Пятый слой встретил их трескучим морозом и крупными хлопьями снега. Зима в Бездне здесь ощущалась особенно явно – безжизненная пустыня, которую запомнила Озен, вся была в движении. Ветер сдувал с ледяных скал целые сугробы, а позёмка пробегала по снежному плато мелкими барашками, делая его похожим на море. Ручной термометр показывал, что температура стремительно снижается – вечерело.
Жир Оттобаса, нанесённый на лица, едва-едва спасал их носы от обморожения. Ставить палатку на ночь прямо тут было бесполезно. Озен взобралась на ближайший сугроб и огляделась. Справа и слева виднелись полузанесённые снегом скалы. Можно было бы попытаться отыскать на ночь пещерку, но наткнуться на зимовку Семихвостых скорпионов было бы слишком неприятно. Да и до Алтаря, по её расчётам, оставалось совсем немного...
Внезапно Озен заметила свет. Впереди, в нескольких километрах от них горел какой-то маяк. Его свет с наступлением сумерек становился всё ярче, озаряя округу фиолетовым светом. Недвижимая сообщила об увиденном Лайзе.
– Кажется, это в той же стороне, что и Алтарь. Пошли, посмотрим, что там за иллюминация, и кормят ли у них.
– Интересно, и правда, – улыбнулась Лайза. Её ресницы покрылись инеем и слиплись. – Наверное, кормят. С чего бы не кормить?
Последние шаги к маяку дались им с огромным трудом. Колечки в волосах Лайзы превратились в сосульки, Озен почти не чувствовала пальцев на руках и ногах, а обе они были больше похожи на два белых сугроба, чем на двух белых свистков, но это того стоило. Их взорам открылся огромный палаточный городок, окружавший какую-то грандиозную стройку вокруг маяка. Повсюду сновали туда-сюда одетые в тёплую рабочую одежду Чёрные свистки. Многие из них носили шлемы, закрывающие лица и, наверное, неплохо защищающие их от холода. На каждом шлеме был индивидуальный узор, светящийся мягким голубым светом. Несмотря на то, что уже темнело, работа шла бодро.
– Здравствуйте, – невысокий Чёрный свисток в шлеме подошёл к Искательницам сбоку, будто тоже желая посмотреть на происходящее вместе с ними. – Прошу прощения, на данный момент невозможно пройти к Морю останков. Могу я чем-нибудь помочь?
Голос у него был мягкий, чуть гнусавый. Озен огляделась, но никто, кроме этого мужчины не обратил на них никакого внимания.
– Нам нужен Алтарь, – заявила она. – И мы, так или иначе, туда пройдём. Если это возможно, мы хотели бы немного передохнуть тут... Погода не улучшается.
Мужчина помялся.
– Я отведу вас к главному. Он подскажет вам лучше.
– Спасибо, – мило улыбнулась Лайза.
Несмотря на то, что она почти не могла разлепить глаз, выглядела она вполне довольной жизнью. Палатка «главного по стройке» находилась в самом центре городка. Внутри царила жара – у Недвижимой дыхание перехватило от такой резкой смены температур, – а шкала заиндевевшего термометра немедленно поползла вверх. Сама палатка оказалась довольно просторной – в центре стоял рабочий стол, на котором лежали чертежи и какие-то записи, справа расположилось несколько полок с инструментами и оборудованием, а слева, в самом углу, лежал свёрнутый за ненадобностью футон. За столом, склонившись над чертежом сидел мужчина в тёмном костюме. На его голове тоже был шлем с вертикальной прорезью, светившейся мягким фиолетовым свечением, похожим на свечение маяка. Едва услышав шаги, он обернулся. Озен подумала сперва, что он смущён или обеспокоен – мужчина наклонил голову и немного напрягся, но через мгновение он вскочил со стула, приветственно распахивая руки, как конферансье на сцене.
– Здравствуйте! – воодушевлённо воскликнул он, и Недвижимая тут же поняла, что мужчина довольно молод. – Восхитительно, что вы заглянули сюда! Снаружи ужасная непогода, пожалуйста, позвольте о вас позаботиться...
