь у меня проблемы со сном. Кажется, что я вымотан и все же не могу сомкнуть глаз. Ещё я пытался печь, потом вязать. А потом ты проснулся. Волдеморт приподнимает бровь. — Ты не пытался открыть дверь? — Конечно, пытался, — протестует Поттер. — В первую же очередь. Я пытался, и пытался, и пытался, но в какой-то момент понял, что трачу силы впустую, и… — он пожимает плечами. — Не знаю. Желание открыть её угасло. Вообще-то, не могу сказать, что когда-то оно было сильным. Думаю, этот дом истощает мои эмоции. Все кажется размытым — слабее, чем раньше. Это удивляет Волдеморта. Он не чувствует того же — или, возможно, слишком привык сдерживать свои эмоции, чтобы заметить, как они иссякли. — Объясни, — говорит он. Поттер сглатывает и почесывает бороду. — Я тебя ненавижу, — прямо говорит он. — Я презираю каждое твоё действие, и однажды я думал, что мне суждено тебя убить. Черт возьми, я пытался тебя убить. Но я не злился по-настоящему, не так, как раньше. Я пытался, просто потому что должен был. А сейчас… это чувство ослабло. Иногда, когда я не думаю об этом, мне кажется, что моё тело и мозг онемели. Ты просто… существуешь, а я не испытываю к тебе ненависти, хотя должен. Волдеморт думает о Поттере; как бы он хотел увидеть, как его зеленые глаза навсегда закрываются, как бы он наслаждался тем, как мальчик с бульканьем выдавливает последние слова, пока он сжимает пальцами его горло, и думает, что не понимает его. Его раздражает и удивляет, что мальчик так свободно делится своими мыслями. Он хочет наложить на него круциатус и спросить Поттера, помнит ли он, с кем говорит. Он не хочет слушать о чувствах Поттера, не тогда, когда это будоражит что-то в его желудке, что он наверняка будет презирать. — Ты полагаешь, что это делает дом, — медленно произносит Волдеморт. — Я знаю, что это он, — стонет Поттер. — Дело не только в тебе. Я думаю о людях, которых потерял, о своих родителях, Сириусе, и мне не грустно. Не так, как было раньше; я просто… Не знаю! — на его лице написано страдание, и Волдеморт думает, что он совсем не кажется лишившимся чувств. — Иногда я чувствую себя таким… таким отстраненным! Посмотри на нас! Мы разговариваем! Не пытаемся убить друг друга! Просто разговариваем! — Мы не можем убить друг друга, — еще медленнее произносит Волдеморт. — Но когда это тебя останавливало?! — Поттер явно на грани крика. — Только не говори, что ты просто смирился с этим и не думаешь иногда о том, чтобы убить меня? Ты убил моих родителей, а мы… Мы… Мы болтаем за чаем! Обсуждаем, что тебе нравится! Я даже не знал, что тебе может что-то нравиться — что-то, кроме убийств и пыток! Вспышка гнева Гарри Поттера совсем не злит Волдеморта. Вероятно, должна, но больше всего она кажется ему отчаянной и ужасно забавной. Есть что-то в том, как мальчик, явно страдая, тычет в него пальцем, как будто один палец может его остановить. Он не испытывает никаких эмоций по этому поводу, потому что знает, как вести долгую игру. В конце концов, мальчик умрет. Волдеморт много лет ждал его смерти, и происходящее сейчас — лишь временное препятствие на его планы на будущее Поттера. Поэтому он улыбается. Его улыбку сложно назвать приятной, учитывая изуродованные шрамами тонкие губы и острые клыки, которые она обнажает. Но её достаточно, чтобы застать Поттера врасплох и заставить закрыть рот на середине яростной речи. — Не ты — тот, с кем мне следовало сражаться, — лжет Волдеморт. — Ты был ребенком, захваченным сражением, которое тебя не касалось. Это моя ошибка, вызванная трусостью Альбуса Дамблдора и моей паранойей. Гарри Поттер открывает рот, затем закрывает его. Он выглядит ошеломленным. — Я должен был убить тебя, — продолжает Волдеморт мягким тоном. — Потому что ты был единственным, кто стоял на моем пути. Я не хотел убивать тебя. И с этими словами он берет книгу с полки и проходит обратно сквозь зеркало. Гарри Поттер не следует за ним, и Волдеморт направляется в свои комнаты. Минимум до конца дня мальчик, он уверен, будет обдумывать то, что он сказал. И точно так же он уверен, что сделал еще один шаг к их свободе.~*~
