***
Ее пальцы кружат по клитору, медленно. Маленький зеленый огонек веб-камеры привлекает ее внимание, когда она ведет трансляцию — рот приоткрыт, янтарные глаза широко распахнуты — тяжело дыша. Как бурбон Angel’s Envy, сказал один из ее американских подписчиков. Идеально, подумала она. В конце концов, не каждый день кто-то с полной стипендией в университете бросает учебу, чтобы продолжить карьеру создателя контента для взрослых. Но она видит свои банковские счета, видит твиты, растущее число подписчиков и понимает — весь мир у нее на ладони. Она теребит сосок большим пальцем, тянет и подергивает, и с ее губ срывается еще один непристойный стон. Бедра покачиваются, ноги дрожат — она близка. Румянец заливает ее щеки, спускаясь по шее к груди. Каждый нерв оживает, искрится, когда спираль напряжения сжимается вдоль ее позвоночника. Но она не кончит. По крайней мере, не на камеру — не сегодня вечером. Она убирает руки, приподнимается и ползет к своему ноутбуку, чтобы закончить трансляцию. Отрицание оргазма в лучшем виде, думает она, хитро улыбаясь и посылая воздушный поцелуй тысячам своих подписчиков. — Не забудьте, в эти выходные выйдет мое новое сотрудничество с Забини, и я позволю ему использовать все мои дырочки, — мурлычет она, подмигивая, прежде чем выключить экран и довести себя до разрядки еще несколькими точными движениями по клитору.***
Гермиона часто задается вопросом, способствовала ли ее успеху «невинная» внешность — маленькие сиськи и полные бедра. А может, дело в ее особом стиле. Она играет чисто и только с теми, кто, по ее мнению, может доставить ей оргазм. Гермионе нравится контроль, гарантированное удовольствие, которое приносит секс с другими создателями — никаких эмоций, никаких обязательств. Она работает в индустрии почти два года, и это великолепно. Несмотря на то, что круг ее общения ограничен, она никогда не чувствовала себя более свободной. За это короткое время она узнала о себе больше, чем за все первые три года учебы в университете. И хотя она довольна своей платформой, она не может не беспокоиться, что ее подписчики потеряют к ней интерес. Группа людей, с которыми она работает, еще меньше — привычная череда лиц. Представители золотой молодежи, такие как Тео Нотт, у которых слишком много денег и еще больше свободного времени. В основном мужчины, которые создают контент только для того, чтобы подпитывать свое и без того огромное зацикленное на себе эго. Они хорошие чистые ебари, которые всегда гарантирует веселое времяпрепровождение — проверено временем. И есть еще меньшая группа женщин, с которыми она играла иногда, например, Пэнси Паркинсон. Гермиона вздыхает, это видео почти утроило ее доход за апрель. Несмотря на это, она не может не волноваться, даже если ее подписчики и плата за просмотры растут с каждым днем. В конце концов, существует не так много способов кого-то трахнуть. Гермиона понимает, что рано или поздно этот путь подойдет к концу, и к счастью, она готова к этому. Она получила стипендию в Кембридже не из-за своей фамилии или сисек. Нет, она гениальна, инвестирует большую часть своих доходов в акции под руководством своего финансового консультанта. Ей предстоит долгий путь после этого. Гермиона качает головой, отгоняя мысли о своем «будущем после порно», и публикует фрагмент, где Блейз трахает ее рот. Вот так, думает она, когда реакции на эту сцену заполняют ее экран. Она ухмыляется, наблюдая, как тушь стекает по ее щекам, когда она принимает его в горло — грубо. Камера полностью сосредоточена на ней, наблюдая за каждым сглатыванием, за тем, как она давится, когда большие руки Блейза запутываются в ее кудрях. Первоначальная реакция многообещающая, и внутри нее нарастает возбуждение. Прошло уже некоторое время с тех пор, как она в последний раз снимала что-либо с ним, и она знает, что это наверняка повысит доходы каждого. Ухмыляясь, Гермиона ложится на спину, вытянув руки над головой. Может, мне связаться с Пэнси и узнать, не хочет ли она сняться со мной и Блейзом? Раздумывает она, прежде чем перевернуться на живот и продолжить просмотр входящих комментариев и твитов. Первые двадцать четыре часа после выхода нового видео всегда самые лучшие. Публикация приносит кайф, не похожий ни на что другое, что она когда-либо испытывала. Отклик, волнение — все это заставляет адреналин бежать по ее венам. Это притягивает, вызывает трепет — сидеть и вчитываться в каждый новый ответ по мере того, как они поступают. Это вызывает эйфорию — привыкание — и стало тем, чего она жаждет. Одобрение. Похвала. Она улыбается, не подозревая, сколько времени прошло с тех пор, как их совместный проект опубликован. Гермиона в восторге от комментариев о том, как «она умеет так хорошо заглатывать член», или ее личного фаворита: «ты выглядишь такой узкой, как он в тебе уместился». Ее большой палец уже готов опубликовать очередную непристойную фотографию ее руки в трусиках в качестве «благодарности» за ошеломляющий отклик, когда приходит твит, окатывающий ее льдом. PadsIsSiriuslyFucking: Я вижу, малышка все еще играет с мальчиками. Ее глаза расширяются. Он хорошо известен в индустрии. За ним она следила еще до того, как сама стала создателем. За ним она наблюдала, уютно устроившись в постели и не включая камеру. Для своего собственного удовольствия. Волосы цвета соли с перцем скручены у него на затылке, а такая же борода украшает его лицо. Серые глаза обрамлены тонкими гусиными лапками, и боже — как же эти глаза, блядь, горят, когда он кончает. Он известен. Его руки и грудь покрыты татуировками. А как он трахается. Его партнерши всегда кончают — всегда по-настоящему и никогда не притворяются. Честно говоря, это несправедливо — быть в такой форме в пятьдесят. Он избирателен, даже больше, чем она. Он заметил ее? Сириус Орион Блэк. Гермиона садится, держа большие пальцы над клавиатурой, и перечитывает его твит. Он вообще подписан на нее? Она нажимает на его страницу, задерживая взгляд на фотографии в шапке профиля. Сириус сидит, обхватив член рукой, прислонившись к мотоциклу — у нее, блядь, слюнки текут от этого зрелища. Она никогда не считала себя любительницей мужчин постарше, но Блэк — исключение. Она бы раскрасила свои колени синяками для него — с энтузиазмом — охотно. Она переводит взгляд, сосредотачиваясь на простом сером «Подписан на Вас», которое кричит ей с экрана. Ее сердце замирает. Когда, блядь, он успел на нее подписаться? Она бы знала, что он это сделал? Не так ли? Она быстро возвращается к его сообщению. Голова идет кругом, пока она пытается придумать что-нибудь, что угодно, лишь бы заинтересовать его. Не облажайся, твердит ей разум. GrangerIsGoldenxxX: Может быть, пришло время попробовать что-нибудь постарше.***