Прежде, чем Лайза и Озен успели что-либо ответить, он снял мокрый плащ Лайзы и сунул его своему работнику. С плащом Озен пришлось повозиться – молодой человек привстал на цыпочки, чтобы снять его, и Недвижимая сжалилась, самостоятельно отстегнув плащ.
– Сумамма, – обратился он к помощнику, отдавая тому вещи Искательниц, – скажи Пэрро, чтобы высушил плащи... Дамы, не забывайте про обувь, её мы сейчас тоже приведём в порядок! Восхитительно! Снимайте-снимайте, не стесняйтесь! Сумамма, передай Хокко, чтобы принёс горячее. Если Римидэ не занят, пусть поищет гостьям подходящие палатки... Ах, не стойте же, вы застудите ноги!
Озен нехотя принялась стаскивать обувь. Главный развил кипучую деятельность, снабдив обеих стульями, чтобы тем было на что присесть. Отобрав у Искательниц обувь, он выпроводил Сумамму.
– Так-то лучше, не правда ли? Скоро будет чай.
– Как мило, – заметила Лайза. – А с чем чай?
Знаменитый «искательский чай» был особенным напитком, который каждый Искатель готовил по собственному рецепту. У многих, правда, «чай» прочно ассоциировался с супом, поскольку в попытке превзойти друг друга, Свистки клали в кастрюльку всё что угодно, включая мясо и сушёный помёт неритантанов или жареные щетинки беникучинавы.
– Ах, совершенно обычный! Сушёные листья цветов Стойкости, немного мёда – и всё. Надеюсь, он вас не разочарует! – молодой человек принялся собирать бумаги, освобождая место для чашек. – Прошу прощения, я не представился. Чёрный свисток, лидер отряда «Молящиеся руки», Бондрюд.
Словосочетание «молящиеся руки» напомнило Озен молящихся скелетов, и она негромко фыркнула.
– Как пафосно и претенциозно...
– А, по-моему, смиренно и скромно, – Бондрюд сложил руки, будто в молитве, на мгновение опуская голову. – Только так и надо вести себя в Бездне.
– Ебать! У вашего отряда есть название! – искренне восхитилась Лайза. – Это так круто!
– Как мило! – всплеснул руками молодой человек. – А у вашего что, нет? А как вас зовут?
– Лайза! – представилась девушка. – Да, названия нету. Правда, его всё равно скоро расформировывать придётся, но названия, в любом случае, не было.
– Белый свисток, Озен Недвижимая, – ухмыльнулась Озен. Бондрюд взволнованно стиснул чертежи.
– Восхитительно! Лайза и Озен! Какой прекрасный отряд! А почему расформировываете?
– А, – отмахнулась Лайза, – не этот. Расформировывать... потому что я стала Белым свистком из-за смерти одного из наших товарищей. Теперь тяжело как-то смотреть команде в глаза. Он ведь из-за меня умер...
Озен положила руку ей на плечо и мягко сжала пальцы.
– Не из-за тебя. Просто идиот.
– Наири сказал – из-за меня. Они близки были. Жалко, я не поняла раньше, что ему помощь нужна...
Бондрюд заинтересованно наклонился, рассматривая свисток на шее девушки.
– Восхитительно! Значит, так он выглядит... Как мило! Мои соболезнования, терять товарищей неприятно.
– Да... не стоит, – девушка покачала головой.
– В любом случае, я уверен, что это не из-за вас. Вы будете восхитительным Белым свистком – сами посмотрите!
Бондрюд наклонился и коснулся волос Лайзы, а потом ловко достал спрятанный между пальцев цветок Стойкости, и протянул его девушке. Цветок был сухим, но всё равно очень красивым – Озен заметила, как молодой человек забрал его из толстой книги, лежащей на столе и, судя по всему, выполняющей функцию пресса для бумаг.
– Это так мило! Научишь? – спросила Лайза. – А то я только так умею.
