whenever, wherever

— А-а может всё-таки минет? — он запинается в самом начале, так и не договорив, пытается обернуться. Отступать прямо сейчас глупо и нелогично, но непривычный страх сжимает грудную клетку, будто ему действительно есть чего бояться, хотя паучье чутье спит глубоко внутри. — Тише, все нормально. Это и мой первый раз, — слышит рядом с ухом, когда чужая рука мягко поглаживает шею с другой стороны в попытке успокоить и подарить чувство комфорта. — Мы хорошо подготовились, если будет больно, то совсем немного, — поцелуями идут вдоль ключицы, отвлекая. Майлз судорожно кивает, он знает что ему и правда совсем нечего бояться. Тем более, он возбуждён достаточно, чтобы хотеть большего, чем просто взаимная дрочка. Пальцы начинают перебирать его ребра и стремятся к прессу, лицо напротив выглядит предвкушающе довольным: глаза блестят, губы приоткрыты, и Майлз, отданный своим 110-процентным чувствам, слышит, как воздух со свистом скользит туда обратно между зубами. Он старается отвечать, трогать в ответ, но этого не достаточно, не хватает чего-то, чтобы сняло этот чертов предохранитель. — Бесит, что ты такой спокойный, — шепчет он и притягивает лицо к себе, впиваясь в губы и выбивая, наконец, из Бродяги стон. — Издеваешься надо мной? — Ага, для этого родился, ах-черт! — Бродяга лезет руками под штаны и Майлз не находит больше в себе сил язвить. Слишком много ощущений, и он в них теряется. Дальше остаются вспышки прикосновений, которые отвлекают от растяжки, долгой — основательной — и губы, которые то и дело встречаются с его собственными. Когда пальцы сменяются членом, он чувствует себя странно, но хорошо. Майлз стонет в чужое плечо громко, не сдерживаясь, когда Бродяга проходится по простате. Он растворяется в этих ощущениях, вцепляется, скребёт сгрызанными ногтями спину Майлза'42 и чувствует приближение конца. Он ловит пик сам не понимая от чего конкретно: от стонов прямо в ухо, от того, как его член трётся между их телами, или от толчков внутри. Майлз особо громко пытается отдышаться пока ловит звёздочки перед глазами и чувствует, как Бродяга задерживается в нем с похожим мычанием и кончает следом. Ни один, ни другой не сдерживаются. Майлзу с Бродягой вообще сдерживаться не хочется, и никогда не хотелось. Он знал и понимал лучше, чем кто-либо другой. У них разные жизни, разный опыт, но, на удивление, похожие загоны, которые находили отражение в самых разных вещах: они оба, когда начинали нервничать, несли ерунду быстрее, чем успевали осознать, или, в незнакомой компании не могли установить нормальный контакт. Только если Майлз начинал неловко шутить и пытаться неумело вставить слово, то Бродяга просто создавал впечатление высокомерного и язвительного человека. Это сейчас Майлз понимает, что в первую встречу его альтернативная копия пыталась выглядеть крутой и серьезной, пряча под ледяным спокойствием частичную панику, но тогда, когда кулак впечатся по левую сторону от щеки, Паучку хотелось сжаться в комок от страха и непонимания. Он зарядил током по цепи, смог выбраться, залепил их паутиной на некоторое время и сбежал. Пытался найти способ остановить Пятно, не дать ему убить отца, но для этого надо было выбраться из вселенной. Этой кислотно-зеленой, отравленной, вселенной, которая осталась без Человека-паука. Здесь не было героя, который бы помогал старушкам и останавливал воров, здесь были злодеи, которые без защитника города разгулялись на славу и творили что вздумается. И это учёные из его вселенной обрекли людей на страдания. Он пытался добраться до «Алхимакса» несколько раз, в каждый из которых терялся в незнакомых атомах и упускал ниточку, ведущую к проходу домой. Через сутки неудачных попыток он решил вернуться в тот заброшенный проход в метро, ставшим для него роковым и местом. Там он, стоило увидеть стену, замер не в силах пошевелиться. На него глядел черный, кривой силуэт, обведенный белым баллончиком на фоне неоновой надписи и подтёков. Такое же было у него дома. Воздух в лёгких закончился слишком быстро, а новый вдох всё никак не получалось сделать. Перед глазами начало плыть, всё размазывалось в темную кашицу так сильно, что он присел на колени. — Эй-эй-эй, дыши давай. Повторяй за мной, вдыхаем… и выдыхаем, — кто-то взял его руку и положил себе на грудь, которая согласно словам то вздымались, то опускалась. И тут его прошило помехами: атомы начали перестраиваться, пытаясь отстоять свое право на существование и незнакомой вселенной, выкидывающей с болью по всем телу. Но это, к удивлению, помогло пережить паническую атаку. Боль отрезвила и Майлз увидел перед собой себя самого, выжидающе смотревшего в глаза. — Порядок? — А, д-да, спасибо? — Майлз кивнул, пытаясь отблагодарить. На секунду ему показалось, что всё закончиться здесь — там, где и началось. Но вселенная решила не уничтожать его. Пока что. Дальше все развивалось стремительно: они пришли к мирному соглашению, объединили