Их общение началось с малого. Твит здесь. Лайк там. Все публичное, ничего личного. У нее руки чешутся каждый раз, когда он загружает новое видео. Она наблюдает, как женщины извиваются под ним с ревностью. Она пускает слюни по мужчине, которого никогда не видела; мужчине, который вполне мог бы быть ее гребаным отцом. Впрочем, ей все равно. Она хочет Сириуса — хочет, чтобы его член разорвал ее на части. Гермиона знает, что секс с ним был бы хорош. Лучшим. Чем-то новым. Она хочет его. И только месяц спустя, когда она сидит за своим туалетным столиком, готовясь к сольной сцене, ее телефон жужжит от входящего личного сообщения. Она наклоняет голову, сердце бешено колотится, когда она видит, кто ей написал. PadsIsSiriuslyFucking: Сделай это хорошо, малышка. Я буду наблюдать. Рука Сириуса крепко сжимает основание его члена. Он красный, набухший и тяжелый, и ей ничего так не хочется, как слизать каплю предэякулята, которая собралась на кончике. Заглотить его целиком и быть хорошей для него. Она обводит взглядом каждый дюйм, во рту пересыхает от этого зрелища, а ее влагалище изнывает от желания быть заполненным им. «Я буду наблюдать.» Его слова повторяются в ее голове, вспыхивая, как сирена. Гермиона роняет телефон на пол, как будто он обжег ей руку, когда до нее доходит смысл сказанного. Сириус отправил ей личное сообщение. «Я буду наблюдать.» Она наклоняется, поднимает с пола свой телефон, чтобы увеличить изображение. И действительно, на заднем плане тускло освещенного изображения виден экран ноутбука, открытый на ее странице. Волоски на ее руках встают дыбом, когда она смотрит на него, сосредоточившись уже не на его члене, а на том, что он подписан на нее. Он будет смотреть ее выступление — смотреть, как она кончает. «Сделай это хорошо, малышка.» Она смущена. Внезапно все, что она запланировала на сегодняшний вечер, кажется ей недостаточно хорошим. Ее изумрудные стринги и подвязки, ее вибрирующая анальная пробка — этого недостаточно. Паника скручивается у основания ее позвоночника, распространяясь по всему телу, пока она не чувствует, что не может дышать — не может думать. Это паника в ее самой грубой форме. Это напоминает ей о том, что она чувствовала перед своими вступительными экзаменами — короткие и судорожные вдохи и выдохи — ощущение, что ее голова находится под водой. Ей нужно взять себя в руки — нужно успокоиться. Глубокий вдох… раз… два… три… выдох. Шоу. В ее голове мелькает единственная мысль. Если Сириус хочет шоу, я обязательно устрою ему его. Когда начинается трансляция, Гермиона думает, что все под контролем. Она наклоняется, широко раскрываясь, чтобы зрители могли видеть. Одна тонкая рука тянется за спину, обхватывает ягодицы и раздвигает их. Она соблазнительно извивается перед камерой. У нее это хорошо получается. Гермиона отодвигает стринги в сторону и запускает руку в промежность, чтобы пальцами собрать влагу. Она смазала свое влагалище лубрикантом непосредственно перед началом шоу — чтобы сделать это хорошо. Она очень скользкая, очень грязная, и шум, который наполняет ее уши, когда она двигает пальцами туда-сюда, чтобы зрители могли это увидеть, просто непристойный. Она представляет, как член Сириуса проникает в ее задницу, в ее пизду — наполняет ее — заставляет ее кончить. Это не занимает много времени, пока от мысленных образов она не начинает предупреждающе сжиматься вокруг пальцев. Она убирает руку, переворачивается на спину и широко раздвигает ноги. Она засовывает пальцы в рот и прижимает их к задней стенке горла, пока не начинает давиться. Сделай это хорошо. Гермиона сосредотачивается на ощущении пробки в своей заднице, на усиливающейся вибрации, на своих пальцах на клиторе, когда она размазывает слюну по своей пизде. Он наблюдает. Его рука обхватывает его член — сжимая. Одной этой мысли достаточно, чтобы заставить ее застонать, развратно и отчаянно, когда ее бедра подаются навстречу руке. Она не может описать это, не может объяснить причины, но для нее важно, чтобы он увидел, как она доставляет себе удовольствие. Она хочет, чтобы этот образ запечатлелся в его сознании, был выжженым в его душе — она хочет, чтобы он представлял ее лицо, ее звуки каждый раз, когда будет трахать кого-то нового. Она закрывает глаза и прикусывает губу, представляя, как слышит его голос, как его дыхание касается ее лица… Оргазм обрушивается на нее, подчиняя своей воле, когда наслаждение прокатывается по каждому ее нерву. Она еще несколько раз обводит клитор, чтобы продлить удовольствие, прежде чем выдернуть пробку из задницы и выключить ее. Она застенчиво улыбается в камеру, размазывая смазку по своей груди. Гермиона наклоняется вперед и посылает воздушный поцелуй, прежде чем закончить трансляцию. Мгновение спустя ее телефон жужжит со знакомым звонком. PadsIsSiriuslyFucking: Мило. Гермиона хмурится.***
Она не должна быть так поглощена, но что-то гложет ее, ноет в глубине ее сознания, когда она думает о Сириусе Блэке. Он больше не писал ей после трансляции. Никак не взаимодействовал с ней и не присылал ей загадочных твитов. Честно говоря, это чертовски сводит с ума. «Мило.» Это слово снова и снова крутится у нее в голове, как заезженная пластинка. Она не может забыть его. Как не может забыть и фотографию его твердого члена в руке. Гермиона хочет знать, в какую игру он играет. Что она сделала не так? Это единственное объяснение внезапному отсутствию взаимодействия между ними. Как же так получилось, что она, казалось бы, привлекла его внимание и потеряла его всего за несколько недель? Она не привыкла к подобной поебени. Гермиона пытается сотрудничать, пытается отвлечься со своими обычными партнерами, но ничего не получается. Она ненавидит себя за то, что проверяет его страницу в поисках ответов только для того, чтобы обнаружить, что там было непривычно тихо. Где же он? Она задается вопросом, не нужен ли ей перерыв. Секс не на камеру — освежить рецепторы, так сказать. Прошел месяц с тех пор, как они с Сириусом общались, и ей нужно отпустить. Это было дружеское общение — не более того. Черт возьми, Гермиона. Не каждый