Она спрятала цветок в ладонях и подула в них. Когда она раскрыла руки, цветка там уже не было. Бондрюд заинтересованно наклонил голову, и Лайза тут же вытащила цветок из его рукава.
– Дарю! – изящным жестом она протянула цветок молодому человеку.– Восхитительно! – искренне изумился тот, бережно прижимая к себе цветок.
Обычно такие молодые люди не нравились Недвижимой – слащавые и поверхностные, они вызывали только раздражение, но его движения были намного мягче, чем у самоуверенных приставал с улиц, но не такие робкие, как у мальчишек, не способных произнести без запинок «Познакомимся?». На мгновение ей подумалось, что они с Лайзой смотрятся не так уж плохо, и было бы здорово, если бы они...
«Глупости, – оборвала себя Озен. – И всё-таки он очень хорошо воспитан... Нет, всё-таки не из хорошей семьи, слишком шумный. Но изящный, черти его дери...». В этот момент в палатку вошёл очередной член отряда в маске. Он поставил на стол поднос с чашками и чайником. Во главе подноса стояла аккуратная вазочка с пирожными.
– Приятного аппетита, – хрипло произнёс он, а потом, резко дёрнувшись, издал протяжный свистящий звук. – Г... Госпожа Лайза?! Вы здесь?..
– О? – удивилась девушка, беря в руки чашечку с розовым фарфоровым блюдцем. – А ты кто?
Чёрный свисток нажал на нижнюю часть шлема и снял его. Это был молодой человек с тонкими чертами лица и длинными, собранными в высокий хвост волосами. Голова его была странно наклонена, а бледная кожа слегка отдавала синевой. Он дышал медленно, со свистом, а под серыми, внимательными глазами залегли глубокие синяки.
– Хокко! – обрадовалась Лайза. – Ты вырос очень красивым!
Поспорить с ней, не смотря ни на что, у Недвижимой язык бы не повернулся. Строгое, как у военного, лицо, изящная и искренняя улыбка... Молодой человек чем-то напоминал Кизу – Озен уткнулась в свою чашку.
– Рада видеть, что у тебя всё хорошо, – просияла Лайза.
– А как вы? Не видел вас целую вечность!.. – начал было Хокко, но умолк, заметив, что Бондрюд подошёл к нему почти вплотную.
– Хокко, – голос главного совершенно не изменился, но Озен почувствовала, что в этих мягких лапках скрываются острые когти, – ты помнишь правила? Снимать шлем запрещено. При любых обстоятельствах.
– Это... мой Лунный свисток, простите, – Хокко поспешно натянул шлем. – Она спасла мне жизнь... Помните, я рассказывал?
Бондрюд на мгновение замер, а потом развернулся к Лайзе. Из-за шлема сложно было понять, что выражало его лицо, но молчал он долго.
– Очень признателен! – распахивая руки в радостном жесте, воскликнул он. – Хокко много говорил о вас, Лайза! Как это мило!
Его слова звучали неискренне, будто заученный для сцены текст, но молодой человек говорил так всё время, так что слух это резало не так сильно. Хокко поёжился, отодвигаясь от главного, но Бондрюд явно потерял к нему всякий интерес, садясь за стол и аккуратно перекладывая пирожное из вазочки на блюдечко. Наблюдая за ним, Озен только фыркнула: такие и чай мешают, не касаясь стенок ложечкой, и салфетку на колени кладут. Она и сама когда-то была такой, но всё-таки видно было, что и это в молодом человеке какое-то искусственное, как подвижный автоматон в виде накикабанэ в зоологическом музее.
– Как же я рад вам... – просвистел из-под шлема Хокко. – Как вы тут оказались?
– Мы направляемся к Алтарю, – объяснила Лайза. – Мне нужно сделать белый свисток, к сожалению...
– Ваш друг... – негромко произнёс Хокко, а затем, опустившись на одно колено, коснулся лбом колена девушки. – Мне действительно жаль.
– Да... чёрт с ним. Помимо этого... Ну, в целом, живу. Ещё...
