Голова болит. Чувство, что тисками сдавили. В носу стоит какой-то елейный запах, терпкий, словно прямо из флакона в ноздри брызгали. Илья сосредоточиться не может. ему на испытание ехать, а перед глазами туманы далёких гор. Мужчина таблетку выпивает, вторую, готов третью, но его останавливают, мотают головой, советуют просто поспать по дороге. А сна ни в одном глазу. За окном лесополоса, почти пустая дорога, редкие старые дома, не вызывающие надёжности, частично обвалившиеся заборы. Голова продолжает болеть и на месте. Герои испытания рассказывают свою историю, волнуются, оглядываются, собирающиеся вокруг зеваки немного мешают, а уж экстрасенсам точно будут, толпой ходить, шептаться, охать и ахать.
Илья выслушивает до самого конца, сочувствует людям, потерявшим столько близких людей, рассматривает фотографию последнего погибшего — миловидного парня, и внезапно мужчину прошибает током. Человек на фотографии уж очень напоминает Влада. В груди глухо глупое сердце ухает. Головная боль усиливается. Со стороны остановившегося микроавтобуса показывается силуэт. По походке и легкой сутулости из-за роста Ларионов сразу узнаёт того, на кого похож погибший. На Владе всё чёрное, улыбка демоническая, широкая, а значит или снова Толик овладел молодым человеком, или чернокнижник просто в хорошем настроении.
— Здравствуй, Влад. Как ты?
— Охуенно, — пожимает Череватый плечами. — Поспал, поработал на призыв силы. Готов… готов.
Илья улыбается, чувствует облегчение и головная боль слабеет. Мужчина протягивает конверт с фотографией, объявляет всем известные правила. Влад кивает, осматривается, рассматривает героев, жмурится от яркого солнца, которое скоро начнёт постепенно уходить ближе к горизонту. Пожимает плечами, начинает шептать свои заговоры.
— … с тобой творить будем. Да прошу тебя о помощи… с тобой договариваться. с тобой творить будем…
У Ларионова по спине мурашки пробегают. Становится жутковато. Женщина что-то спрашивает, Илья не сразу отвечает. Голова совсем перестаёт болеть, и он готов уже сказать героине на ухо что-то, когда начинает говорить чернокнижник.
— Парень… парень. Высокий такой, как я, — рука вздымается вверх. — Крепкий. Лицо такое, — теперь рука кружила перед собственным лицом, — родинок много. На меня похож очень.
Влад продолжает говорить. Женщина кивает, сдерживает слёзы, пальцы заламывает. Илья смотрит в упор, почти не моргает, кусает губы. Череватый валит фактами, пугает, смешит, матерится. А точнее, всё это говорит устами молодого человека сущность. По спине холодок бежит. а Влад уже бежит куда-то в сторону домов. Илья, операторы, герои и толпа двигается следом. Не хочет никто ни слова пропустить. А чернокнижник продолжает, усмехается, жестикулирует.
— Туда, говорит, надо, Скажи, говорит, что там всё началося. Туда, — последнее слово молодой человек тянет, как песню и шагает размашисто. — Там какая-то херня. Там всё было. Говорит, только мамке скажи, чтобы не ругала, когда узнает. Скажи, говорит, бате, чтобы приходил чаще, а то давно не приходил ко мне.
За спиной слышались всхлипы, вздохи. Илья спрашивает тихо у плачущей женщины:
— А что, не приходит к нему отец на могилу?
— Мой муж на работе постоянно, он в разъездах вечно, — шепчет несчастная мать. — Может потому и говорит, чтобы отец приходил. Они редко виделись, а он к отцу тянулся.
Влад заворачивает к одному из дворов и останавливается у калитки, оборачивается, рассматривает людей, подзывает к себе женщину, ту самую несчастную мать.
— Он позвал вас. Скажи, говорит, что я не специально. Скажи, что не хотел этого.
— Я знаю, — всхлипывает мать.
— А что всё-таки произошло? — спрашивает Илья, хмуря брови.
— А он влюбился. Девушка такая. Показывает мне, волосы длинные, светлые. Городская, говорит, такая, маме не нравилась…
— Не нравилась, — говорит женщина, кивая головой и платком закрывая рот, изламывая седые брови.
