Я больше не отпущу тебя

Ночную тишину нарушает противная трель дверного звонка. Проклиная всех и вся, в особенности, химичку и её ебаный предмет, из-за которого он заснул в самой неудобной позе за письменным столом, Антон шагает к двери. Тихо матерясь себе под нос и путаясь в собственных ногах, Тяночкин нажимает на кнопку, затыкая раздражающий звон и роняя сонное «кто?» А в следующую секунду голос, раздавшийся по ту сторону двери заставляет его широко распахнуть глаза и замереть посреди прихожей. Земля уходит из под ног, а сердце начинает стучать в горле, у кадыка. По вискам будто бы прошибает пулями — настолько сильно начинает кружиться голова. Все вокруг плывёт, сам Тоша шатается и не верит собственным ушам. Дрожащими руками он тянется к дверному замку, в бреду поворачивая его. — Саша..? Грязный, весь мокрый от проливного дождя, с огромными синяками и красными глазами, Собакин сейчас является полным воплощением своей фамилии. Пёс. Избитый, выглядящий так, словно скитался пол жизни по помойкам, дрался за последний кусок еды и не спал неделями, подскакивая от каждого шороха. Он весь трясётся, но улыбается. Хотя, на улыбку это конечно мало тянет: ломанная линия, предвещающая скорую истерику, напряженные скулы и дёргающиеся глаза. С трудом он поднимает правую дрожащую руку и приветственно машет. — Привет, Тош. Антон стоит, не в силах ни пошевелиться, ни слова сказать. Словно его в землю вкопали, или, в этом случае, прибили гвоздями к линолеуму, а рот зашили несколько раз. Но заглядывая в неестественно широкие зрачки, Тоша вдруг отмирает, открывает рот и бьёт. Ударяет с такой силой, что Саша по инерции отшатывается назад, а голова разворачивается в сторону. Щёку мажет тупой болью, и Собакин виновато закусывает губу, не переставая улыбаться. Тихо шепчет «заслужил», прикрывая глаза и прикладывая ладонь к горящей коже лица. А Антон взрывается. — Сука, Собакин, ты долбоеб! Мудак конченный, блядина, уебок последний, ты, блять, понимаешь, что наделал!? Мразота, кто вообще так поступает! Знал бы ты, как я тебя нахуй ненавижу! Тяночкин задыхается, отчаянно жестикулируя, замахиваясь для новых ударов, но не решаясь на них. Бьёт несколько раз в неполную силу по напряжённому плечу друга, но на большее его уже не хватает. Антоше хочется рвать и метать, избить непутевого товарища до синяков и разбитого носа, хочется, чтобы лицо Саши горело от почещин, а ноги подкашивались, вот только маленькая прихожая не слишком подходит для этого, а мяукающая где-то в глубине коридора напуганная Гречка слегка отрезвляет. А ещё он понимает, что не может. Да, он злится, он обижен, в нем бурлят непонимание и простое желание узнать «почему?», но Саша все еще его друг. Все еще его родной и близкий человек, тоже отчаявшийся и потерянный, тоже напуганный, разбитый, пожираемый гигантским чувством вины, а ещё и без того весь разукрашенный и грязный. В горле сухо, а глаза предательски жжёт, когда в уши врезается негромкое «прости». Антон начинает истерически смеяться. Он хватается руками за голову и с силой оттягивает волосы, уставившись в пол. Смеется громко и надрывно, задыхаясь и качаясь из стороны в сторону. — Ты меня и Алину на голову поставил, ты заставил нас волноваться и не спать ночами, ты нахуй оставил одну гребанную записку, а теперь приходишь накидавшись непонятно чем и говоришь... Он вновь замирает и обрывает свою речь, когда слышит из дверного проёма тихий всхлип. Тоша поднимает голову и ловит взглядом дрожащие плечи, накрытые грязной болотного цвета спортивкой, опущенную лохматую светлую голову и прижатые к губам ладони. Саша закрывает рот руками, стараясь похоронить в себе эмоции и подавить непрошенную влагу, но по итогу получается только давиться ей. Антон растерянно распахивает рот, а затем ошарашенно скользит взглядом к полу, куда падает Собакин. Саша встаёт на колени, хватаясь за ноги Тоши, будто за спасательный круг, за единственную надежду, за последнее, что у него осталось. Он обнимает его за голени, утыкаясь носом куда-то чуть выше щиколотки, и щекочет дыханием кожу. Волоски на ногах встают дыбом. Антон не в силах вымолвить и слова. А Саша начинает рыдать. Он задыхается, захлебывается собственными слезами и истерикой, жмётся все ближе