Она наклонилась к молодому человеку и что-то шепнула ему на ухо. Озен не сумела расслышать и, судя по напрягшейся спине, Бондрюд тоже. Он замер, будто окаменев, так и не отломив кусочек пирожного. Недвижимая придвинулась ближе к ученице.
– Но это пока секрет, – объявила Лайза, лучезарно улыбаясь. – Не волнуйтесь, уважаемый волнительный конспиратор, это никак не затронет ни вас, ни ваши тайны, так что посвящать вас в него я не обязана.
Бондрюд «оттаял», принимаясь за пирожное.
– Восхитительно! Я понимаю желание сохранить что-то в тайне, не беспокойтесь.
Он нажал на защёлку внизу шлема и слегка его приподнял, чтобы пролезла ложка с пирожным. Затем он поднёс к шлему чашку... но заметив, что Озен с искренним любопытством наблюдает за ним, отставил чай и пирожное и защёлкнул шлем обратно.
– Алтарь, значит... Правильно ли я понимаю, что там, на алтаре, белый свисток принимает свою окончательную форму? Как мило...
– Не на алтаре, – покачала головой Лайза. – Удивительно, что тебе не сказали. Ты не числишься местным лидером? Это государственная тайна, и я не могу её тебе разглашать, так что обратись к старшим в Гильдии. Если ты главный, они обязаны тебе сказать.
Бондрюд взволнованно стиснул воротник.
– К-конечно... – пробормотал он, – обращусь... Не сказали?.. Почему?..
– Потому что ты на год младше Римидэ, – внезапно прохрипел Хокко, ткнув выпавшего из разговора главного. – Думаешь, они расскажут такое малолетке?
– Полагаешь, дело в этом? – наклонил голову Бондрюд. В воздухе запахло озоном.
– Очень может быть. Они несерьёзно относятся к тем, чей возраст не достиг тридцати лет. Мудаки! Не обижайся на них. Просто твёрдо скажи, что не собираешься в ближайшее время оставлять эту команду – они должны будут учесть тебя. Учитывая, сколько они сдирают за налог, абсолютное гадство не относиться к лидерам по-серьёзному. Ублюдки. В крайнем случае, упирайся в закон.
Бондрюд кивнул.
– Спасибо. Думаю, это действительно поможет. В ближайшее время... Ха-ха! Им придётся отнестись ко мне серьёзно, потому что через десять месяцев здесь будет Идофронт!
– Я пойду, – вздохнул Хокко, а потом наклонился к Искательницам и тихонько просвистел: – Если это станет невыносимым, просто выходите из палатки. Он не обидится, а Римидэ уже приготовил вам место для отдыха.
– У нас забрали сапоги, – шёпотом ответила Озен.
– Ох, ну, вам конец. Помолюсь за вас, – Хокко сложил руки точно также, как Бондрюд до этого, и удалился.
Молодой человек тем временем выкопал из кучи бумаг рисунок с проектом и теперь стоял, явно ожидая, когда внимание невольных слушательниц обратится к нему.
– Идофронт? – вежливо уточнила Озен.
– Не буду вас слишком нагружать... – Бондрюд повернул голову в сторону уходящего Хокко, будто прожигая того взглядом, – так что поясню коротко. Считается, что Пятый слой – последний доступный для большинства Искателей, но далеко не последний в самой Бездне. Я хочу сделать исследование глубинных слоёв более доступным и, в то же время, избежать потерь времени на спуск и подъём. По моим расчётам, на Шестом слое время должно идти в десять-двенадцать раз медленнее, чем наверху, то есть, искатель, оставшийся на шестом слое на год, потеряет десять лет наверху! Это всегда усложняло процесс получения достоверных знаний, а аэростаты ужасно ненадёжны. Так что здесь, на месте древнего Алтаря, будет воздвигнут новый храм! Научно-исследовательская база, на которой можно будет обрабатывать информацию с куда меньшей задержкой! Восхитительно же!