усилия и попытались достать приспособу, а потом появилась Гвен, которая утащила Майлза в портал и они на всех парах поспешили останавливать Пятно. Когда всё закончилось и Пятно остался заперт в клетке Мигеля, Майлз возликовал. Отец был жив, вселенная не разрушилась, только Бруклин немного пострадал от сражения. От предложения остаться в команде, он отказался, как и отказался от извинений Гвен. Он внезапно понял, что она не хотела вредить и предавать, по глупости сделала больно, но осознание этого не прибавило желания продолжать общение. Он попрощался и попросил не приходить, она лишь отдала браслет с грустной улыбкой, чтобы он мог, если что, связаться с ними. Майлз первым делом открыл портал на Землю'42, потому что там нужно было сделать непосильно много — рассказать, что всё хорошо (он пообещал, когда Гвен уже убежала в портал), поблагодарить и предложить помощь. И как-то всё закрутилось. Он бегал из дома в чужой мир, помогал восстанавливать справедливость, делал домашку, спал ещё на три часа меньше, чем раньше и пытался подготовиться к поступлению в университет. А потом Бродяга, до этого только принимающий его у себя в мире, внезапно оказался во вселенной 1610 и заставил показать самые высокие точки из возможных. Майлз похвастался, что стикер со льва никто никогда не оторвёт, чем вызвал поднятую бровь и саркастичную улыбку. Они начали проводить время вместе не только на вылазках, но и просто так: играли в плойку, рисовали граффити и сидели в маке. Один раз Бродяга потерялся в Таргете, потому что в его магазине ряды были в другом порядке. Как-то раз Майлз'1610 побывал на комикконе и пришел в дикий восторг. Он жутко сожалел, что его вселенная лишила такой радости и не придумала фанатских фестивалей. Майлза'42 на это посмеялся, очень искренне, и потом купил мерч в подарок, потому что лицо Моралеса выглядело слишком жалостливо. Майлз сам не заметил, как быть рядом с Бродягой стало обыденностью — необходимостью. Они проводили друг с другом много времени, когда не надо было спасать людей и останавливать злодеев. Когда он понял, что чувствует что-то слишком похожее на то, что испытывал к Гвен, он просто расплылся в довольной улыбке, продолжая очерчивать маркером собственный чужой профиль. Внешне они были похожи так же, как и внутренне — чем больше смотришь, тем более разными кажутся. Майлз плавнее — Бродяга острее, у Майлза всегда глаза широко распахнуты, у Бродяги — чуть сощурены. Майлз не может подтянуть испанский, а Бродяга говорит с акцентом. И так до бесконечности. Майлз называл его Бродяга, тот в ответ кидался Araña, иногда с ласкательными суффиксами и Майлз, поначалу бесившийся, начал привыкать и любить это прозвище. В какой-то момент они тупо поцеловались. Засосались — признался себе Майлз сразу же, как они отлипли друг от друга в темной подворотне Земли'42. Они были на адреналине, скрывшись от связанных бандитов под сирены полиции, пытались отдышаться и как только это удалось протяжно долго смотрели в глаза друг другу. Не говоря не слова просто приклеились к губам друг друга, пока дыхание не сбилось и опять, а потом заржали громко и счастливо, потому что абсурд ситуации зашкаливал. — Так вот, что это было за напряжение, — уронил тогда Майлз'42 и прокашлялся, как ни в чем не бывало активировал маску и двинулся в сторону дома. Майлз'1610 полетел на паутине следом. — Ты как? — спрашивает Бродяга, когда к ним обоим возвращается способность мыслить. Они лежат на домашней одноместной кровати Майлза, прижавшиеся друг к другу от тесноты, руки с одинаковыми браслетами переплетаются пальцами. Майлз чувствует, как сперма на его животе начинает подсыхать и стягивать кожу, но сил подняться пока нет. — Лучше, чем когда либо. Это было… Как паническая атака, но наоборот, — Бродяга булькает рядом с ним на эту фразу и получает пинок — не сильнее лёгкого толчка — по ноге. — Я серьёзно. — Ага, не знал, что ты фанат паничек. — Я же сказал, что как, но наоборот! — он вскидывает голову и встречается с хитрыми глазами и понимает, что к чему. У Бродяги распушились косички, но волоски, торчащие то тут, то там, только придавали ему вид более коварный, чем обычно. — Придурок, хватит меня дразнить! Или я заклею тебе рот паутиной. — Не могу, Araña, ты слишком мило кипятишься, — Майлза'42 трогает его за подбородок и начинает клевать по всему лицу, пока другой рукой удерживает руки Паучка, пытающегося вывернуться. Спустя две минуты сорок три секунды обслюнявливания лица, которое началось на тридцать шестой секунде клевания, Майлзу удается сбежать из цепких объятий. — Всё, я в душ, достал, — он прыгает в трусы и прихватив старую футболку из шкафа бежит в душ. — Не утопись там, — кидает вслед Бродяга. — Только с тобой, чел. Родители вернутся только завтра — уехали проведать двоюродную сестру Рио в соседний штат. Это значит, что можно не торопиться, можно расслабиться и творить ерунду. Они этим воспользуются.