приглашение на казнь

за окном белым шумом шёл проливной питерский дождь, бесконечно толкаясь в алюминиевых сливных трубах дома. в кабинете пыльное бра едва-едва освещала рассеянным светом мутной лампочки захламленный стол и распадающегося малянова. аккуратно перевязанная белая папка — его личная казнь, а в ней — собственноручно подписанное приглашение в графиках, схемах и бесконечных расчётах. тут же комком лежал инфернальный ëж телеграммы — ехидный злобный надзиратель. нет, решил малянов. пусть бытие будет безымянным, а сущность беспредметной. и на гильотине можно быть свободным. фу, какой древний атавизм, эти гильотины... малянов схватил папку и направился по одному ему известной дороге. *** вечеровский был сам не свой: непривычно неопрятный, будто побитый, и страшно уставший. и малянов наверно бы и ушёл восвояси обратно в свою газово-звëздную камеру, но вечеровский сам затянул его в квартиру и предложил кофе. среди земляной бутылки «ахтамара», фаянсовых чашечек и высокого кофейника белая папка выглядела как часть сервировки, словно поднос, на котором должны были вот-вот вынести главное блюдо, но его всё нет и нет (потому что главным блюдом здесь маляновский оцепенелый разум). пары минут хватило, чтобы вечеровский вернулся в своё прежнее амплуа подтянутого и утончённого соседа. но когда тот молча влил в кофе коньяку в соотношении «коньяк с кофе», малянов увидел, что всё это напускное — вечеровский сейчас в таком же отчаянии, как и он сам. — я собираюсь уехать отсюда, — прозвучало тихо от вечеровского, когда тот опрокинул в себя чашку. малянову вспомнилась вчерашняя картина того, как ослепительный рваный шов молнии ударил в двенадцатиэтажку. и подумалось, что сейчас он почувствовал себя бетонной многотонной двенадцатиэтажкой, в которую влетело ядро миллионоваттной молнии. должно быть, малянов бы рассыпался тут же. (он был близок к этому.) кофейник уже остыл, а бутылка коньяка абсолютно опустошена. нет, подумал малянов, невозможно довести существующий в условиях земной гравитации объект до состояния абсолюта. но сейчас, глядя на вечеровского, на то, как его пальцы невпопад пытаются ухватить чашку в попытке протрезветь, малянов был уверен — ему абсолютно не безразлично на него. поэтому, видимо, он и вспылил на вечеровского, на его глупую мысль поменять точки координат на ограниченной системе, где его запросто достанут. на его идиотскую мысль бросить институт. на его невысказанную мысль бросить малянова. белая гильотина сброшена на пол, а чашки жалобно зазвенели: малянов и сам не понимал, почему его руки потянулись к воротнику рубашки вечеровского, встряхнули его и до болезненной дрожи сжимали плечи. малянов за всю свою жизнь так и не научился нормально целоваться, но ему и не нужно: сейчас он пытался впаять в себя вечеровского, сухими от коньяка и горячими от кофе губами опечатать его невидимым сургучом, который до сих пор висит на квартире снегового. — ну, полно тебе, дим, — вечеровский отстранил его, и теперь казалось, что малянов не яростно тормошит, а отчаянно цепляется за филипповы плечи, — поигрались в институте, и хватит. у тебя семья, в конце концов. вечеровский благоухал, как лилии в открытом гробу, и малянов с ненормальным энтузиазмом падал в гробовой шëлк филиппового костюма. возможно, именно вечеровский должен был стать маляновским танатосом. и всё-таки, подрагивающие пальцы вечеровского малянов различал отчëтливо среди сводящего с ума распада собственного мира. в конце концов и миллиарда лет не хватит, чтобы заставить малянова так просто обо всём забыть. *** вечеровский всегда думал, что будет главным героем в чьей-то жизни. решать проблемы по щелчку пальцев и знать, что делать. именно поэтому он выучился на математика, пошёл в науку, заслужил себе приличное имя... но когда к нему пришёл разбитый дима, вечеровского током прошило осознание, что ни черта он не может сделать. ползущий по всему разуму страх разъедал не хуже кислоты. но нужно, необходимо показать диме, что всё под контролем в его предсмертно дрожащих руках. поэтому он на автомате предлагает малянову лучшее, что мог дать тогда — кофе. а себе время, чтобы решить, что делать дальше, пока приводил себя в порядок. но решение не пришло, а вечеровский совершенно отвратительно вёл себя в спонтанных ситуациях. особенно плох вечеровский, когда дело касается малянова. его внезапное решение уехать сорвало какие-то пломбы с малянова и дальше вечеровский совершенно растерялся, а невпопад отчаянный поцелуй выбил из него весь воздух. сразу вспомнились бетонные подоконники института, к которым он утягивал малянова для совершенно внеучебных дел. давно всё это было и неправда — по крайней мере, об этом попросил сам малянов накануне своей свадьбы, и вечеровский не сопротивлялся. теперь малянов цепляется за него среди неудержимого потока приближающейся энтропии, и вечеровский знал, что и миллиарда лет не хватит, чтобы забыть это.