– Это прекрасно! – искренне воодушевилась Лайза. – Я думаю, нет ничего лучше, чем подобные пункты наблюдения и сохранения информации. Кроме того, Море останков тоже следует изучить лучше. Здесь, на Пятом, столько всего замечательного и интересного! Чудовищно, что из-за этого ебучего мороза все передохнут быстрее, чем поймут что-то, если будут работать только в палатках. Безопасное тёплое помещение – это замечательно! Если вам когда-нибудь будет нужна доступная мне помощь с этим проектом, пожалуйста, скажите. Я буду счастлива поддержать его.
Озен потрепала ученицу по волосам. Ни мороз, ни потери – ни что на свете не могло заставить её отступиться от своих изысканий... Белый свисток улыбнулась и кивнула.
– И я тоже. Моя База на Втором слое служит, примерно, для тех же целей, и за последние тридцать-сорок лет я добилась значительных результатов, но Пятый слой труднодоступен, и условия тут ужасные. Это прекрасный проект, и я его поддерживаю. Хе-хе... «Восхитительный», я бы сказала.
Молодой человек признательно прижал руки к груди.
– Мне глубоко ценна ваша поддержка! Я всё думал, как сказать вам, что доступ к Алтарю сейчас закрыт, но я готов поспособствовать. Передам, чтобы вас везде пропустили. Только... кхм, там строительные леса...
– Да и хрен с ними, – весело махнула рукой Лайза. – Пройти можно? Значит, мы пройдём!
– Конечно-конечно... Ах! Тогда я по вам сверю мой хронометр! Пока что приблизительные расчёты не дали никакой ясности, лучше проверить эмпирически...
***
Ночь прошла спокойно. Плащи и сапоги им вернули не только совершенно сухими, но и опрысканными чем-то пахучим и влагонепроницаемым. Проснувшись в тёплой палатке на мягком футоне в обнимку с Лайзой, Озен подумала, что хотела бы проводить так каждое утро. Если бы только она могла сказать обо всём Лайзе, если бы только решилась... «Когда вернёмся домой», – пообещала она себе, невесомо целуя девушку в висок.
На завтрак была душистая выпечка с семенами цветов Стойкости, чай и горшочки с зелёной жижей. Лайза назвала жижу «Хамаширамой», и Озен, попробовав кусочек, пожалела, что ни разу не попробовала поймать эту вёрткую рыбку. Сладковатое склизкое мясо, тающее на языке, было просто превосходным! Ссутулившийся за плитой Чёрный свисток сухо принял благодарность за еду и пожелал им счастливой дороги.
– Это Римидэ, – прохрипел вышедший их проводить Хокко. – Вчера Гуэйра съездил ему по носу его же половником и сказал, что это случайность. Теперь дня два будет молчать, как рыба, закопанная в песок.
Бондрюд проводил Искательниц до границы палаточного городка.
– Дальше – стройка. Если вы по какой-то причине погибните от упавшего на вас строительного оборудования – ваши тела станут научным материалом.
– С радостью, – усмехнулась Озен. – Всегда мечтала прочесть учебник анатомии, в котором объяснят, что я за тварь!
Она запрокинула голову назад, касаясь макушкой поясницы и расхохоталась.
Молодой человек стряхнул с рукава несуществующий снег.
– Теперь я
хочу, чтобы на вас упал строительный мусор.
– Да хуй с ним, со строительным мусором! Не надо, чтобы он на нас падал – тела повредятся. Я давно завещала своё тело науке. Можешь попробовать его приобрести, но, скорее всего, будет большой ажиотаж. Звиняйте, это идиотская шутка.
Озен кое-как разогнула застрявшую спину обратно.
– Надо бы тоже себя завещать... Жаль, завещание раз в пару десятков лет надо обновлять – утомительно!
– Завещать тело науке... Восхитительно! – пробормотал Бондрюд, разворачиваясь и уходя в сторону лагеря. – Восхитительно...
***
Вокруг прежде открытого всем ветрам Алтаря действительно вырос железный лес арматур и бетонных блоков. Где-то наверху слышались голоса строителей, шумело оборудование и трещал мороз, но Озен и Лайза продолжали идти вперёд, утопая в глубоком снегу. Алтарь встретил их присыпанным снежком возвышением и знакомой вязью нараглифов на нём. Отведя Лайзу в центр, Озен погладила ученицу по волосам.
