Ночь пройдёт

Горький дым тёплым облаком окутывает лицо, прежде чем за пару мгновений рассеяться в ночном тумане. Недавно пришла зима, и температура уж точно опустилась намного ниже нуля — Антон не помнит, но сейчас холод пробирает тело до костей. Только жаль, что его обладатель ничего не чувствует. Руки касаются ржавой поверхности старых перил, которые ограждают балкон, спасая людей от падения. Возможно, Антон и шагнул бы. Да только лень — пока через эти витки перелезешь, уже и на месте вырубит. Снег густыми хлопьями валит с неба, образуя целостную стену непроглядного мороза. Это похоже на его жизнь — такая же замёрзшая и одноцветная, вот только даже в зиме люди умудряются найти плюсы: лепят снеговиков и катаются на санках. Какие плюсы можно найти в его состоянии, Антон от слова совсем не знает. Завтра — очередной день. Такой же, как остальные. Он проснётся, нехотя выпьет покупной кофе, ведь снова спал от силы два часа, послушает надоевшую музыку из привычки, увидит то же место, тех же людей, покроется маской грима и выйдет под объектив камер — вновь позитивный, счастливый и расслабленный, комик Антон Шастун. Вечно весёлая оболочка давно опустевшего человека. Он понимает, что никак не изменит свою жизнь. Не сможет никуда устроиться, уехать — потому что контракт, потому что связи, медийность и деньги, которые не приносят ни малейшей радости. Иногда Шастуну кажется, что он словил звезду и зажрался — становится противно от самого себя настолько, что хоть кожу ногтями сдирай. Миллионы людей мечтают о том, что есть у него. А Антон, как ни странно, мечтает жить как обычный человек. Чтобы можно было не скрывать своего состояния, обратиться к специалисту или рассказать друзьям все подробности без вечного страха быть преданным, чтобы спокойно выходить на улицу, посещать кино, выставки и кафе без назойливых, хоть и любимых фанатов вокруг. Быть свободным без обманчивых оков известности. В ближайших домах горят некоторые окна. Большинство людей, конечно, спят, и Антон невольно задумывается об их жизни. О тысяче таких жизней, полных маленьких радостей и совершенно искренних смыслов. Они проснутся, пойдут на работу или учёбу, встретят друзей, будут огорчаться и радоваться — испытывать эмоции — учиться новому, гулять, кушать, обнимать родных, танцевать, читать, создавать искусство, решать проблемы, уезжать и возвращаться. Эти далёкие истории кажутся такими прекрасными. Ну что с ним, господи, не так?... Пока что, и, скорее всего, навсегда, его участь — в три утра курить на окутанном холодом балконе и смотреть, как пушистый снег плавно покрывает землю, а вдали тускло светит старый фонарь. Погрузившись в раздумья, Антон не успевает заметить, как его накрывает окончательно. В горле ощущается давящий солёный ком, которому, конечно, не суждено выйти наружу, а голова наполняется мыслями о собственной безысходности. Сколько ещё однотипных шоу он посетит лишь от неумения говорить людям «нет»? Сколько ещё фальшивых улыбок покажет камере? У него есть любимый человек, друзья, финансовые возможности, но внутри каждый день гаснет очередная звезда надежды на что-то большее, лучшее, свободное и счастливое. Антон прислоняется к стене, упираясь спиной в дверной проём наполовину, но это лишь очередная неудобная мелочь, на которую мужчина не обращает внимание. Он опускается вниз, прижимает к себе ноги, делает очередную безвкусную затяжку ранее любимых сигарет и зачем-то тянется к телефону. Не хочется думать. Хочется сбежать и скрыться, но для начала — просто успокоиться и уснуть. Антон звонит единственному человеку, который может сейчас помочь. Долгие гудки по ощущениям сливаются с пульсом. Антон следит за падением снега и мечтает оказаться глубоко зарытым под ним. Когда с той стороны наконец-то снимают трубку, сердце щемяще сжимается от радости. Видимо, хоть что-то живое ещё