Как и ожидалось, мальчик не появляется до ужина. Он не заходит на кухню, а осторожно прокрадывается в неё, словно надеясь, что Волдеморт останется в своих комнатах. К несчастью для Поттера, Волдеморт не оказывает ему такую любезность. Поттер поджимает губы, но, тем не менее, садится за стол Малфоев. — Я тебя не понимаю, — наконец выпаливает он, как будто слова жгут ему язык. — Зачем тебе говорить что-то подобное? — Я предпочитаю говорить правду, — лжет Волдеморт. Поттер с сомнением приподнимает бровь. Он, предположительно, видел воспоминания Дамблдора, и Волдеморту вдруг вспомнилось первое слово, которое мальчик сказал ему. ЛЖЕЦ, кричал он. Похоже, некоторые привычки не меняются. — Я не хочу сейчас об этом говорить, — говорит Поттер и взмахивает рукой, призывая ужин. Его слова звучат решительно, это приказ, а не требование, и Волдеморта это очень забавляет. — Ты слишком меня запутал. Волдеморт улыбается и не говорит, что Поттер далеко не единственный, кто так думает. — Что тебе нравится? — вместо этого спрашивает он. Поттер прищуривается. Волдеморт думает, сколь забавно, что мальчик испытывает настолько неуместное недоверие. Ему следует бояться не слов Волдеморта, а того душевного состояния, которое постепенно им овладевает. Как постепенно исчезает его осторожность. — Квиддич, — говорит мальчик, просто чтобы разозлить его. Волдеморт не из тех, кто признается, что не разбирается в теме, особенно в той, насчет которой переполнен информацией. Абраксас Малфой никогда не стеснялся делиться своими увлечениями. Итак, он наклоняется, тянется за вилкой и склоняет голову. — Квиддич — весьма широкая тема для обсуждения, — говорит он. — Тебе нравится какая-то конкретная команда или ты хочешь обсудить технику игры? Поттер поджимает губы. — Технику, — выпаливает он, и его глаза полны дерзости. — Что думаешь о прыжке Диониса? Улыбка Волдеморта не сходит с лица. — Крайне безрассуден, — говорит он. — Учитывая, что речь идёт о спорте на мётлах, я не понимаю необходимости прыгать и оставлять упомянутую метлу. Но, полагаю, совершенно очевидно, что ответ будет иным, если кто-то научится летать без метлы. Поттер фыркает. — Не сомневаюсь, что ты не фанат мётел. Да и вряд ли они тебе нужны. Я видел, как ты летал без неё. Но не все наделены такими способностями. Поттер даже не замечает скрытого комплимента, который он сделал, и улыбка Волдеморта приобретает оттенок искренности. — Я не был наделён ею, — поправляет Волдеморт. — Я научился этому благодаря упорству и практике. — Ну конечно, — тянет Поттер. — Хочешь сказать, что если я попытаюсь спрыгнуть со стола как Питер Пэн, то не разобью себе коленки и чувство собственного достоинства? В обрисованном образе есть своё очарование. — Поначалу, да, — соглашается Волдеморт. — Дело не только в том, что я «могу летать и мечтать», — продолжает он, и пронизанный ужасом взгляд Поттера стоит того, чтобы процитировать маггловское творчество. — Полагаю, процесс можно сравнить с анимагией. — Ты смотрел «Питера Пэна»? — медленно спрашивает Поттер. Волдеморт вздыхает. — Я не родился взрослым, — говорит он. — Как бы странно это ни