– Я ждала этого дня и боялась, что он наступит. Быть Белым свистком не так сложно, как кажется, и не так приятно, как хочется, но... Кто бы и что ни говорил, не твоя вина, что две души образуют такую прочную связь, что её не может разорвать даже смерть. Иногда мне кажется, что эту связь души образуют ещё при жизни... Но это «эмпирически» не проверено, – усмехнулась она.
– Да и хрен с ним! Я к нему не привязалась достаточно. Если он ко мне почему-то, то это его проблемы.
– Всё всегда взаимно, – пробормотала под нос Озен, но заострять внимания на этом не стала.
– Ну... Может быть, мы похожи. Если душевного сходства достаточно, чтобы связь появилась, то ничего удивительного. Если нет, то я не представляю себе, в чём дело.
– Однажды мы исследуем и это, – улыбнулась Недвижимая и взяла девушку за руку. – А теперь, свисти.
– Угу!
Девушка поднесла свисток к губам, и Алтарь пришёл в движение.
***
Шестой слой встретил их ласковым солнцем. Ни снега, ни холода – только сухие камни, залитые золотым светом, сухие кустики вдоль тропинки и ползающие там и сям ящероподобные, не описанные в энциклопедиях и справочниках, создания. Здесь силовое поле было таким густым, будто имело свой собственный вес и запах – оно улавливало и сгущало даже крохотные лучики света, кое-как пробивающиеся через толщу вод Моря останков, превращая их в сияющий поток, пронизывающий весь Шестой слой.
Дышалось легко. Озен, только теперь понявшая, как она скучала по этому месту, бросилась сломя голову вниз по дороге, широко расставив руки и счастливо смеясь. За ней, взвизгивая от радости, бежала Лайза. Это совсем не походило на то, как спускалась на Шестой слой она сама, и Недвижимая была этому рада. Кружась в пыли и подхватывая Лайзу на руки, Озен и не заметила, как их путь оказался пройден. Они упёрлись в деревню. В Илблу всё было по-прежнему. Странные существа бродили по рынку, перепродавая то, что купили ещё вчера. Некоторые из них копили ненужные им вещи, чтобы отдать их тем, кто ценит горы вещей, а те ловили для них редкие пролетающие над шестым слоем пушинки с семенами какого-то местного растения или выкапывали ненужные им самим камни.
Но не смотря на царящую в деревне атмосферу тщеты и пустоты, Озен нравилось это место. Проходя мимо ломящихся от безделушек прилавков, она думала, что могла бы прожить такую же жизнь: пустую, похожую на пустячную детскую игру, но полную своих маленьких радостей – обнаружение красивого камешка или приобретение редкого товара. Лайза, идущая рядом, приветливо улыбалась, и Пустые, заинтересовавшись новой «хаку» в своей деревне, облепили её со всех сторон. Они засыпали девушку вопросами и советами, а та пыталась разобраться в их причудливой речи, повторяя слова Пустых.
– Хади! – радостно заявила она, обхватывая руку Недвижимой и прижимаясь к ней щекой. – Как тут интересно! Эти люди – исследователи из прошлого?
– Не знаю... – Озен оглянулась на Пустых.
Да уж, только Лайза, разгуливающая по Бездне, как по собственному дому, и видящая красоту в искалеченном мальчишке, способна была разглядеть в этих причудливых созданиях людей. Сама Озен об этом никогда прежде не думала.
– Теперь и мне так кажется. Похоже, теперь их дом здесь... Я слышала, на этом рынке можно обменивать свои ценности на чужие. Настоящий Золотой город, а?
– Ага! Это так здорово! Здесь все такие приветливые!
Пустые и вправду выглядели очень гостеприимно. Кто-то доброжелательно похлопал Озен по плечу, кто-то норовил лизнуть ногу Лайзы, кто-то семенил впереди, делая вид, что занят важным делом – провожанием гостей до нужного места, а кто-то то и дело подёргивал обеих за волосы.