к ногам друга, вытираясь лицом о край его штанины. Поджимает к себе колени, рвано дышит через рот и судорожно шепчет одно единственное слово. — Прости, прости, прости, прости, прости... Тоша едва моргает. — Саш, я... Ты... Всхлипы становятся лишь громче. — Прости! Антон на ватных ногах опускается на пол и хватает Сашу за руки. Встречается с ним взглядом, хочет сказать хоть что-нибудь, однако тот выглядит до того разбитым, что Тоша лишь притягивает его к себе, утыкая мокрым носом в своё предплечье. Собакин абсолютно теряется. То пытается вцепиться в друга, комкая тонкую ткань домашней футболки, то старается отстраниться, оглядывается беспрерывно по сторонам, словно в поисках чего-то, но все время бормочет одно и то же. Антон давит в себе панику. Он нужен Саше здесь и сейчас, не потерянный и напуганный, а сильный и решительный. И пусть грудь все еще тисками сжимает обида, он дорожит Сашей. Он должен быть тем, кто сможет помочь ему и успокоить. В конце концов, именно он искал его столько времени. Он поклялся, что не позволит ему больше никогда пропасть и сейчас он сделает всё, чтобы Саша был в порядке. Тяночкин берет чужие ладони в свои так же, как Собакин сделал это тогда, прошлой зимой, переплетает их пальцы и просит посмотреть глаза. — Саша. Саш. Саша, просмотри на меня, пожалуйста. Смотри на меня. Да, вот так, хорошо. Я с тобой, слышишь? Я с тобой и я помогу тебе. Только успокойся. Всё будет в порядке. Губы светловолосого дрожат в новом приступе, а зрачки бегают туда сюда по лицу Антона. Саша открывает и закрывает рот, хватая воздух, словно выброшенная на берег рыба и опускает взгляд. — Они... Они найдут меня. Они найдут и тебя, и меня, и Алину, если она встретится со мной. Они на всё пойдут, Тош. Теперь ты в опасности из-за меня. Но я... Я просто.. «Не знал, куда еще пойти» остаётся несказанным вслух. Он давится новой порцией слёз и вздрагивает, вжимая голову в плечи. Антон набирает в лёгкие побольше воздуха, собираясь с мыслями. — Саш. Саша, — он старается унять дрожь в теле и в голосе, дабы вызвать хоть какую-то реакцию. Тот лишь продолжает захлёбываться рыданиями, не в силах справиться с собственной истерикой. Тяночкин идёт на крайние меры, — Сашенька. Тот замирает, практически переставая дрожать. Поднимает мокрый взгляд на Тошу, кусая губы. Радуясь про себя, что смог хотя бы вывести Сашу на зрительный контакт, Антон продолжает. — Мы поможем тебе. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты не один, слышишь? Мы будем рядом. Я буду рядом. Никто не пострадает, я обещаю, — он впивается ногтями в его плечи, комкая пыльную ткань сашиной кофты. Он не хочет думать о том, почему Саша резко решил вернуться. О том, кто его преследует и кому он успел так насолить в столь юном возрасте. О том, что Саша оставил его, ушёл, ничего не сказав, просто пропал. Он думает только о том, как уберечь друга от новых неприятностей, о том, что будет с ним рядом, что бы не случилось. Завтра утром он сразу же позвонит Алине и они обязательно что-то решат, а сейчас... А сейчас Сашу вдруг начинает трясти. Антон пугается, но не показывает этого. Быстро хватает друга за руку и тащит в ванную. Вода немного отрезвляет, и Тоша плещет другу в лицо снова и снова, умывая его и смывая кровь, тихо приговаривая «вот так», «молодец», «все нормально». «Все нормально», конечно, смело сказано. Как вообще хоть что-то может быть нормальным, если к тебе посреди ночи вламывается твой друг-наркоман, пропавший пару месяцев назад, просит прощения и рыдает у тебя в ногах? Собакин опирается спиной о холодный кафель и стекает на пол, всё еще тихо всхлипывая, но уже без слёз. Антон осторожно присаживается на корточки перед ним, и невесомо, боясь спугнуть, касается белоснежных волос. Заправляет прядь за ухо, мягко проводит рукой по щеке и пытается заглянуть в глаза. Зрачки чуть уменьшились. Отходняк — штука тяжёлая, у Саши кружится голова и стучит в висках, но мыслит он более-менее трезво, а взгляд кажется относительно осознанным. Серые глаза влажно поблёскивают в полумраке маленькой комнаты, освещаемой лишь почти перегоревшей лампочкой из коридора. Собакин выглядит как побитый жестокими детьми бездомный щенок, и Антон, боясь спугнуть, в полтона спрашивает: — Ты как? Саша слабо кивает. — Нормально. Спасибо. Тоша копирует кивок, мутно глядя пару секунд, а затем делает что-то странное. Тянется немного вперед, обхватывая овал лица напротив ладонями, и робко, едва ли ощутимо, касается чужих губ своими. Саша замирает. Перегоревшая, до этого мигающая раздражающе лампочка замирает. Всё время мира замирает для них. От Антоши пахнет банановыми коктейлями, домашним уютом и поддержкой. Его губы на вкус чуть сладковатые, а кончик носа невесомо трётся о сашин. Холод металла колец контрастирует с теплом его губ, и Тоша проводит несмело кончиком языка по одному из них. Теперь, когда их губы настолько близко, а тёплые пальцы мягко поглаживают мокрые щёки, Саша действительно чувствует себя лучше. Чувствует, что не один. Что ему действительно помогут. Что возможно, все и в самом деле будет хорошо. Что есть крохотный лучик света, лучик надежды в этой непроглядной пучине мрака. Антон смутно соображает, что делает, но тихий голос из глубины сознания будто подсказывает ему, что он поступает правильно. Что он поступает так, как нужно. Он целует его коротко и нежно, словно боясь сделать что-то лишнее, словно боясь разрушить все, что они имеют. Но в груди почему-то бьётся чаще, и совершенно не так, как во время паники, отчаяния и страха. Это... другое. Такое тёплое, трогательное, приятное и мягкое на ощупь. Разливается по телу тягучим шоколадом, или любимым милкшейком Антона, распутывает липкий клубок из мыслей и дарит что-то хорошее. Это и есть то самое чувство? Возможно. Чувств сейчас слишком много, чтобы определить из них что-то конкретное. Тоша мягко отстраняется и едва заметно улыбается уголком губ, замечая смятение и растерянность во взгляде напротив. Осторожно притягивает Сашу к себе, зарываясь носом в копну белых волос и проводя рукой по уже немного расслабленной спине. — Я тебя больше никуда не отпущу, понятно? И никому не отдам, пусть только попробуют забрать, — шепчет Антон, прикрывая глаза. — Ого, такой смелый стал. Прямо сторожевой пес, — хрипло усмехается Собакин, пряча усмешку между чужим предплечьем и шеей. — Заткнись, придурок. Это ты псина злоебучая. Я серьёзно. Я понятия не имею во что ты вляпался, но мы со всем справимся. Саша благодарно кивает и жмётся ближе. Они утопают в темноте ванной комнаты и тёплых объятиях. Лампочка в прихожей окончательно сдохла и отрубилась, предсмертно подмигнув. Руки Саши всё еще подрагивают от действия легкой наркоты и недавней истерики, но теперь на сердце чуточку спокойнее. Теперь он взаправду ощущает, что не один, чувствует это каждой клеточкой своего тела, осознаёт, что возможно ему действительно помогут. Осознает, что у них возможно есть шанс. Антон слегка отстраняется, оставляя лёгкий поцелуй на скуле Саши и прижимает его обратно ещё крепче, кажется, на полном серьёзе не собираясь отпускать его как минимум следующий час. Как только наступит утро, он свяжется с Алиной, расскажет ей обо всём и она поможет им что-то придумать. Они постараются помочь, постараются все разгрести и исправить. Тоша знает, что Саша проблемный. Пиздец какой проблемный, если уж быть совсем откровенным. И то, во что он вляпался, тоже скорее всего пиздец полный, а Антон по уши в этом пиздеце вместе с ним. Но он точно так же знает, что Саша очень дорог ему, что он всегда ему поможет и поддержит, какой бы ужасной не была ситуация. Поэтому они попытаются. Они приложат все усилия, отдадут себя полностью, но справятся. Никто не обещает им, что все будет хорошо, никто гарантий этого самого "хорошо" не даёт. Но даже так, они предпримут все возможные попытки, чтобы достичь его. Если есть шанс, пусть и маленький, они непременно им воспользуются. Антон рядом с Сашей, Антон обнимает его и Саша чувствует это "рядом". Оно даёт ему надежду, дает хоть каплю веры в хорошее будущее. Его тепло согревает продрогшее тело, а касания выравнивают сбившееся дыхание. Никто не говорит им, что будет легко. Никто не говорит им, что у них обязательно, стопроцентно все получится. Но они вместе. И это уже даёт сил для того, что бы сделать хоть что-то. Кто знает, быть может все правда будет хорошо. По крайней мере сейчас, в эту секунду, в этой темной ванной и в этих объятиях, все на самом деле в порядке.