осталось в нём. Он, наверное, должен объяснить, но объяснять здесь по сути нечего. — Шаст? — хрипло раздаётся сонный голос из динамика. Антона разрывает от желания побыть в его объятиях. А также — от вины. Перед глазами уже проносится картина, как уставший Дима просыпается поздней ночью от его звонка, что будит остальных жителей квартиры, а потом ещё и пытается помочь. А правда ли случилось что-то серьёзное, ради чего стоило ему звонить?.. Антон шумно дышит в трубку, пытаясь взять дыхание под контроль, ошущая себя хуже и хуже с каждой секундой. Палец тянется завершить звонок, и только знакомый голос остаётся связующей нитью. А ещё с той стороны слышится щелчок, похожий на закрытие замка. — Антон? Всё хорошо. Что у тебя случилось? — Мне плохо, Дим. — слова даются совсем сложно, а пара обжигающих слёз уже бегут по щекам, и Антон ненавидит себя за это. Он буквально на грани истерики, но он не хочет, не хочет этого. Он хочет уснуть и забыться, а не сидеть, задыхаясь, на ледяном полу, уже не чувствуя собственных пальцев. Он тихо всхлипывает, зажимая в зубах ладонь. — Тихо, тихо... — медленно произносит Поз, пытаясь быть максимально мягким с другом в таком состоянии. — Как именно, Тош? Болит что-то? — М-м, — отрицательно мычит Шаст. Шутка про душу была бы сильно не к месту. — Понял, ты где сейчас? — На б-балконе... — Арсений дома? — А-арс в Питере, вторую неделю уже, — отвечает Антон, продолжая давиться тихим плачем. — Дыши, солнце. Я с тобой. Куришь? — лаконично спрашивает Поз. С той стороны слышится шуршание одежды. — Да, — Антон утирает мокрые глаза рукой, ощущая, как понемногу отпускает. Вся боль опять выходит через слёзы, и димино присутствие как никогда важно сейчас. — Много ещё осталось? — Нет, не очень. — Докури и выбрасывай. Потом выйди с балкона и закрой дверь, хорошо? — на грани с нежностью просят его. — Ага, — Шаст прокашливается и кидает окурок в пепельницу; заплетающиеся ноги ведут обратно в квартиру, и только сейчас он ощущает, насколько же сильно замёрз. — Боюсь, если честно, спросить, сколько ты там стоял... Укройся в одеяло сейчас, присядь на кровать. Есть части тела, которые ты прям не чувствуешь? Потрогай себя везде, важно проверить чувствительность. — Бля, Дим, мы как будто по телефону трахаемся, — с лёгкой улыбкой говорит Антон. В одеялке стало намного теплее, да и от разговора — чуть-чуть получше. — Это тебе Арсений слишком мало внимания уделяет, — отзывается Поз. — Я рад, что тебе лучше, но проверить правда важно, Шаст. Не бойся, я минут через двадцать уже приеду. Антон зависает на пару секунд, а затем в прострации спрашивает: — Куда приедешь?.. А з-зачем? — Тош, ну откуда я знаю что там в твою дурную голову загналось, м? Когда тебе звонят в три утра, и я еле-еле могу текст разобрать из-за слёз — ну тут явно не всё в порядке. — Дим, я... совсем не это имел в виду, — тихо продолжает Антон, ощущая непосильный груз вины на своих плечах. Он что, и правда не мог справиться самостоятельно? В итоге потревожил человека, но ведь от его сбитого режима не должны страдать остальные! — Правда, не стоит, всё хорошо, Поз, я просто... — Просто курил ночью на балконе в минус пятнадцать? — родительским тоном обрывает тот, а Антон чувствует, как слёзы с новой силой копятся в уголках глаз. — Всё в порядке, я не брошу тебя в таком состоянии, тем более, если имею возможность приехать. — Дима, я не специально... Ты не должен ехать, п-прости, это всё из-за меня, да? Я-я сейчас лягу спать, и... — Тш-ш-ш, Шаст. Ну, что это началось такое, маленький мой? — замедляется Позов, совсем не зная, как успокоить его на расстоянии. — Всё хорошо, правда, порядок. Ничего не из-за тебя, Антош, я уже взрослый и сам могу решать, когда мне ехать к другу, а когда нет. Ты ведь и без того в последнее время такой подавленный. Мы очень волнуемся за тебя, пойми же, поэтому я