– Привет, привет... – Недвижимая сама не заметила, как тоже начала улыбаться. – Давненько меня тут не было, а?
– Четыре! Почти четыре! Года! Года! – послышалось с разных сторон. – Четыре года! Четыре! Два и два!
– А мне-то показалось, что куда больше, – Белый свисток потёрла мокрый глаз кулаком. – Как... здорово...
Такой огромной толпой они и ввалились в мастерскую. Здесь тоже всё было по-прежнему: хозяин сидел, меланхолично глядя куда-то в пустоту и обтачивая какой-то камень. Заметив, что Лайза и Озен застряли в дверях, стиснутые лезущими в проход Пустышками, он хмуро пробормотал что-то – судя по тому, как покраснели уши некоторых, не слишком вежливое, – и, ловко запустив недоделанную поделку кому-то под хвост, разогнал толпу.
– Спасибо! – Озен аккуратно сняла со спины ученицы маленькую Пустую и выпроводила её на улицу.
– Свисток? – спросил хозяин лавки, глядя на Лайзу.
– Свисток, – бодро кивнула та, отдавая ему Дони. – Можно я посмотрю?
Пустой кивнул и принялся за свисток. Лайза села на пол, сложив ноги и подперев щёки руками. Озен растянулась рядом с ней, ложась прямо на пол и разглядывая комнату, заставленную резными фигурками и статуэтками. Резные печати со сложными нараглифами на них, маленькие статуэтки, похожие на местных жителей, странные ажурные шарики, которые сперва показались ей сплетёнными из веток или ниток – настолько тонко был обработан камень, – и много-много круглых фигурок, вырезанных по одному образу: округлое мягкое тельце с длинными ушами и чем-то, напоминающим не то воротник, не то плавники морского конька, большие миндалевидные глаза и длинный хвост, обёрнутый вокруг лап сидящего существа. Таких фигурок в мастерской было шесть или семь.
– А что это? – спросила Недвижимая, указывая на полку с фигурками. – Не имеющий ценности. Бесценный. Бездна, – произнёс хозяин, мельком глядя на полку и тотчас возвращаясь к работе.
– Ага... Дьявол, загнанный Господом на дно Земли... – негромко хмыкнула Недвижимая. – Не очень-то и страшный.
– Какой он милый! – восхитилась Лайза, замечая фигурки. – На ребёнка похож!! Толстый такой!!!
– У тебя всё толстое! – вскинулась Озен. – И неритантаны, и винные бутылки, и моя задница!!!
– Но... но... но это же здорово! – воскликнула девушка, протянув руки к бёдрам Озен. – Толстое милое! Милое и охуенное! Толстое – заебись!
– Неисправимая... – прикрывая глаза, вздохнула Белый свисток, пока ученица тёрлась мордочкой об её ногу.
Хозяин лавки, похоже, обладал выдержкой и глухотой отставного артиллериста, потому что совершенно не обращал внимания на их возню. Толстый хвостатый дьявол с огромными глазами и вправду выглядел умилительно. У него был маленький ротик и едва заметные глазу клычки. Казалось, он вот-вот лукаво улыбнётся и покажет всем язык – шкодливый, ребячливый и совершенно бессовестный, как и положено любому демону. Озен легонько коснулась своего свистка: кто знает, может, тогда, в последние мгновения своей жизни, он видел... Лайзе тоже явно понравилась фигурка – она то и дело поворачивалась к полке, разглядывая «толстое и милое». Свисток в её руках стал чуть теплее...
– Идите вы... – Недвижимая огляделась по сторонам. Среди каменных изделий виднелись поделки из металла и старинных монет. Белый свисток порылась в кошельке и достала несколько крупных золотых монеток.
– Покупаю, – кладя их на прилавок, заявила она. – Это вам... ну... для работы.
Продавец посмотрел на монетки, попробовал поцарапать одну из них, согнул пополам другую – даже Озен немного смутилась, не ожидавшая, что руки мастера настолько сильные, – и, наконец, кивнул.