— А я, говорит, любил, — Влад замолчал, замер, уставился в одну точку, рукой касаясь чужого плеча. — Он у вас уехал в город. К девушке этой. Она его приворожила. Жестко так. Обряд прям у профессионала делался. Вот он и поехал. Ему же такие не нравятся, ему тихие по душе, а эта такая истеричная, капризная. Скажи, говорит, что работал много. Он много работал, ради неё, чтобы подарки дарить.
***
Влад выдохнул, оказавшись на кладбище ночью. Позади тяжелый день, консилиум, ссора. Костя напирал, обвинял во лжи, Лина поддерживала версию о привороте. Голова кипела. А нужно было работать, закончить начатое. Чернокнижник разложился уже, приготовился к работе, как вдруг послышались шаги. Медленные, и такое тихое:
— Влад? — чернокнижник поднял голову, заметил свет фонарика, а за ним прятался Илья. Какой-то болезненно бледный, уставший, с синяками под глазами, с заметно дрожащими руками. Влад поднялся во весь рост, двинулся вперёд, чтобы ведущий не заходил куда не надо.
— Ты чего тут? — удивляется Череватый.
— Признавайся, — шипит внезапно Ларионов, — чёрт окаянный, что ты со мной сделал? Что со мной, блять?
Влад хлопает глазами, но улыбается. Чёртов Илья. Догадлив, гад.
— Ничего.
— Тогда почему я так к тебе хочу? Тебя хочу, а? Мысли только о тебе, — Илья приближается, вдыхает запах одеколона чужого.
— Я ничего…
— Не пизди, — Ларионова зло берёт, он хватает чернокнижника за ворот, смотрит в глаза, и тонет, злиться на него не может долго, в груди сразу колется, шипит, шкварчит. Чувство совести. Ведь перед ним Влад. Мужчина выдыхает, начинает истерично смеяться, отходит назад, свободной рукой лицо закрывает. А Череватый смотрит. Молчит. Он знает. что его грехи и поделки — легенды среди участников и даже ведущих, его методы — не секрет, его слова — бросок на ветер, без раздумий, и иногда даже без сожалений. И Илья ему не нужен. Но приворот, да, делал. Но никогда не скажет. Знает, Ларионов не дурак, сам понимает, потому и пришел.
Вообще, Илья к нему со всей душой. До приворота даже. Улыбку искреннюю, пожелания тёплые, забота какая-то, что чернокнижника до дрожи пробирала. Всё Владу, а тому мало. Точнее, не ему, а демону. Череватый не улыбается даже, губы кусает. Себя ненавидит, Толика, Илью с его добром, за которое получил мучения.
— Я думал, ты друг.
— Друг, — горько повторяет молодой человек.
— Нет, Влад. Не друг. К друзьям такого не испытывают. Я теперь того парня понимаю.
— Ильюш, не надо. я сниму все. Уберу.
— Не надо. Ты ведь так хочешь, — Илья выдыхает. — Ты любишь без приворота, а я нет.
Снова повисла тишина. Влад хмурится, глаза опускает, чувствует как слёзы душат комом в горле. Обычно такое случается уже дома, когда в темноте на кухне можно покурить, выпить грамм сто, главное не делать глупостей, не браться в усталости за ритуалы. Толик, блядина такая, может верх взять, и тогда будет хуже, чем обычно. И Владу, и всем.
— А я сниму, — чернокнижник натаивает. — Оно тебе не надо.
— Тогда позволь кое-что сделать перед тем, как ты снимешь. — Илья снова подходит к Череватому и целует, обхватывая лицо руками. Прямо с языком, жестко, грубо, властно, кусает до крови, от чего Влад шипит, цепляясь в каштановые волосы. Ведь такого больше не повторится.
Потом будет плохо. Потом будет больно. Потом будут слёзы. А сейчас Илья. Тишина. Могилы вокруг.
***
Готический зал холоден и мрачен. Марат стоит на своём месте, скрестив на груди руки и жуёт нижнюю губу. Казалось бы, просто привычка, но сейчас в ней читается нервозность, даже паника, боль и разочарование.
— Здравствуйте, уважаемые экстрасенсы… Как видите, сегодня вас на одного меньше.
— Влад. Где Влад?
— Забухал?
— Зассал.
— Владислав Череватый изъявил желание покинуть проект по личным причинам. Теперь вас на одного соперника меньше.
В зале повисла тишина.
В комнате повисла тишина. Илья сжал руки в кулаки, поджал губы и закрыл глаза.
— Какая же ты сука, Влад. — прошептал мужчина.