мужчина, который присылает тебе сообщение, хочет тебя трахнуть. Ты постоянно получаешь фото членов, это ничего не значило. Ее щеки пылают. Ей нужно кончить, но не на камеру. Она листает твиттер, просматривая своих любимых авторов, чтобы узнать, не опубликовал ли кто-нибудь что-нибудь новое. Только когда она уже собирается улечься под простыни со своей любимой игрушкой в руке, она получает уведомление. Ее глаза расширяются — он выходит в прямой эфир. У Гермионы перехватывает дыхание, когда она переходит на трансляцию. Она не понимает, почему в груди нарастает предвкушение. Не то чтобы она не наблюдала за ним раньше. Но это было до личных сообщений, загадочных твитов и приватных фотографий члена. Ей почти кажется, что она делает что-то неправильное, что она вторгается в чужие дела, но этого недостаточно, чтобы подавить ее любопытство, и она откидывается на подушки, чтобы понаблюдать. Камера сфокусирована на его члене, и она зачарованно смотрит, трусики промокают насквозь, когда он гладит себя. Она злится, что опоздала на трансляцию, злится, что хочет сидеть и наблюдать за ним, блядь, как чертов подросток, который никогда раньше не видел члена. Но по тому, как сокращаются мышцы его живота при каждом тяжелом вдохе, она может сказать, что Сириус близко, и ей нужно это увидеть. Гермиона прослеживает каждое движение его руки, каждый взмах запястья над опухшей головкой, кажд… Толстые нити спермы раскрашивают татуировки на его животе, когда глубокий стон наполняет ее уши. Она злится из-за того, что хочет попробовать его на вкус, вылизать дочиста. Ухмылка Сириуса едва заметна под его бородой, когда он наклоняется вперед, проводя пальцем по своей сперме, чтобы размазать ее по животу. У нее перехватывает дыхание, и она понимает, что он читает имена своих зрителей на экране. В его глазах появляется блеск, и она понимает, что он видел ее в списке. Гнев превращается в ярость, бушующую в ее груди, когда его ухмылка становится самодовольной, и он заканчивает прямую трансляцию подмигиванием. Гребаный старик, думает она, закрывая ноутбук и отбрасывая его на край кровати. Она слышит звонок своего телефона и закатывает глаза, потому что знает, что это он, еще до того, как разблокирует экран. PadsIsSiriuslyFucking: Тебе понравилось шоу, малышка? GrangerIsGoldenxxX: Это было мило, но, на мой взгляд, слишком быстро. PadsIsSiriuslyFucking: Такой быстрый язычок. GrangerIsGoldenxxX: Почти такой же быстрый, как и твоя выдержка. PadsIsSiriuslyFucking: Ауч. И на мгновение она почти задается вопросом, не зашла ли она слишком далеко, не обидела ли его. Гермиона закусывает большой палец, уставившись на «входящие» в ожидании продолжения. PadsIsSiriuslyFucking: Мои друзья — твои настоящие фанаты; они посоветовали мне найти тебя. Сказали, что ты хорошенькая штучка с узкой пизденкой. Они сказали, что ты такая милая и невинная на вид, но так хорошо принимаешь член. GrangerIsGoldenxxX: Это так? PadsIsSiriuslyFucking: Ммм. Но знаешь, что я обнаружил, когда наблюдал за тобой, детка? GrangerIsGoldenxxX: Просвети меня. PadsIsSiriuslyFucking: Ты — мелкая соплячка, которая не знает, что ей нужно, и которая, черт возьми, слишком привыкла добиваться своего. GrangerIsGoldenxxX: Пошел ты, Сириус. Тишина. После этого он не отвечает, и она тоже. Она ненавидит его. Она искренне ненавидит этого мужчину. Она ненавидит его, потому что не может трахнуть его, и Гермиона знает, что не сможет поставить его на колени, как делала это со своими партнерами раньше. Она всегда играла только с мальчиками — стремилась кончить, стремилась угодить. С мужчинами — никогда. Но больше всего она ненавидит его за то, что он прав. Гермиона не может вспомнить, когда в последний раз она не подготавливала сцену, не режиссировала то, что снимала. Это всегда ее условия и ее желания — как к ней прикоснуться, как доставить ей удовольствие, — хотя ее партнеры никогда не жаловались. Это то, к чему она привыкла, чего она ожидает и хочет. Сириус Блэк ничего не знает. Он ничего не знает о ней. Это ложь, которую она прокручивает в уме, наблюдая, как он между бедер какой-то женщины лижет ее киску, пока та не становится розовой, набухшей и готовой. Когда он поднимает голову, его борода блестит от женской смазки, и Гермиона погружает свой вибратор глубже — кончая от этого зрелища.***
GrangerIsGoldenxxX: Ты ведешь себя так, будто знаешь, что мне нужно. Если это так, то сними со мной сцену. Я играю только чисто. PadsIsSiriuslyFucking: Встретимся в пятницу в девять в «Тафте», выпьем.***
«Тафт» относится к тем барам, которые она обычно избегает. Он обслуживает более богатую клиентуру города, но знаменит только одной-единственной особенностью — своей террасой на крыше. Обстановка минималистична: черные диваны, слабо горящие костры, но именно расположение отличает его от других. Крыша приватна — желанна из-за прекрасного вида на Лондон, реку Темзу и оживленные улицы внизу. Это одно из тех мест, которое Гермиона посещала только однажды. Вылазка состоялась в самом начале ее карьеры, сразу после того, как ее сотрудничество с Тео стало вирусным. Он пригласил ее отпраздновать, представив ее своим шикарным друзьям и коллегам-создателям, и несмотря на то, что она получила огромное удовольствие, это было не совсем ее место — слишком дорого, на ее вкус. Теперь, лавируя между шумной толпой, Гермиона удивлена, что Сириус выбрал именно это место для их встречи. Она никак не может сообразить, в чем дело, но что-то в этом человеке подсказывает ей, что он не любит подобные заведения. Может быть, дело в его длинных волосах, многочисленных татуировках или пресловутой кожаной куртке, но что-то в Сириусе так и кричит «забегаловка», а не «высший класс неофициальной иерархии». Может быть, он пытается произвести на тебя впечатление, Гермиона чуть не фыркает от этой мысли, обходя стороной очередную пьяную пару. Музыка громкая; такая, что тяжело бьется у нее в груди, толкая, сдавливая и гудя. Она живая, такая, что притягивает и никогда не отпускает. Синие, зеленые и белые огоньки мигают через разные промежутки времени, пока она пробирается сквозь толпу людей к бару. В комнате сильно пахнет алкоголем и дорогим одеколоном, и Гермиону чуть не тошнит. Досада нарастает в ее груди, и она не может не задаться вопросом, «почему именно здесь» из всех мест. Если только ему каким-то образом не удастся занять место на крыше, она никогда не сможет