At five o'clock

Блядская Англия. Всё наигранно, всё искусственно, противно-противно-противно. Бред. Тихий ужас.  Шляпки, бантики, суженные юбки, каблуки – от этого всего хотелось взвыть и безучастно плакать. Если родители отправили тебя куда-то заграницу, всё начинается с отрицания: – За что блять? – вслух бормочет Сонечка, стоя у входа в кампус пансионата для девочек.  Водитель рядом переспрашивает всё ли с ней хорошо по-английски, в конце прибавляя «мисс». От этого ещё больше не по себе. На нём такие до звёздочек в глазах белоснежные перчатки, белее чем снег в России. Он подаёт девушке руку в этой самой белоснежной перчатке, не проронив ни улыбки и ни единого слова больше; он разве что кивает Сонечке в сторону входа.  Девушка оборачивается в поисках своего чемодана, но его и след простыл. Потом вспоминаются слова «Вам не стоит беспокоиться, он будет в Вашей комнате как можно скорее». Ну конечно, официальность, формальности – за такой ли дисциплиной её сюда отправили, или просто для того, чтобы уже состоявшуюся девочку здесь пропитали этим едким британским воздухом и называли «мисс» за каждый успех и оплошность? Звучит как самая бредовая идея в мире. Привыкать – вот что Соня ненавидела.  Дорожка такая ровная, из кирпича, двери тяжёлые, дубовые, грузные, водители безэмоциальные и в белоснежных перчатках, а люди…  – Привет, – начинает словно ниоткуда взявшаяся девушка, – ты из России? Я могу с тобой по-русски?  Зачем разрешения спрашивать вообще? Девушка невысокая, с тёмными заплетёнными в пучок волосами, но глаза её были глубже, чем у любого человека, здесь находившегося! Соне не составило труда это определить, Соня всё поняла по одному взгляду.  – Презираешь здесь всех? – вопрос как выстрел в голову, сразу, метко, громко, оглушающе. Соня усмехается.  – Ой, а Вам такие вопросы вновь прибывшим задавать не запрещено ли случаем? – Соня парирует, глумится, наслаждается свободой пока может.  Её сопровождающая вздыхает: она всё, кажется, понимает, думает Соня, но вида не подаёт. Для чего ей здесь какие-то связи ненужные?  – Отучишься год, это немного. Может понравится, так останешься на подольше?  – Я точно там не останусь.  Соня всё ещё стоит, меряя свою новую знакомую любопытным взглядом, будто спрашивая «какова ты?». Покажись, раз уж начала.  – Я Аделия, – продолжает на русском, – теперь мы одноклассницы, и лучше побереги свои колкости для кого-то более бесячего, чем я. Пойдём, форма уже у тебя в комнате, вещи тоже должны были доставить, – смотрит на небольшие наручные часики.  Соня кивает, не теряя самообладания.  – Спасибо, что ты, а не какая-нибудь надоедливая королева школы, – на русском свободнее, проще, роднее.  Аделия хитро прищуривается, рассмеявшись. – Откуда ты знаешь, может быть это так?

***

Форма была не алё: бордовая юбка в клеточку, пара туфель мэри джейн, белые гольфы, такого же цвета рубашка, пиджак на пуговицах и галстук – последние близняшки юбки, ох уж эта противная клетка.  – Я выхожу, – заявляет Соня, зная, что Аделия точно не ушла восвояси.  – Тебе хорошо, – девушка сидит на подоконнике, болтая ногами туда-сюда. Взглядом скользит по сонькиной фигуре непроизвольно, аккуратно на изгибах талии задерживается, на расстёгнутой верхней пуговке рубашки усмехается и спрыгивает, к Соне подходя. Акатьевой не привыкать: к ней вечно все близко подходили, чтобы врезать или послать, она отвечать умела, да и держалась всегда спокойно, непроницаемо.  Аделия приближается, дышит часто, волнуется почему-то, думает Соня, не понимая, чего она так кипишует. Из-за пуговицы что ли? Девушка аккуратно ткань рубашки захватывает и пуговицу застёгивает – ни следа от аделькиного хладнокровия не осталось, руки дрожат. Соне смешно. Она больше трепет Аделии терпеть не намерена, она начинает скучать от этого. Аделии больше идёт маска строгости и сосредоточенности.  Соня сразу в губы метит, накидывается, ей можно – она заскучала. Целует напористо, но старается нежнее, чтобы дискомфорта ни себе, ни своей новой знакомой не принести. С языком она не особо умела, не доросла ещё – вечно так думала.  – Тебя всегда забавляли русские? – напрямую, в лоб.  – Отучишься здесь год, и я тебя забуду.  – Сильное утверждение, – усмехается в губы, – Англия научила всему, кроме поцелуев, хуёво целуешься.  – Когда встретимся снова?  – В пять часов, на вечернем чае, – так противно Соня ещё не ухмылялась – развязно, превосходяще.  Да, до встречи в файв о’клок.