***
«Муж и жена подходят друг друга, как нельзя лучше». — мысленно заключил студент Потемкин. На лице внука Петра Первого он разглядел следы оспы, не смотря на слой пудры, придававшей лицу его мертвецкую бледность. — Я напишу комедию про августейшую парочку. — шепнул на ухо товарищу Фонвизин. — они так и просятся на страницы пьесы. — Мой дальний родственник и товарищ по пансиону Сережа Кисловский, видевший княгиню на балу, сказывал, что очень хороша собою. Сейчас вижу, что безбожно врал. Посмотри на нее: кабы встретил на улице, принял за базарную торговку… Они замолчали. Наследник остановился, все еще держа жену под руку, с интересом разглядывая их. — Теткин фаворит говорил мне, что род твой идет от барона Фон Визана. Ты, должно быть, гордишься тем, что в жилах течет благородная германская кровь? — спросил он по-немецки. — Мой далекий пращур был немецким бароном, который оказался в России во время Ливонской войны, ваше высочество, это так, однако ж, дед мой принял православие и служил царю Алексею Михайловичу, как русский человек, а не немецкий аристократ. Я считаю себя русским. Пока Денис говорил, Григорий заметил золотушную корку на смуглых руках княгини, которая не догадалась надеть к выходу перчатки. Поднял голову к расписному потолку, став смотреть на выход Афродиты из морской пучины. Наследник посчитал такой ответ оскорбительным и не хотел более присутствовать в библиотеке. Он бросился к дверям, с детской обидой на лице, перед этим бросив по — русски: — Ну и дурак ти Фон Визан! И толкнул, очевидно, фрейлину, стоявшую на пути. — Петруша, стой, подожди меня! Жена, переваливаясь, как утка, последовала за ушедшим.***
— Хорош будущий император! — заметил Фонвизин. Потемкин же пришел в замешательство, услышав правильный русский выговор, без тени акцента. Все знали, что князь и жена его — немцы. — Как же так немка при дворе, где всё французят, научилась говорить, как мы? — переглянулся Потемкин с товарищем. — Разгадка проста сударь: я разговаривала со слугами, которые не знают ни единого языка, кроме русского. — заговорила «фрейлина». Нет, настоящая Екатерина Алексеевна не была писанной красавицей. Глаза голубые, но слишком навыкоте, росту в ней было немногим больше двух аршинов, но был и такой живой блеск в глазах, ласковая улыбка на хорошо очерченном лице и в то время еще не было лишнего жиру в теле. Пышна была разве что грудь. Княгиня смотрела Григорию в подбородок, вынуждая того наклонить голову и смотреть в глаза. А в голове юнаши фейерверками вспыхивали картины того, как он припал к ее губам, а пальцы уже чувствовали жжение от шнуровки корсета, потом тепло тела, сквозь шелковую рубашку, потом…***
Сильный удар локтем в бок от Дениса Фонвизина прервал мечтанья. — Очнись! Так недолго и опозориться! — как можно тише шептал друг. Потемкин стал слышать, что Екатерина Алексеевна говорит: — Теперь, когда вы на меня вдоволь нагляделись, позвольте спросить: если вы встретите меня на улице, то впредь перепутаете с рыночной торговкой или с девицей Воронцовой? «Очень приятный голос». — пронеслось у того в голове прежде, чем вернулся дар речи: — Ни… Никогда. Нужно быть слепым и глухим одновременно, чтобы принять ее за вас… — Скажите сие моему мужу. Княгиня не задержалась возле Потемкина и вскоре забыла, а он ее — нет. Конечно, ничего, о чем он думал невозможно, и думать нечего, но никто не запретит оставить «фрейлину» в памяти…