услышать ни слова из того, что он скажет. Она замечает его прежде, чем он замечает ее, и ее досада быстро переходит в сдерживаемое раздражение. Сириус выглядит таким чертовски непринужденным. Он прислоняется спиной к стойке бара, а его серые глаза обводят толпу перед ним. Она понимает, что вживую он выглядит еще более охуенно, и абсурдность того, что она испытывает большее возбуждение, видя мужчину одетым, а не обнаженным, говорит о многом. Кожаная куртка, темные джинсы и гребаные армейские ботинки — Гермионе хочется ударить его так же сильно, как и поклоняться ему. Но, словно притянутый магнитом, его взгляд останавливается на ней — застигнутой врасплох. Она видит, как на его губах под густой бородой появляется дьявольская ухмылка, когда он поднимает хрустальный стакан, наполненный, как она предполагает, виски, в знак приветствия. Он делает большой глоток, осушает стакан за раз. Она наблюдает, как Сириус улыбается бармену, пододвигая к нему пустой стакан, прежде чем снова обратить свое внимание на нее. Гермиона заворожена плавностью его движений, когда ее взгляд останавливается на единственной капельке жидкости, лежавшей на его нижней губе. Сириус небрежно вытирает ее большим пальцем, подмигивает и кивает ей, приглашая следовать за ним к лестнице. Гермиона моргает, к ее щекам приливает жар, когда она внезапно осознает, что ее призвали следовать за ним, как гребаную собаку. Стоит теплый августовский вечер, и она не может не заметить, что бар на террасе произвел на нее небольшое впечатление. На фоне панорамы Лондона выделяются несколько небольших диванчиков и костровых чаш, которые освещают пространство — каждое из них уединенное и приватное. Музыка, что играет внизу, просачивается через динамики, которые украшают четыре угла крыши, а вдоль ограждения с западной стороны расположен небольшой бар. Гермиона испытывает легкий трепет, тихо следуя за Сириусом к свободному дивану у самого дальнего ограждения. Она довольна, что, по крайней мере, оделась соответственно случаю. Алое платье без бретелек, доходящее чуть ниже середины бедра, подчеркивает ее изгибы, а изящные черные туфли на каблуках украшают ее ступни. Гермиона также решила по такому случаю распустить свои буйные каштановые кудри. В конце концов, Тео однажды сказал, что ее волосы — одно из ее главных достоинств, ну... не считая задницы. Сириус опускается на край дивана, жестом приглашая ее присоединиться к нему, и когда Гермиона двигается, ее встречает пьянящий аромат кожи и табака. Она понимает, что хочет утонуть в нем, когда садится напротив него. Она искренне очарована, взволнована, когда он полез во внутренний карман своей кожаной куртки, чтобы достать пачку сигарет. Вблизи она видит, что несколько верхних пуговиц его белого оксфорда расстегнуты, открывая множество татуировок и поросль темных волос на груди. Сириус держится уверенно, но не высокомерно. Это удивительно, особенно учитывая его твиты. И то, как он трахается. Он постукивает пачкой по ладони и вопросительно приподнимает бровь. — Ты не возражаешь? — небрежно спрашивает он, кивая в сторону сигарет. — Вовсе нет. Сириус ухмыляется, хищно и плутовато. Ему идет, думает она, когда он прикуривает сигарету от щелчка серебристой металлической зажигалки. — Должен признаться, я весьма удивлен, что ты снова написала мне, — говорит он, затягиваясь, пока кончик сигареты ярко горит в тусклом свете. Гермиона ничего не может с собой поделать. Она сосредотачивается на том, как его губы идеально обхватывают фильтр, втягивая и вдыхая. Он выпускает дым кольцом, стряхивая пепел за ограждение рядом с ними. Курение чертовой сигареты не должно быть таким соблазнительным — охренительно чувственным, думает она. Как будто пребывание с ним — здесь — замкнуло ее мозг, перенастроило прицел, и она может думать только о ловкости его пальцев и о том, как они могут ощущаться на ее коже. Она моргает, собираясь с мыслями, пока Сириус делает еще одну затяжку. — Ты кажешься таким уверенным, что раскусил меня, несмотря на то, что это наша первая встреча, и что я могу сказать — мне нравится доказывать людям, что они ошибаются. Сириус усмехается, в уголках его глаз, наполненных бурей, появляются морщинки, когда он оценивает ее. — Позволь мне угостить тебя выпивкой. — Ты собираешься пить ту же отраву, что и я? — воркует она, закидывая ногу на ногу, подол ее платья задирается выше середины бедра, и от нее не ускользает, как при этом движении вспыхивает его взгляд. Сириус делает последнюю затяжку, прежде чем положить окурок в пепельницу, стоящую на хрустальном столике перед ними. Он смотрит на нее задумчиво — с любопытством. Гермиона выдыхает, сосредоточиваясь на том, чтобы не ерзать под его тяжелым пронзительным взглядом. Каждый инстинкт требует суетиться — двигаться. Ей кажется, будто ее разрывают на части, кусочек за кусочком, но она не уверена, по какой причине. Но, тем не менее, по коже у нее бегут мурашки. — Знаешь, что я думаю? — Я думаю, ты скажешь мне это независимо от того, что я отвечу. Его ухмылка превращается в широкую улыбку. — Я думаю, ты привыкла к маленьким мальчикам, которые покупают тебе фруктовые коктейльчики, потому что они ожидают, что ты будешь пить именно их. У нее перехватывает дыхание, янтарные глаза расширяются, когда ухмылка Сириуса становится самодовольной. Он понимает, что чертовски прав, а она теряет дар речи — ошеломленная тем, что каким-то образом ему удалось попасть в цель, в своей оценке ее. — Я думаю, ты предпочитаешь что-нибудь покрепче, может быть, шотландский или американский виски. Но ты позволяешь этим маленьким университетским мальчикам покупать тебе эти коктейли, потому что это помогает тебе держать себя в руках. Видит Бог, если ты расслабишься, то не сможешь командовать. Ты слишком любишь контроль, чтобы допускать это, котенок. — Котенок? — повторяет она, и в ее тоне сквозит раздражение. Она презирает — ненавидит ласковые прозвища, а он называет ее «котенок», как будто, черт возьми, знает ее. Он удивленно пожимает плечами и встает, направляясь к бару. — Ты дерзкая, тебе идет. Гермиона провожает взглядом его удаляющуюся фигуру, в то время как Сириус пробирается к бару, чтобы заказать, как она втайне надеется, два стакана виски. Она выдыхает, слегка обескураженная тем, как хорошо он видит сквозь фасад, маску, которую она всегда носит. Такое чувство, что он проник в самую глубину ее души, это слишком