Недоброе место

      — Добро пожаловать, молодой господин! — приветливо улыбнулась хозяйка постоялого двора, куда он зашёл перекусить. — Чего желаете?       Путник приподнял свою шляпу и задорно сверкнул весёлыми глазами. Взметнулись от пробежавшего ветра его поношенные, много раз латаные одежды, выглянули из-под подола стоптанные о многие сотни ли сапоги, вились по спине длинные волосы, малая часть которых собралась в хвост на затылке.       — Желаю самое острое блюдо, какое только у вас есть! И пару кувшинов лучшего вина! — заявил он и расплылся в очаровательной улыбке. — И велите поварам, чтоб не торопились, я никуда не спешу и могу подождать, — продолжил он, заметив почти до отказа набитый посетителями зал — пустовал только один столик в самом дальнем и самом тёмной углу. — И очень надеюсь, что уважаемая хозяйка скрасит моё ожидание разговором.       — Конечно, конечно, молодой господин! — разулыбалась женщина и ушла, чтобы отдать распоряжения. Хоть её и смутил внешний весьма потрёпанный вид новоприбывшего, что-то внутри подсказывало, что он в состоянии заплатить за еду и питьё, и не давало послать бродяжку куда подальше.       Когда она вернулась, посетитель уже сидел за тем самым столом в углу и внимательно рассматривал помещение и каждого гостя, стараясь, впрочем, не слишком напрягать окружающих своим вниманием. Хозяйка подошла к нему, села напротив и с увлечением принялась отвечать на каждый его вопрос — сам гость признался, что очень много лет не был в этих краях и будет рад послушать любые новости.       Когда принесли его блюдо и вино, он принялся есть, ловко орудуя палочками и не прекращая внимательно слушать собеседницу. Вот только пальцы его были сплошь покрыты мелкими шрамами, рубцы вились по ладоням, уходили под края рукавов. Заметив это, хозяйка запнулась, и странник торопливо скрыл пальцы под тканью.       — Куда ты держишь путь, молодой господин? — спросила хозяйка, когда он, благодарно улыбаясь и не переставая нахваливать еду и вино, отложил палочки и спрятал второй кувшин в рукав — первый был давно выпит.       — Я направляюсь в Гусу, добрая госпожа, — ответил путник.       Лицо хозяйки скривилось, под глазами залегли недобрые тени, когда она опустила голову. Женщина принялась заламывать руки, теребить одежды, будто о чём-то размышляя.       — Что с Вами, хозяйка? — окликнул он её спустя пару мгновений.       Та подняла голову, впилась взглядом в его лицо и чётко, почти по слогам сказала:       — Не ходи туда, молодой господин. Недоброе это место.       — Странно, — протянул посетитель, отклоняясь назад и опираясь затылком о стену. — Я был там много лет назад, и тогда это была обитель покоя и мудрости, гостеприимная ко всем, кто был готов жить по её правилам. Там пели песни водопады, и холодные источники, наполненные живой природной силой, вторили им. Там в небесах кружили прекрасные птицы, давая ветру подхватывать свои могучие крылья. Там жили чистые душой праведники, уважаемые всеми, пусть и немного нудные в своей праведности. Что же случилось?       — Как же давно Вы не захаживали в наши края, господин, — хозяйка переменила манеру речи, стала обращаться к нему уважительнее, поняв, что собеседник её, выглядящий совсем молодым мужчиной, почти юношей, на самом деле намного старше. — Так оно было двадцать лет назад. Тогда заклинательский орден Гусу Лань был в самом расцвете. Их любили и уважали, а уж мы, жители Цайи, были готовы боготворить их за избавление от нечисти. А потом была война, и собаки, прикрывающиеся солнцем на своём гербе, сожгли Облачные Глубины.       — Я помню ту войну, — задумчиво кивнул посетитель. — Но ведь после неё Облачные Глубины отстроили, разве нет?       — Отстроить-то отстроили, да беда в том, что злоба поселилась в людях, — с горечью продолжила хозяйка. — Поломала война великих заклинателей, благородство в лицемерие обратила, праведность — в нудный бубнёж. Они ослепли в своём стремлении жить по правилам. Был среди них один — второй сын предыдущего Главы, младший брат тогдашнего, — который не потерял себя в крови и пламени сражений. Полюбил он, ох, как полюбил! Так, что и в огонь готов был, и в воду, и куда угодно за своей душой. Да вот только беда — полюбил отступника, тёмного заклинателя, против которого все остальные ордена хотели новой войной пойти. И пошли — злодея погубили, он сам смерти отдался, а вот второй… Окружили его злые старейшины, на суд привести хотели, а он до последнего возлюбленного своего защищал и против родного брата меч готов был поднять. Да поздно было — уж погиб отступник. И тогда молодой господин сам в руки клеветникам отдался, позволил себя увести и наказать. Говорят, ему грозило наказание дисциплинарным кнутом! Но боги знают их, этих заклинателей, уж я не разбираюсь в их наказаниях. В общем, прогневили старейшины этим приговором кого-то могущественного — налетел ураган, да такой, что горы застонали, содрогнулась земля и пригнулись к ней деревья. С тех пор не видели мы никого из тамошних, хотя раньше каждую неделю на рынок кто-нибудь спускался.       Посетитель слушал внимательно, то хмурясь, то в неверии качая головой. Не может такого быть — чтобы из-за какого-то урагана великий орден в ничто обратился. Странно это, неправильно.       — И что же, совсем ничего от них не слышно? — спросил он со странной надеждой, будто чаял услышать не опровержение своей догадки, а её подтверждение.       — Мужики наши, когда в горы за дровами ходили, видели, говорят, разрушенные стены да слышали чьи-то горькие завывания. Больше ничего, — пожала плечами хозяйка. — Не ходи туда, господин. Видели мы бродячих заклинателей, которые туда уходили. Ни один из них не вернулся.       — Спасибо за разговор, уважаемая хозяйка, — гость встал из-за стола и положил перед госпожой небольшой кусочек серебра. — И за еду спасибо, очень вкусно. Но мне нужно туда. Прощайте.       Женщина глядела в отдаляющуюся спину, облачённую в потрёпанные походные одежды, и казалось ей, будто вместе с этим израненным, поломанным жизнью человеком пришло в их край будущее — странное, непонятное, но способное исправить ошибки прошлого.

༺ ༻

      Каменное крошево, оставшееся от пресловутой стены правил, не вызвало в нём никаких чувств. Хотелось лишь одного — вновь взглянуть в пылающие гневом и неприязнью глаза Лань Цижэня и спросить: «И чем тебе твоя стена помогла? Да ничем! Погубила она всех вас!»       Чем глубже он заходил на территорию резиденции, тем больше окаменелых силуэтов попадалось ему на пути. Все застыли так, как были в момент необъяснимой катастрофы: кто-то навеки замер, занеся ногу для следующего шага, кто-то не успел донести до рта чашку, кто-то, наказанный, так и остался стоять на руках. Лишь один из всего ордена был готов застыть: заклинатель стоял на коленях перед павильоном наказаний и, молитвенно сложив руки, кого-то о чём-то просил.       Пришедший человек обошёл его пару раз по кругу, рассмотрев детально полную покорности позу и зажмуренные от сдерживаемых слёз глаза, а потом опустился на колени напротив него и, достав кувшин из рукава, глотнул вина.       — За Вас, глава Лань, — сказал он после и вылил оставшуюся жидкость перед каменным изваянием. — Из всех них мне жаль лишь Вас и детей. Но ваши старейшины сами обрекли вас на гибель. Уж надеюсь, Вы встретитесь с ними где-нибудь там, во владениях Ян Вана и зададите им взбучку. Но я пришёл не за Вами. Так что прощайте. Надеюсь, в следующей жизни мы с Вами не будем врагами.       Путник поднялся и, махнув напоследок рукой, ушёл прочь, в сторону холодного источника и ледяных пещер, туда, куда звала его нить энергии обиды. Вопреки всем законам мироздания, она не была тёмной — наоборот, в своём яростном негодовании она сверкала чистым светом, таким, что любой другой человек и нечеловек не сумел бы без боли смотреть на неё. Мог лишь он.       — Ты, Лань Чжань, был, как и я, рождён, чтобы нарушать все правила, — усмехнулся путник и протянул руку, будто лаская эту яркую нить. — Не будь это бредом, я бы подумал, что неповиновением ты заразился от меня. Жаль только, что орден Гусу Лань не был способен позволить тебе вволю развернуться. Жаль.       На то, чтобы найти подводный проход в священную пещеру, потребовалось время и почти до костей замёрзшее тело, но оно того стоило. Казалось, будто многовековой лёд пылал таинственным холодным светом, и вода переливалась в этих лучах. Под ногами шуршала мелкая каменная крошка, и это вовсе не было тем, что можно ожидать от священного запечатанного места.       — Жаль, что Вы, учитель Лань, оказались столь узколобы, — пробормотал путник, присев рядом с обломками, взял горстку в руку и пару раз пересыпал из ладони в ладонь. — Уж простите, на Вас вина у меня не осталось. Придётся Вам лежать здесь и ждать, пока тот, кого Вы обрекли на страдание, сумеет отпустить Вас, — он отряхнул руки и выпрямился, больше не обращая на крошку никакого внимания.       Морозный покой пещеры нарушало лишь одно неприятное обстоятельство: под самым потолком, прикованный за десяток стальных колец, охватывающих длинное тело, висел белоснежный дракон. Могучие лапы, разведённые в стороны и так же закованные, безжизненно стремились к полу, и когти на них были похожи на затупленные, совершенно не опасные глиняные черепки. Живот и бока пересекали множество скрещивающихся друг с другом рубцов, жутких, едва заживших, а лёд вокруг был залит чем-то алым, давно вмёрзшим в общую массу. Склонённая в бессилии морда и плотно закрытые глаза навевали какую-то ужасную тоску.       Путник подошёл к нему и, встав точно под брюхом, протянул вверх руку, касаясь кончиками пальцев отливающей серебром чешуи. Длинный ус божественного создания дёрнулся, заскрежетали цепи, когда оно подняло голову и, немыслимым образом изогнувшись, взглянуло ярким золотым глазом на наглеца, посмевшего коснуться его.       — Здравствуй, Лань Чжань, — тихо сказал тот, полез в мешочек цянькунь, достал оттуда меч и, привстав на носках, с усилием разрубил цепи на задних лапах и около окончания хвоста.       Байлун заворочался, опуская заднюю половину своего тела на пол, и уже сам, зарычав, разрушил остальные оковы, которые, едва отпустив из своего плена прекрасное существо, разлетелись пеплом. Тут же задние лапы дракона, ослабленные долгим бездействием, подогнулись, и длинное туловище рухнуло на лёд, пустив по многовековому покрову пару трещин.       — Ну что ж ты так, гэ! — запричитал странник и, оббежав его, с трудом поднял лобастую усатую голову, чтобы сразу же положить себе на колени и осторожно зарыться пальцами в шерсть у ушей. — Надо же хоть немного себя беречь!       Байлун заворчал, вонзил когти в холодную плоть льда, вдруг напрягся весь, сжался, стал уменьшаться и уменьшался так до тех пор, пока не принял человеческий облик.       На белоснежной коже шрамы от наказания выглядели ещё более жутко. Плоть бугрилась и багровела от малейшего движения, казалось, вот ещё немного — и рваные края ран вновь разойдутся, опять побежит кровь. Но человеку, только что бывшему драконом, было плевать на собственные неудобства.       — Вэй Ин… — застонал он, подтянулся, удобнее ложась грудью на чужие колени, и вцепился пальцами в складки чужих одежд. — Вэй Ин, ты вернулся…       — Чшш, Лань Чжань, — мягко улыбнулся тот и зарылся пальцами в спутанные волосы на его голове. — Я здесь, с тобой. Всё хорошо.       