Воин на каблуках

Суна хочет быть ей, чтобы полюбить себя так же сильно, как она любит Сейран. — Тебе, наверное, даже радостно, что она попала в такую беду и теперь нуждается в тебе, ибо её силы закончились. Теперь ты можешь играться с ней, как с куклой, сколько тебе влезет, не так ли? Громкая пощёчина с метровым замахом оглушила весь особняк. Это был самый долгожданный, самый необходимый и заслуженный удар, который случался в этой семье. Ифакат была впечатана в диван с такой силой, будто Суна хотела всадить её в землю, чтобы она, будучи самым гадким сорняком, дала этому красному дивану догнить и распространить гнилой аромат по всему периметру. Суна захватывала каждую морщину на её лице, пытаясь смять его, как Кайя поступал с бумагой, на которую выливал всю свою злобу по совету любимой жены. Её пальцы заходили в её ротовую полость и царапали губы, после чего, пачкаясь о змеиную слюну, вновь проходились по всей коже. Эта сцена была настолько ошеломительной, что никто не пытался остановить её, шок парализовал каждого участника совместно нажитой вакханалии. Новый избранник, который осыпал её пошлыми шуточками с утра, хватал ртом воздух, видимо, видя свой тайный фетиш наяву, папочка хлопал в ладоши от ликования и зловеще хохотал, мать, кажется, потеряла дар речи, ухватившись за трость мужа, Орхан не ощущал никакой тревоги за экс-возлюбленную, а Гюльгюн вовсе восторгалась. Ферит лишь шептал её имя, задыхаясь и пытаясь понять, в каком измерении он находится, а самая главная парочка Шайтанов наблюдала с самого роскошного ракурса, глава семьи не знал, за что хвататься: за сердце или за Латифа, а госпожа орала что есть мочи. — Послушай, единственный грех, сотворенный Всевышним, ты можешь делать вид, что ты мать хоть всей Турции, и проявлять милосердие к уличным щенкам, хотя даже их внимания ты не заслуживаешь, но не стоит прятать своё нутро шлюхи, оно и так уже всем известно. Моя сестра — моя красная линия, моя кровь, моя крепкая ладонь будет держать её даже на Высшем суде перед Аллахом. Она принадлежит мне по праву рождения. И никто из вас, кроме моего мужа, никогда в жизни не ощутит такой же силы. Сестринская связь способна разделить Землю на части, она будоражит всё мирское и умертвляет всё порочное и гнилое. Каждая твоя мысль и слово, сказанное в её адрес, будет ядом для твоего языка и будет медленно травить твой организм до самого конца. — Единственное, за что я благодарю тебя, так это за Кайю. Пожалуй, это самый главный триумф в вашем жалком существовании, но его получила Я. И я действительно захлёбываюсь от предвкушения и экстаза нашего будущего и настоящего момента. Считай, что ты своими же порочными руками сумела выполнить святое наказание Всевышнего и вонзить себе в спину вечный кинжал, ибо мы будем мозолить тебе глаза до победного, знай это, дрянь. Не надейся, что твой яд оставит твоего ребёнка нетронутым, хотя я буду молиться за это невинное дитя. Кстати, об этом, давай-ка, мы проведём твою любимую процедуру и разденем тебя? Чтобы Господин Шехмуз смог хорошенько наглядеться на Шайтанову любовницу, с которой будет создавать семейный очаг. Мамочка Зеррин и две её курицы прижимались к дверному косяку и готовы были бить себя по лицу за то, какой шикарный план проникновения к Корханам придумал их дядя, а Суна – на первый взгляд, наивная и глупая овечка – одним ходом поставила мат на шахматной доске. Ифакат не могла дышать, казалось, что эти проклятия забирают её жизненную энергию — и она утопает в своём же теле, её существо проносится сквозь миллиард чёрных дыр и не может нигде приземлиться. Агония этой невесомости и отрыва от фундамента, который она выстраивала под себя столько лет, была страшно мучительной. Она рыдала, как самый маленький и брошенный в темнице ребёнок, вдалбливаясь в злосчастный диван, поджимая под себя ноги, словно внизу бурлила жгучая лава. Унижение — не то слово которое подходит под эту ситуацию. «Крах империи». Суна Сонмез окончательно потеряла связь с прошлой версией себя, когда начала рвать на женщине одежду. А та и не сопротивлялась, она просто закрыла глаза и приняла поражение. Прибежавший на шум водитель — любитель есть после полуночи, — оторопев от жестокости картины, попытался остановить Суну, но тут вовремя подоспел Кайя, который всё это время упивался сладостью сего безумия и боролся с возбуждением, он бы и сам остановил свою фурию до первого соска Ифакат, но хотел посмотреть, насколько она далеко зайдёт. — Стоять! Что массовка делает в главной сцене? — Воскликнул Кайя голосом режиссёра, снимавшего чересчур пресловутое кино для бальзаковского возраста. — Во что ты превратилась, Суна? Как он смог за пару мгновений взрастить в тебе животное? Ты на краю. – Абидин заливался слезами до подбородка, такими горькими, что пол не высохнет ещё несколько дней, хоть табличку «осторожно, скользко» ставь. — Раз уж ты заговорил о животных, может, застигнешь ширинку? Не дотерпел до свадьбы и решил опорочить невесту в кустах? Нужно будет подлить Шефике чего-то покрепче, зятек у неё не из стальных. Тут с транса вышла королева бараньих голов. — Суна-а-а-а, — протянула она, — умоляю тебя, не уподобляйся мне, прекрати, прекрати, девочка, покайся, мы не расплатимся за все наши грехи, моих и так слишком много, не бери ещё на себя! — А гены пальцем не задавишь, злодеем в вашей истории теперь буду я. Суна, содрогаясь от кипятка в своих жилах, готова была рухнуть в руки Кайи, которые крепко-крепко удерживали её за талию. — То, что ты устроила, Суна-а-а, хлеще, чем вся моя молодость! Горжусь тобой, браво! Казым хлопал в ладоши и лепетал: — Моя дочь, моя родная дочь, моя львица, моя пантера, давай! — Спектакль окончен, возмездие совершено, антракт не нужен, на бис никто не выйдет. Финал! — взревел Кайя с изумительным восторгом, словно объявлял победителя поединка и поднял сцепленную с Суной руку вверх. Мука окутала всех, кто был свидетелем данной катастрофы, и это стало кремом на все самые гнойные, кровавые и жгучие раны на сердце Суны. Слава богу, муженёк развернулся в сторону, готовый уйти. Больше у неё не осталось сил стоять, она готова была попросить взять её на руки и понести прочь, что он и сделал, к её изумлению, и напоследок они, даже не сговариваясь, повернулись к Халису, который яростно надавливал на свои виски, и из последних сил сказали: — Можете продолжать свой праведный суд, Халис-ага. И удалились. Видимо, на ужин их сегодня не ждут. — Я несу тебя, мой воин на каблуках. Это была самая важная и лучшая битва столетий, я даю тебе слово. Мы отдохнём сегодня в отеле, а завтра вернёмся за Сейран, Ферит готов переезжать, всё будет хорошо, выдыхай, родная. Суна, наконец, почувствовала, что теперь является главным антагонистом истории, она вдыхала запах своей безупречной, выдержанной годами атаки и жаждала лишь прислониться к лицу Кайи, посмотреть в его глаза, увидеть там звёздный блеск и целовать каждый его сантиметр, а после просто влиться в него, впитаться, как масло, и шептать океану молитвы благодарности.