реально, слишком некомфортно, и именно поэтому она никому не позволяет подбираться к себе слишком близко. Гермиона иногда задается вопросом, не является ли ее неспособность строить романтические отношения причиной того, что ей так легко дается порно. Так меньше грязи и проще. И все же, несомненно, есть что-то притягательное в ее влечении к Сириусу. Она обнаружила, что поглощена желанием угодить ему, заинтриговать его, и ни хрена не понимает, почему. Она едва знает этого мужчину. Возможно, это просто сексуальное влечение, ее желание трахнуться с ним заставляет ее нервничать. Когда он возвращается, то протягивает ей стакан с янтарной жидкостью. Этого недостаточно, чтобы напиться, но этого достаточно, чтобы снять напряжение. — Спасибо, — застенчиво бормочет она, и Сириус протягивает руку и чокается своим стаканом с ее. Он решил сесть поближе к ней, и она не понимает, почему от такого близкого контакта ее сердце бешено колотится в груди. — Почему ты пригласил меня выпить сегодня вечером, Сириус? — спрашивает она, сгорая от любопытства по мере того, как молчание между ними затягивается. Он улыбается, закуривая очередную сигарету. — Я все думал, сколько времени тебе потребуется, чтобы спросить. — И? — В ее тоне слышится раздражение, почему она все время на него злится? Он усмехается, явно не торопясь потакать ей. — Почему ты завела OnlyFans? Она хмурится. — А ты почему? Сириус глубоко затягивается сигаретой. — У меня есть мастерская по ремонту байков. В тот момент я не был знаком с этим, но однажды вечером ко мне зашел один из создателей, у которого были проблемы с его Харлеем. Пока я работал над ним, он спросил, что я думаю об индустрии. У меня не было своего мнения по этому поводу, о чем я ему и сказал. Да, я бы посмотрел, хорошенько подрочил и на этом все. Однако он не остановился, спросив, не подумаю ли я когда-нибудь о том, чтобы трахнуть его жену, пока он будет наблюдать, для его страницы. Я, честно говоря, подумал, что это полная чушь, но взглянул на него, и оказалось, он это серьезно; жена была горячей штучкой к тому же. Я согласился, как только мне сказали, сколько я заработаю. — Сириус останавливается, делая еще одну затяжку, и Гермиона не может поверить, что он говорит ей об этом. — Видео вызвало ошеломляющий отклик, тысячи комментариев просили меня сделать собственный контент. Так что я сказал: «К черту все это, почему бы и нет?». Я хотел открыть новую мастерскую, не тратя денег на строительство, и порно стало моим решением. Что я могу сказать, котенок — я умею чертовски хорошо работать руками. Она чувствует, как румянец заливает ее щеки, когда он подмигивает ей. Умею хорошо работать руками, мысленно повторяет она. Гермиона делает еще глоток виски, чтобы хоть чем-то себя занять; это отвлекает от мысленных образов того, как его пальцы надавливают и толкаются в женщину, пока она не начнет сквиртовать. Гермиона наслаждается напитком, который обжигает ей горло, в то время как ее разум безуспешно пытается понять, почему он рассказал о себе именно это и почему хочет, чтобы она это знала. — Твоя очередь. Гермиона закатывает глаза, лениво водя указательным пальцем по краю своего стакан, пока думает, как бы сформулировать свой ответ. — Во время учебы в университете я хотела подзаработать, а парни всегда говорили мне, что у меня классная задница. Я подумала, что, продав ее, потрахавшись, я смогу решить свои проблемы. — Получилось? Она лукаво усмехается. — Я быстро поняла, что карьера дантиста не для меня. Выражение лица Сириуса становится жестче. — Ты хочешь сказать, что бросила университет, чтобы сниматься в порно? Гермиона хмурится. — Чья бы корова мычала… — Я все еще работаю в своей мастерской, и никогда не останавливался. В конце концов, это мой план на тот случай, когда я уйду из индустрии в этом году. А каковы твои долгосрочные планы, Гермиона? — Я не знаю, что ты там обо мне надумал, Сириус, но у меня есть финансовый консультант, и, хочешь верь, хочешь нет, но я могла бы завтра же прекратить создавать контент и остаться финансово состоятельной. Она наблюдает, как меняется выражение его лица, превращаясь во что-то неразборчивое, когда он осушает свой стакан и ставит его на стол рядом с пепельницей. Гермиона выходит из себя. Как он смеет предполагать, что у нее нет плана на будущее — это все, о чем она когда-либо думала, — как ей выбраться из-под родительского контроля. Ее движения торопливы, когда она открывает свой маленький клатч и достает результаты тестов, впихивая их ему в руку. — Вот, я чиста — теперь, если ты закончил строить предположения, вот копия моих тестов за эту неделю, и мы можем начать обсуждать условия нашего сотрудничества. Сириус переворачивает страницу, его темная бровь приподнимается при просмотре. Она видит, как под его бородой появляется ухмылка, когда он медленно возвращает ей бумаги. В его серых глазах пляшет веселье. — Я не буду снимать с тобой сцену. Ее губы поджимаются, разочарование разливается по коже, а смущение разрывает грудь, поглощая ее целиком. — Тогда зачем мы здесь это обсуждаем, какой смысл… — Я сказал, что не буду снимать сцену. Я никогда не говорил, что не собираюсь трахать тебя. Он произносит это так спокойно, так уверенно, что Гермионе приходится сесть и хорошенько подумать над словами, которые он только что произнес. В голове у нее белый шум, сплошные помехи, пока она обдумывает, что это могло бы значить — трахать Сириуса за кадром. Дыши, он, наверное, постоянно трахает женщин за кадром. И все же то, как он смотрит на нее, так откровенно, что это нервирует. От этого предвкушение скапливается у нее в животе. — Кто сказал, что я хочу трахаться с тобой за кадром, Блэк? — спрашивает она, делая еще один глоток виски. Гермиона не обращает внимания на неровный стук своего сердца и шум крови в ушах. Она придала своему лицу нейтральное выражение, как будто от одной мысли о том, чтобы трахнуть его, у нее не намокли трусики. Он греховно ухмыляется, и Гермиона знает, что он видит ее насквозь. — О, я знаю, что хочешь, котенок. — Он придвигается ближе, прижимаясь бедром к ее бедру. Жар его кожи проникает сквозь джинсы и пробирает ее до костей. — Я знаю, что прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то по-настоящему хорошо трахал тебя за кадром. Я смотрел твои видео — я вижу это по твоим глазам — твой разум слишком захламлен, слишком занят, сосредотачиваясь на следующем ракурсе, следующей сцене. Да, в итоге ты кончаешь, но как ты себя чувствуешь после? Она потеряла дар речи, уставившись на него с разинутым ртом, в то время как Сириус продолжал смотреть на нее этими гребаными глазами, в которых бушевала буря. — Почему? — спрашивает она пересохшими губами, слова с трудом слетают с ее губ. Сириус протягивает руку и заправляет ей за ухо длинную кудряшку. — Потому что, малышка, ты похожа на того, о ком я хочу позаботиться.***