звучало. Глаза Поттера снова сужаются. — Мультфильм шел в кинотеатрах в тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ты тогда уже был взрослым. Хочешь сказать, что Том Риддл сделал паузу во время вербовки Пожирателей Смерти, чтобы пойти посмотреть детский мультик? Волдеморт сжимает челюсти, услышав имя. Ему требуется несколько секунд, чтобы наконец произнести: — Какой бы удивительной ни была идея, Поттер, фильмы — не единственное средство развлечения. Книга была опубликована в тысяча девятьсот четвертом. Гарри Поттер открывает рот, затем закрывает его. — А. Повисает молчание, неловкое со стороны Поттера, и Волдеморт наслаждается несколькими секундами тишины, прежде чем мальчик снова нарушает его. — Так ты читаешь маггловские книги? Волдеморт откладывает вилку и нож и вздыхает. — Я вырос в маггловском приюте, Поттер. Поттер краснеет. — Ах да, — говорит он. — Я забыл. Как же ему повезло, что он мог об этом забыть, думает Волдеморт, потому что в его душу эти воспоминания въелись намертво. Они никогда не сотрутся из его памяти, как бы сильно он ни пытался убить мальчика, которым когда-то был Том Риддл. — Как это было? — выпаливает через некоторое время Поттер. — Жить в сороковые годы, я имею в виду. В глазах мальчика мелькает настороженность, которую, тем не менее, перебарывает любопытство. Волдеморт воздерживается от того, чтобы сказать, что в комнате у мальчика есть целая библиотека, которую он мог бы изучать, пока не узнает всё, что его интересует, и смотрит на Поттера. Мальчик отводит взгляд, и Волдеморт вспоминает о своей внешности. Он думает о метафоре про Уробороса и о круге бессмертия, но она оказывает ему медвежью услугу. Он знает, что очарование всегда следовало шаг в шаг с вожделением, что симпатия была тесно связана с влечением. Была причина, по которой Малфоям всегда сходили с рук их преступления, независимо от того, были у них деньги или нет. Паркинсоны, может, и были богаче, но это не помогло Тесею сбежать из Азкабана. — Бедно, грязно и не слишком доброжелательно по отношению к волшебникам, — резко говорит Волдеморт. — Я спрашивал про разницу между «тогда» и «сейчас». Про войну. Волдеморт, не мигая, смотрит на Поттера. — Скажи мне, Поттер, — спрашивает он. — На что, по-твоему, это было похоже? Поттер пожимает плечами. — Не знаю. Люди роскошнее, чем сейчас, шикарно и дорого одеты. Новости о войне в газетах; неопределенность и хаос. Но ты не был на войне и у тебя не было воевавших родственников. Тебя война не коснулась, никак не затронула. Ты же волшебник. Волдеморт выдыхает, и его носовые щели расширяются. — Война меня… не коснулась? — медленно повторяет он. Он не уверен, что верно понял. Поттер снова пожимает плечами. Волдеморта раздражает этот вульгарный жест, который, как предполагается, заменяет слова. Они родились с языком и не должны вести себя как скот. — Ну, почти весь год ты был в Хогвартсе, и вряд ли у тебя там были друзья. В нем снова вспыхивает гнев. Его раздражает, что Поттер считает, что имеет право предполагать. Он ничего не знает о его жизненном опыте, поскольку воспоминания Дамблдора были пропущены через фильтр предвзятости. Поттер полагает, что владеет разумом Волдеморта, его воспоминаниями, так лениво, что его пальцы судорожно сжимают волшебную палочку. — Ты ничего не знаешь, — шипит он. Поттер отшатывается, и глаза Волдеморта вспыхивают красным. — Война затронула меня, мальчик; если под «затронула» ты подразумеваешь, что я слышал, как над моей головой летят бомбы, видел, как горит Лондон, наблюдал смерть повсюду вокруг себя; видел болезни, которые могли убить меня, не