– Ещё шесть.
Озен без сожалений отдала оставшиеся монетки и сняла с полки «дьявола».
– На, это тебе. Толстое и милое, – улыбнулась она, протягивая фигурку Лайзе.
– Спасибо!!! – обрадовалась та, прижимая к себе круглое создание. – Хороший такой!
Пыль от свистка так и вилась. Если Кизу сразу напоминал формой итоговый результат, то Дони будто не знал, каким он должен быть. Крупные куски падали на стол, хрустя и раскалываясь. «Ничего лишнего, только суть...» – подумала Озен, проводя пальцами по узорам на своём свистке. Постепенно свисток начал оформляться во что-то. Небольшой, он стойко выдерживал даже сильные удары инструмента, будто мастер достучался до каркаса его души. Ещё несколько крупных кусочков раскрошились в мелкую пыль, и Лайза поднялась с места.
– Пойду изучу тут всё, – заявила она, потягиваясь и разминая затёкшую спину. – Пиздецки интересно здесь!
***
На Второй слой Озен возвратилась с новыми шрамами на голове («подарочек» Третьего слоя), без любимого штопора (после попойки на Четвёртом, он остался где-то в зарослях цветов Стойкости), с парочкой засоленных Хамаширам и пометровой таблицей разниц во времени (составленной восхищённым Бондрюдом, встретившим их на Пятом слое). Но, главное, с абсолютно влюблённой в Бездну и прижимающей к себе новенький свисток и фигурку Лайзой, с неизменной сверкающей улыбкой поднявшейся с Шестого слоя и ни разу не споткнувшейся за весь путь.
Родная База показалась Недвижимой совсем крошечной. Постаревший, но всё такой же проворный Дзянпо, встретивший их на пороге, напоминал верного сторожевого пса, радостно виляющего хвостом, но никак не ждущую тебя семью, к которой хотелось вернуться. Несмотря на возвращение, она чувствовала, что покинула что-то важное. Лайза, бегающая по коридорам с вещами и артефактами, казалась изящным белоснежным цветком, переросшим свой горшок, да и сама Озен чувствовала, что маленький кустик яснотки в её душе тоже подрос за это время и начал раскрываться маленькими сияющими цветочками. Ей хотелось перемен, и она чувствовала, что готова к ним: расширить Базу, сменить причёску, завести собаку... а, главное, признаться, наконец, Лайзе, что её чувства взаимны и всегда таковыми были.
Распахнув настежь окно и вдыхая холодный зимний воздух, Недвижимая улыбалась, впервые чувствуя свободу от сковывающих её по рукам и ногам мыслей. Признать, признаться, быть признанной... Может ли именно в этом быть её счастье? Если чешуя клиньев давно стала её кожей, колючие иглы-артефакты – её глазами, а мицелий оплёл позвоночник, может ли она допустить, что ей больше и не надо быть человеком? Если она больше не человек, может ли она разувериться, что пары, не рожающие детей, проживают пустую жизнь? И, если она разуверится, сможет ли она поверить, наконец, что даже в семьдесят четыре года можно стать счастливой, чтобы просто стать таковой?
Озен казалось, что теперь-то она готова ответить на каждый из этих вопросов согласием. Только вот соглашаться ей было не с кем, ведь некому было сказать ей всего этого, кроме неё самой. Но ответить утвердительно, утвердив эту простую истину для себя и других сильнейшему Белому свистку не хватало сил. Может, именно поэтому увидев сияющую, раскрасневшуюся после работы Лайзу, она так захотела ухватиться за этот миг, полный собственной слабости и отсутствия ответственности за что бы то ни было? Ухватиться за мгновение «до», стыдливо топчущееся в нижней части нотного стана и не способного перешагнуть за черту линейки, растянуть его на часы и дни, пока не стихнет или не вспыхнет растущее крещендо сложных и спутанных чувств?
Малодушно подумав «Завтра скажу», Озен привычно улыбнулась ученице, позабыв, что «завтра» не наступает никогда.