Если бы вы спросили Гермиону двадцать четыре часа назад, будет ли она стоять в квартире Сириуса в центре Лондона с результатами его еженедельных тестов в руках, она бы рассмеялась и обвинила вас в том, что вы спятили. Но сейчас она поднимает глаза и видит, как Сириус снимает кожаную куртку, вешает ее на вешалку у двери и сбрасывает ботинки. Она ошеломлена, совершенно ошарашена и убеждена, что все это каким-то образом является бредовым сном. Наверняка в ее виски было что-то подмешано? Но она знает, что это не так. Несмотря на нервозность, сотрясающую ее тело, Гермиона никогда еще не чувствовала себя яснее. По ее коже пробегают мурашки предвкушения, когда она возвращает Сириусу распечатку и следует за ним по узкому коридору в его комнату. Она любопытна. И не без причины. Ей даже в голову не пришло спросить, женат ли он, но, оглядев скромную квартиру, Гермиона поняла, что ей явно не хватает женственности. Как ни странно, здесь чисто, но вместо картин или семейных фотографий на стенах висят постеры музыкальных групп и пластинки. Она узнает большинство артистов — Led Zeppelin, Fleetwood Mac, — но некоторые из них менее известны ей. Пол из черного дерева холодит ее босые ноги, когда она тихо следует за ним. Ее рука надежно лежит в его руке, и без каблуков Гермиона понимает, какой Сириус на самом деле высокий. Ее макушка едва касается его плеча. Это заставляет ее чувствовать себя такой маленькой, такой нуждающейся, и вызывает незнакомое ощущение — желание, растущее в животе, когда он открывает дверь своей спальни. Глаза Гермионы расширяются, когда она видит массивную кровать в центре комнаты, и тихий смешок срывается с ее губ, когда она проходит мимо него. — Что смешного, детка? — спрашивает он, мурлыча. Его дыхание обжигает ее шею, когда он отводит ее волосы в сторону, проводя носом по коже. По телу пробегает дрожь, воспламеняя каждый нерв, когда она закрывает глаза. — Я и представить себе не могла, что постель будет застелена. Большинство холостяцких берлог, которые я видела, не такие опрятные. Она чувствует, как его рука сжимает ее бедро, кончики пальцев властно впиваются в нее, когда он притягивает ее к себе. — Как я уже говорил, ты играла с мальчиками, а не с мужчинами. — Его слова звучат почти как рычание, когда Сириус кусает ее за чувствительное место на плече. Ее вздох быстро перерастает в отчаянный стон, когда она чувствует, как его язык скользит по следам от зубов. Она чувствует, как кончики пальцев Сириуса скользят по подолу ее платья, дразня ткань, когда он бормочет: — Снимай платье, детка, и ложись на кровать. Ее ноги дрожат, когда она делает неуверенный шаг вперед. Она не понимает, почему у нее онемели пальцы, почему она изо всех сил пытается расстегнуть молнию сбоку, чтобы стянуть ткань с тела. Она не понимает, почему так нервничает; не то чтобы он не видел, как она трахается или доставляет сама себе удовольствие на глазах у тысяч людей. Возможно, все дело в интенсивности горения, в тлеющем жаре в его глазах. Сириус смотрит на нее так, словно собирается трахать ее до тех пор, пока она не сможет ходить, пока не потеряет способность думать, и Гермиона знает, что скоро она будет испорчена для кого-то другого. Каким-то образом она понимает, что ничто не сможет сравниться с этим. Гермиона снимает платье с большей грацией, чем ожидала от себя. Она поднимает голову и встречается взглядом с Сириусом, одетая только в черные стринги. — Повернись и наклонись над кроватью. Она сглатывает, поворачиваясь, чтобы выполнить его команду и наклониться над темно-синим одеялом. Она знает, что тонкая полоска ткани плохо прикрывает ее мокрое лоно, и ждет, что он пошевелится, сделает хоть что-нибудь. Гермиона слышит шуршание ткани, звяканье пряжки ремня. Она понимает, что он раздевается, и ее переполняет разочарование от того, что не она сама снимает одежду с его тела. Но вместо того, чтобы надуться, она закрывает глаза и глубоко вдыхает, пытаясь погрузиться в аромат кожи и табака, который пропитал покрывало. Сириус, думает она, и пальцы сильнее сжимают одеяло. Она чувствует тепло его тела у себя за спиной, хотя он еще даже не прикоснулся к ней. — Какая идеальная задница, малышка, — бормочет он почти благоговейно, когда кончики его пальцев скользят по ее плоти. Он легко, чрезвычайно легко проводит большим пальцем между ее ягодицами. — Хотя мне следовало бы раскрасить ее в красный цвет за твой острый язычок, — произносит он внезапно, почти злобно, и щелкает резинкой ее трусиков по бедру — сильно. Внезапная боль заставляет ее потрясенно ахнуть, а бедра инстинктивно прижимаются к кровати. — Ш-ш-ш, ничего подобного, малышка; позволь мне позаботиться о тебе. Он гладит ее покрасневшую кожу, успокаивающе и нежно, пока она хнычет от его прикосновений. Где-то в глубине ее сознания бушует потребность контролировать ситуацию, требуя остановить его и показать, как прикасаться к ней — правильно. Но другая ее часть, которая не хочет беспокоиться о контроле или инструкциях, доминирует. В кои-то веки ее радует перспектива быть с кем-то, кто сосредоточен на том, чтобы доставить ей удовольствие просто потому, что он может — не на камеру, не ради просмотров и не ради денег. «Позволь мне позаботиться о тебе.» Слова Сириуса громко звучат в ее голове, даже когда он сжимает полоску ее стрингов, сильно натягивая их до тех пор, пока тонкий лоскуток ткани не впивается в ее скользкие складки. Гермиона чувствует, как кружево трется о ее клитор, и из ее горла вырывается жалобный стон. Его ответный смешок глубокий и сочный, когда он двигает большим пальцем, усиливая давление на маленький комочек нервов. — Держу пари, я мог бы заставить тебя кончить вот так, котенок, — говорит он с вызовом, как будто полон решимости разорвать ее на части и собрать обратно и без всяких инструкций — только методом проб и ошибок. — Интересно, сколько раз я смогу заставить тебя кончить? Думаю, самое большее, что я видел онлайн, это пять, но нужны