будь я наследником Слизерина; голодал, потому что еда уходила на солдат… Поттер сглатывает и сжимает подлокотники своего кресла. — Ладно! — выпаливает он. — Она тебя затронула, затронула! Волдеморт закрывает глаза и не желает ничего, кроме как потереть переносицу. Ему требуется несколько секунд, чтобы убедиться, что не попытается задушить мальчика, и тогда он откидывается на спинку стула. — Не стоит принимать на веру каждое слово, сказанное Дамблдором, — бормочет он. — Если ты полагаешь, что мои слова вызваны ненавистью к старому дураку, то тогда верь и в недостатки, присущие человечеству. Каждому человеку свойственно совершать ошибки, и Дамблдор не был исключением. Поттер вызывающе поднимает бровь. — И ты тоже? — Я не человек, — тихо произносит Волдеморт. — Но и я не исключение из этого правила. Я совершал ошибки, Гарри Поттер, и твое присутствие здесь является их проявлением. Поттер не сердится. Вместо этого он смеется и поднимает свой бокал. — Тогда я выпью за твои ошибки, Том, потому что сейчас я вполне всем доволен. Волдеморт стискивает зубы. — Не произноси это имя. Поттер смотрит на него. — Почему, — говорит он. Это не вопрос, не в обычном смысле. Это вызов, и Волдеморт ненавидит его. — Это не твой выбор. Тот мальчик мёртв. — Неправда, — отрицает Поттер. — Ты не можешь убить ту часть себя, которая чувствует, даже если очень этого хочешь. Волдеморт смеется. Он смеется, потому что Поттер не понимает, о чем говорит. Какой у него самого опыт в этом вопросе? От какой части себя он когда-либо отказывался? От своего чистокровного имени? От своего желания иметь что-то, чего он не мог получить? От своей любви к молодой девушке? Он смеется, потому что Поттер не знает о том, что значит быть грязнокровкой на Слизерине. Он не знает о якоре, тянущем к банальности и грубому невежеству. — Мне кажется, это не очень смешно, — говорит Поттер. — По-моему, это скорее грустно. Но на самом деле Волдеморт так не думает. Это ужасно забавно, потому что Поттер говорит так, будто прожил десятки жизней, хотя сам несёт на себе печать человека, которого заставили слишком быстро повзрослеть. Увы, думает он, мальчик проводит черту, сильно отличающуюся от той, которую он пытался пересечь. Волдеморту никогда не завоевать доверия Гарри Поттера. Том Риддл, с другой стороны, вполне на это способен.~*~
То, что ему требуется, не трудно найти. На самом деле, такого никогда не происходит, потому что его желания настолько сильны, что он всегда знает, как их исполнить. Волдеморт не хочет, чтобы его тело вернулось в свое естественное состояние, да и не существует такой возможности. Его тело было рождено в результате ритуала, который запечатлелся на его костях и душе, и ничто не может разрушить эту магию. Однако он может скрывать это. Приготовление не представляет особой сложности, хотя ему всегда легко давалось зельеварение. Волдеморт проводит необходимые для этого семь дней взаперти в своих комнатах и не раз слышит, как Гарри Поттер останавливается перед его дверью; его рука поднята, словно для того, чтобы постучать. Он никогда этого не делает, но очевидно хочет, и эта мысль наполняет Волдеморта глубоким удовлетворением. Он не отходит от зелья ни на минуту. Он остается и наблюдает.~*~
Зелье гламура действует в несколько этапов. Первая доза маскирует самые отвратительные черты лица. Нос.Пальцы.
Чешуя.
~*~
Вторая доза действует глубже. Волосы.
Клыки.
Глаза.~*~
Последняя, третья, воздействует на его кожу.
Температуру.
Кости.
Плоть.
~*~
Волдеморт открывает глаза, и они черные. Глаза — зеркало души, а его душа чёрная, соткана из боли, печали и обмана.