Плавно текли мгновения, их отсчитывал тихий и дробный звук капель воды, упавших с потолка и разбившихся о пол. Ни один из мужчин не замечал этого, слишком поглощённый человеком, находящимся рядом. Лань Ванцзи то сжимал, то разжимал пальцы, сминая и без того не самые приличные одежды, а Вэй Усянь, почёсывая его голову, просто дышал, не смея поверить в то, что они наконец вновь вместе. Тёплое кольцо рук ощущалось домом, обернувшисся вокруг его поясницы.       Так много лет прошло с тех пор, как они последний раз виделись. Так много воды утекло, так много людей погибло, так много мыслей карьером проскакало в их головах, сшибая собой весь привычный строй мироздания. Так сильно изменились они сами.       — Это была откровенно хреновая идея, гэ, — пробормотал спустя долгое время Вэй Усянь и, наклонившись, притянул к себе чужое лицо, чтобы оставить на губах лёгкий поцелуй.       Через его губы и руки, крепче прижавшие Лань Ванцзи к чужому телу, направилась божественная энергия — алая, мощная, она потекла могучим потоком, залечивая старые раны и напитывая ослабевшее тело силой. Лань Ванцзи застонал, с готовностью поглощая всё до капли, медленно выпрямился и привалился плечом к плечу Вэй Усяня, обещая себе, что, как только он оправится от последствий заточения, они непременно займутся щрамами, что исполосовали все руки — да и наверяка всё тело — его Вэй Ина. А то так ведь... неправильно, нехорошо.       — Как бы плохо нам ни было, мы узнали много нового, верно? — прохрипел он голосом, давно забывшим, что такое говорить.       — Гэгэ, когда ты научился шутить? — рассмеялся Вэй Усянь и крепче обнял возлюбленного. — Видят Небеса, я так скучал по тебе все эти годы. Знаешь, Его Высочество рассказывал, будто им с Хуа Чэном пришлось собирать мою суть по крупицам, а потом сшивать их все вместе какими-то волшебными божественными нитями, потому что самостоятельно собираться и оставаться целым я не желал. Потому и в шрамах теперь весь... Одна крупица, знаешь, каким-то образом застряла меж струн твоего гуциня…       — Я звал тебя, пока мог, — признался Лань Ванцзи. — А потом, узнав, что я делаю, они схватили меня и избили дисциплинарным кнутом. Я не мог… не мог оставаться в слабой оболочке человечьей плоти, не мог продолжить хранить тайну, мне пришлось обернуться, иначе я бы обратился в ничто…       — О, гэгэ, ты был так возмущён несправедливостью, что уничтожил орден Гусу Лань… Они не мучались, не волнуйся. Они просто застыли, обратились в ничто вместо тебя.       — Все?       — Без исключений. Все, кто был на горе, и все, кто приходил после. Все, — он помолчал немного, а потом потянул Лань Ванцзи вверх, вставая на ноги и придерживая его. — Пойдём. Друзья нас уже заждались, да и А-Юань скучает. О, ты не представляешь, какого замечательного юношу из него в моё отсутствие сумели вырастить Император Небес и Непревзойдённый демон!       Они, не обращая внимания на шуршащую под ногами каменную крошку, направились к выходу из пещеры. Когда мягкие лучи солнца коснулись их счастливых лиц, Лань Ванцзи уже спокойно шёл без поддержки. Выложенные белой галькой тропки, казалось, цеплялись за их ноги, не желая отпускать, но двух божеств, короткое время бывших людьми, это не могло остановить. Едва они, ещё раз пройдя мимо бывшего главы Лань и попрощавшись с ним, вышли за пределы того, что когда-то было великолепной резиденцией могущественного ордена, меж горных пиков, меж полуразрушенных зданий и покосившихся деревьев вновь, как много лет назад, пронёсся могучий ураган, сметая на своём пути всё, что несло бы в себе воспоминание о людях. Строения и каменные статуи бывших адептов разлетелись пеплом и, подхваченные воздушным потоком, растворились в вышине. Не осталось никого — ни виновных, ни невинных, — только горный лес с обширными полянами да по-прежнему звонко поющими водопадами.       А влюблённые, поглощённые друг другом, вернулись туда, где их ждал один на двоих дворец, в котором никто не посмел бы нарушить их воссоединения, и где был мальчишка, сумевший пробраться в их сердца и получить гордое звание сына.