были игрушки — я прав? Он наклоняется, оставляя поцелуй на ее плече, в то время как его большой палец продолжает поглаживать клитор через трусики. Пальцы Гермионы впиваются в одеяло, она дергается, когда он внезапно щиплет ее за клитор через ткань, вызывая первый оргазм в ее теле. Она чувствует, как ее влагалище, пустое и нуждающееся, сжимается, когда ударная волна быстро пробегает по каждому нерву. Это не самый сильный оргазм, который она когда-либо испытывала, но этого достаточно, чтобы у нее перехватило дыхание, она стала задыхаться, стала чувствительной и отчаявшейся. Гермиона чувствует, как рвутся ее трусики, отбрасываются в сторону, как простое неудобство. Но любой протест замирает у нее на языке, когда мозолистые руки хватают ее за бедра, приподнимают и переворачивают спиной на кровать. Сириус возвышается над ней с таким видом, словно он хищник, который наконец-то поймал свою жертву, она — ягненок для волка. Дымчатые глаза поглощают ее, когда он кладет руку ей на колено, раздвигая ее ноги шире. Она позволяет себе упиваться им. Это изображение она сотни раз видела на экране своего компьютера, но ничто не могло подготовить ее к тому, чтобы увидеть Сириуса у себя между бедер. Его волосы цвета соли с перцем зачесаны за уши, на лице плутоватая улыбка. Крепкие мышцы перекатываются под сетью татуировок в виде иероглифов и созвездий, украшающих его грудь и руки. Он не такой точеный, как те мужчины, с которыми она была раньше, но в этом зрелище есть что-то бесспорно аппетитное. Темные волосы на его груди сужаются к жестким волосам над торчащим членом — толстым и тяжелым. Гермиона знала, что он одарен, но вживую… ее глаза расширяются. Сириус самодовольно наблюдает за ней, ухмыляясь. Румянец заливает ее щеки, спускается по груди, и каждый вдох только усиливает жар, разливающийся внизу живота. Он протягивает руку и проводит костяшками пальцев по ложбинке между ее грудей, и ее розовые соски напрягаются в ответ. Он наблюдает, как его рука скользит по ее животу, останавливаясь, чтобы провести пальцами по подстриженным завиткам на ее холмике. Она чувствует себя так, словно охвачена огнем, что жар в ее животе разгорается и быстро превращается в ад, который наверняка поглотит ее, если он к ней не прикоснется. Сириус, поглаживая ее, терпеливо смотрит на нее. — Ты дала мне один, как насчет двух, детка? Ее рот приоткрывается, когда его палец скользит между ее складками, слегка поглаживая их. Этого недостаточно, и ей хочется рыдать, умолять. Его палец кружит вокруг ее входа, но он не погружается в нее — отвергая — дразня, и она разочарованно стонет, зажмурив глаза и покачивая бедрами в поисках его руки. — Что не так, котенок? — Пожалуйста. Это слово кажется чужим на языке несмотря на то, что она бесчисленное количество раз произносила его на камеру. Гермиона никогда по-настоящему не просила, чтобы к ней прикоснулись, не так, как сейчас. И каким-то образом она понимает, что Сириус осознает это, когда убирает руку. — Скажи мне, детка, используй слова. — Пожалуйста… папочка… Она ахает, когда эти слова слетают с ее губ. «Папочка». Гермиона никогда не называла мужчину «папочкой». Ее янтарные глаза распахиваются и встречаются с глазами Сириуса. Он смотрит на нее так, словно она подарила ему что-то ценное, что-то, что он должен хранить и беречь только для своих глаз. Он наклоняется вперед, обхватывает руками ее лицо и касается носом ее носа. Она чувствует виски и дым в его дыхании, и Гермионе хочется потянуться вперед, завладеть его ртом и, наконец, попробовать на вкус. — Папочка, — повторяет Сириус, пробуя это слово на вкус. Он произносит его так, словно она открыла что-то внутри него, желание, о котором он и не подозревал. — Папочка. — И ее голос превращается в хныканье, тихий жалобный звук, непривычный для ее ушей, но Гермиона понимает, что ей нравится это — нравится чернота его глаз, тлеющий жар во взгляде Сириуса, когда это слово слетает с ее губ. Его большая ладонь двигается, накрывает ее шею, и он проводит большим пальцем по ее бьющемуся пульсу. — Ты будешь моей хорошей маленькой девочкой, детка? Позволишь папочке наполнить тебя, заботиться о тебе, пока ты не кончишь? Мм? — Пожалуйста, папочка. — Она двигает бедрами, потираясь мокрой пиздой о его мускулистое бедро. — Я буду хорошей, обещаю. При этих словах его рука обхватывает шею Гермионы, его взгляд еще больше темнеет от вожделения, когда он опускает руку ниже, поглаживая большим пальцем ее сосок. — Я знаю, что ты будешь хорошей, — произносит он. — Моя хорошая маленькая девочка. Его первый поцелуй нежный, как проба, как дегустация. Его губы приникают к ее губам, когда его борода касается мягкости ее лица. Легкое прикосновение к нижней губе вырывает из ее горла еще один всхлип, и Гермиона жадно открывает рот для него. Она скользит своим языком по его языку в страстном поклонении, желая попробовать его на вкус и поглотить, а ее руки зарываются в его волосы, притягивая его ближе. Он опьяняет сильнее, чем любой стакан виски, и у нее кружится голова. Гордость переполняет ее, когда Сириус рычит ей в рот, сильно прикусывая зубами ее губу. Ее бедра двигаются быстрее, прижимаясь своим нуждающимся влагалищем к его бедру. — Такая отчаянная малышка, — мрачно усмехается Сириус, двигаясь, чтобы лизнуть и укусить ее за шею — отмечая ее. — Так приятно, — бормочет она почти бессвязно, а перед глазами у нее расплываются белые пятна. Она близка, так чертовски близка к тому, чтобы кончить снова, но Сириус отодвигает бедро и начинает спускаться вниз по ее телу. — Папочка, — в отчаянии вcкрикивает Гермиона, вцепляясь руками в его волосы, когда он зажимает зубами ее сосок, улыбаясь ей. Сириус проводит языком по бутону, перекатывая другой между пальцами. — Ты должна доверять мне, детка, — мурлычет он, целуя ее в центр груди. Она с благоговейным трепетом наблюдает, как Сириус устраивается между ее бедер, обхватывает ее бедра одной рукой, прижимает ладонь к ее холмику — удерживая ее неподвижно. Гермиона чувствует, как один из его пальцев дразнит ее вход, когда он наклоняется вперед, чтобы провести языком по ее складочкам. Она знала, что это будет потрясающе, где-то в глубине души Гермиона знала, что Сириус вылижет ее киску дочиста, и все же ощущение его языка на ее клиторе, царапанье его бороды по каждому нерву — это больше, чем она могла когда-либо мечтать. — Слаще, чем гребаный сахар, — рычит он, погружая