о детстве, таблетках и муравьях

Перед глазами мигают цвета. Как на карусели в парке развлечений, тело бросает из стороны в сторону, голова кружится, а к горлу подступает неминуемое ощущение давления. Хочется, чтобы это прекратилось. Но никто уже не поможет, не возьмет перепуганного ребенка на руки, баюкая и посмеиваясь, браня за трусость. Он уже взрослый, а его отец давно мертв. И это уже давно не карусель. Скорее центрифуга. Такая, на которой готовят космонавтов к полету в космос. Органы перемешиваются, меняются местами, словно ингредиенты какого-то извращенного коктейля. Он никогда не был их поклонником. Русские предпочитают компот. Сидя на мягком кожаном диване, Александр закидывал в рот таблетки одну за другой. Маленькие яркие пилюли, почти как конфетки. Забавное сравнение. Саша откинулся назад и зажмурился. Его тошнило. Цвета плясали даже за закрытыми веками. Шрам на лице щекотно растягивался. Кислота бурлила где-то внутри, рычала, будто дикий зверь. Очень хотелось есть, но тело, похоже, перестало подчинятся смазанному разуму. Ничего не оставалось кроме как остаться на месте, чувствуя тянущую пустоту в животе. Как в зоопарке в клетку с тигром не докладывали мяса, так он не докладывал себе в желудок еды. Вредная привычка, развившаяся от стресса и нехватки времени. Бывают ли вообще у босса мафии выходные? Нужно было спросить отца, пока была возможность. Казалось, что по коже ползут муравьи. Когда ему было 9, он сжигал их ярким лучом света, направляя лупу то к одному, то к другому, и улыбался. Неужто невинные муравьиные души мстят ему? Неужто пришло его время сгорать? Иногда казалось, что его люди были похожи на муравьев. Их было много, очень много. И гибли они также просто. Под натиском тех идиотов в масках подчиненные отца паниковали и разбегались, как муравьи, когда на их песочный дворец надвигалась огромная тень, и умирали тут же. Так, черт возьми, просто. Так грустно. Шальная пуля не щадит никого, точно нога любопытного ребенка. Пришло его время вести этот кортеж. Теперь он – муравьиная матка. Хотя ему больше нравилось называть себя царем. Хотелось смеяться. Это было так смешно. Муравьи и люди. Люди и муравьи. Какой бред. Черноволосый царь безудержно рассмеялся, вперив в потолок широченные зрачки. От резкого света на глазах образовалась влага. Он не плакал, нет. Его растили сильным. Приемник дела криминальной семьи. Руки тряслись. Дыхание глубокое, частое, разрывающее пересохшее горло. Сердце в груди стучало в своем странном ускоренном ритме. Если постараться, можно услышать в этой какофонии мелодию песни, похожую на те, которые любила петь ему перед сном Татьяна. Он скучал по Татьяне. Он скучал по ней. Скучал по своему деду, скучал по своему отцу. Иногда они приходили ему во снах. Дорогие сигары помогали унять дрожь в пальцах, но никакой дым не поможет стереть воспоминания из изъеденной наркотиками памяти. Общество его приспешника помогало. Иногда ему кажется, что Константин – последний, кого он по-настоящему мог называть другом. Как бы, интересно, его называли при царском дворе? Советник? Фаворит? В Советском союзе было лишь одно слово – товарищ. Но для нынешнего босса мафии этого было недостаточно. Он не мог придумать ни одного слова, точно описывающего его отношение к своему самому близкому подчиненному. Просто Константин. Костя. А он – просто Саша. Костя и Саша. Муравьиный царь и его любимый муравей-охранник. И опять все свелось к чертовым муравьям.