язык в ее лоно, вырывая из ее груди еще один отчаянный стон. Рука Сириуса сильнее прижимается к ее холмику, надавливая, пока он трахает ее языком, и Гермиона беспомощна, превращенная в жалкое месиво под жаром его рта. Сириус приподнимается, его борода блестит от ее смазки. Он наблюдает за ней, запечатлевая в памяти каждое выражение ее лица, когда вводит в нее свой первый палец. Его улыбка превращается во что-то греховное, когда он двигается, загибая пальцы, чтобы найти ту идеальную гребаную точку. — У моей малышки такая узкая маленькая киска после стольких членов. — Его слова звучат непристойно и грязно, и Гермиона в шоке приоткрывает рот, когда он вводит в нее еще один палец. — Папочке так повезло. Она чувствует, как сжимаются ее стенки, втягивая его пальцы глубже, когда Сириус засасывает нежную плоть внутренней стороны ее бедра. Она теряется в напряжении, которое стягивает ее позвоночник, все сильнее и сильнее связывая ее. Это уже слишком — его пальцы потирают эту точку, ладонь давит на ее холмик — она вот-вот разобьется вдребезги, и Сириус, черт возьми, тоже это понимает. Он наблюдает за ней краем глаза, царапая зубами ее кожу, — в ожидании. Он надавливает сильнее, трет более интенсивно, и внезапно ее охватывает желание оттолкнуть его от своего тела. — Это слишком, папочка, — умоляет она, впиваясь ногтями в его запястья, когда давление внизу ее живота усиливается. — Ш-ш-ш, папочка с тобой, детка, — неумолимо шепчет он. Пальцы Сириуса просто волшебны, когда он массирует эту точку, уговаривая ее, пока напряжение не спадает, и Гермиона кончает, изгоняя его из своего тела потоком. Она в шоке. Она никогда раньше не сквиртовала. Ни один из ее предыдущих партнеров не был настолько настойчив, чтобы заставить ее… обладать эти навыком. Но Сириус смотрит на нее так самодовольно, как будто она только что вручила ему Кубок мира на золотом блюдце. Мальчики, а не мужчины, мысленно повторяет она, когда Сириус ползет вверх по ее телу, чтобы прижаться губами к ее губам в перерывах между похвалами: «Папочка так гордится тобой. Какая чертовски хорошая девочка.» Вкус себя на его языке пьянит, и она стонет, глубже погружая свой язык в его влажный и теплый рот. — Пожалуйста, ты нужен мне внутри, — выдыхает она, впиваясь ногтями в его плечи, пока Сириус проводит своей длиной по ее складочкам. — Как папочка может отказать своей маленькой девочке, когда ты так мило просишь? — Сириус обхватывает рукой основание своего члена, продвигаясь вперед до тех пор, пока его головка едва скрывается внутри нее. — Ты такая узкая, детка. Я не уверен, что он туда поместится. — Я справлюсь с этим — я смогу принять его, папочка, — стонет она, и Гермиона уже не уверена, кто она такая — кем является эта ее версия — извивается, просит, умоляет Сириуса трахнуть ее. Он обхватывает ладонью ее грудь, разминая ее. Он наклоняется вперед, целуя ее подбородок и продвигаясь вперед. — Я знаю, что сможешь; знаю, что ты примешь его, потому что ты моя хорошая маленькая девочка, чья прелестная киска нуждается быть заполненной. Первое движение его бедер мягкое, это проба, позволяющая ей привыкнуть к его размерам. Она наблюдает за выражением его лица и по тому, как он сжимает челюсти, понимает, что его сдержанность держится на волоске. Пальцы Сириуса сжимаются, впиваясь глубоко в ее бедра, когда он заполняет ее по самое основание. — Пожалуйста, трахни меня, папочка — я выдержу — обещаю. Я сделаю это так хорошо для тебя. Ее янтарные глаза широко раскрыты, в них сквозит безумная похоть, когда с губ срываются слова, которые она даже не может понять. Она превратилась в пепел, просто в гребаную лужицу, когда Сириус стонет в глубокой признательности, продолжая двигаться. Он обхватывает руками ее колени, приподнимая и отводя назад ее бедра, чтобы трахать ее жестче. С каждым движением его члена Гермиона чувствует, как трепещут ее стенки, втягивая его глубже. Она с благоговением наблюдает, как челюсть Сириуса отвисает, а взгляд темнеет, когда он сосредотачивается на том месте, где их тела соединяются при каждом движении его бедер. — Посмотри на себя, детка… ты принимаешь меня целиком, так чертовски хорошо, — хвалит он. — Папочка, — мяукает она, не совсем понимая, о чем просит на этот раз. — Да, детка? — спрашивает он, задыхаясь, и Гермиона скользит взглядом по его лицу, замечая капельки пота у него на лбу. — Мне нужно кончить, — выдыхает она, и перед ее глазами вспыхивают белые пятна, когда его член прижимается под таким идеальным углом, к этой идеальной точке. Сириус двигает рукой, потирая маленькими кругами ее клитор. — Это то, что нужно моей девочке? — спрашивает он, целуя ее лодыжку. Гермиона кивает, не в силах вымолвить ни слова, когда напряжение прокатывается по ее позвоночнику, поглощая и стягивая до тех пор, пока она не перестает дышать. — Блядь, ты так крепко сжимаешь меня. Папочка скоро кончит… я должен наполнить тебя, детка. И именно эти слова, его заявление о том, что именно она заставляет его кончить, оправляет ее в свободное падение под ним. Оргазм обрушивается на нее, напряжение нарастает и лопается, как слишком туго натянутая резинка. Сириус прижимается к ней, постанывая, и наклоняется, чтобы поцеловать каждый дюйм ее обнаженной кожи. — Так чертовски идеально, котенок, — бормочет он, и она закрывает глаза, смущенно улыбаясь его похвале. Тяжесть его тела согревает, успокаивает, он соскальзывает с нее и прижимает к своей груди. Его пальцы зарываются в ее волосы, массируя кожу головы, когда сон начинает манить ее. Она борется с ним, отказываясь сдаваться, независимо от того, насколько идеально она вписывается в его объятия. — Мне нужно идти, — шепчет Гермиона и чувствует, как напрягаются руки Сириуса, обнимающие ее. В воздухе повисает тишина, прежде чем он убирает руку с ее талии. — Конечно, — отвечает он, и она не может отделаться от ощущения, что он говорит это неохотно. Гермиона садится, глядя вниз, туда, где Сириус наблюдает за ней с настороженным выражением лица, и до нее доходит, что она не хочет уходить. Медленно на лице Сириуса появляется ухмылка, он приподнимается и обхватывает ладонью ее подбородок. — Почему бы тебе не остаться? — бормочет он, проводя большим пальцем по ее нижней губе. — Кроме того, у папочки не было возможности трахнуть идеальный дерзкий ротик своей маленькой девочки. Гермиона хитро ухмыляется и в ответ обхватывает губами большой палец Сириуса.