хочу быть рядом. Твоей вины здесь ни капельки нет. Как только смог додуматься? — А Катя? — Она спит. И дети спят. Я записку оставил. Шаст, не волнуйся из-за этого ладно? Лучше скажи, ты уже согрелся, как себя чувствуешь? Антон на пару секунд погружается внутрь себя, пытаясь распознать ощущения, но тут же выныривает в реальность, не найдя в голове ничего, кроме мутной тревоги о будущем. «Всё хорошо. Дима сейчас приедет. Ты больше не будешь один, всё хорошо», — пытался он втолковать самому себе, но вот только ничто не могло успокоить лучше вкрадчивого голоса с лёгкой хрипотцой. — Мне теплее, но так же плохо. Я не знаю... пусто очень Дим. Прям вот... — но фразу закончить не может, не найдя подходящего сравнения. Затем молчит, слушая размеренные звуки дорожного движения из динамика. А потом тихо произносит, неожиданно для себя: — Я хочу завалиться на пол и кричать, как ребёнок, громко и несдержано, биться руками и ногами, не подпускать к себе никого из этих людей, просто кричать, что я больше не могу так, я же правда больше не могу!.. Но одновременно с этим, не хочу ничего делать, меня же всё равно не услышат, — громко всхлипнув, делится он. Дима за рулём тревожно вздыхает, но слушает: он хотел, чтобы этот диалог состоялся уже при встрече, а до дома ехать ещё около десяти минут. — Я хочу... хочу, чтобы... м-меня, как ребёнка, укутали в плед, накормили мороженым и посадили смотреть мультики... И я обниматься хочу, а когда Арс в своём П-питере, это невозможно! — Чш-чш, Тош, я сейчас приду и обниму тебя, договорились? Долго и крепко, как Арсений, хорошо? Мы всё обсудим и решим, обещаю. Я уже совсем рядом, потерпи ещё чуть-чуть. Антон не смог проконтролировать момент, когда паника окутала с головой, поэтому теперь просто сидит и трясётся, как стиральная машинка, обнимая самого себя длинными руками. Он держится за голос Димы как за последнюю светлую и тёплую вещь в этом мире, состоящем из густой непроглядной тьмы. — Знаешь, что Тош? Иди на кухню. Сможешь? — С-смогу, — Антон поднимается на дрожащие ноги, растирая слёзы по лицу. Новые всхлипы раздирают горло, и он совсем никак не может успокоиться. Диме становится больно от чужого плача, как будто бы по собственному сердцу безжалостно и резко ведут заточенным ножом. — Умница. Я с тобой. Включай свет, подержи ручки под тёплой водой, — Дима рассекает ночные дороги, чуть ли не превышая скорость, пока Антон, продолжая плакать, выполняет все указания. — Теперь поставь чайник. И завари чай, лучше не в пакетике. Прям можешь выбрать, понюхай разные вкусы, это отвлечёт. Спустя пару минут Шаст стоял у столешницы, плавными движениями размешивая напиток в кружке. Засушенные травы крутятся и постепенно окрашивают чай в успокаивающий зелёный цвет. Пол под ногами наконец ощущается более чётко, дрожь по телу практически унимается от подобных действий. Вдруг раздаётся долгожданный звонок домофона. Антон несётся в прихожую и открывает дверь, пока Поз всё ещё висит у него на проводе. Шаст очень благодарен, что Дима до сих пор не сбросил звонок, хоть и сказал, что приедет. — Вот и всё, сейчас я быстренько поднимусь. Сделал чай? — Ага, — сонно лепечет Антон, уже размешивая вторую кружку для гостя. Горячая температура, вкусный запах и плеск воды смогли понемногу расслабить его. Дверной звонок плавно раздается среди коридорной тишины, а голос в телефоне отключается, и Антон быстро, насколько может, выбегает из кухни. Стыд с новой силой вспыхивает в груди, переворачивая все внутренности, отчего Шаст замирает у порога, схватившись влажной ладонью за ручку. Сейчас придёт Дима и скажет ему... что? Разве тому самому нравится здесь находиться? Разве Антон бы приехал к нему посреди ночи в таком состоянии? «Да, приехал» выдаётся сознанием моментально, без тени всяких сомнений. Антон грустно улыбается и открывает наконец-то дверь. Всё ещё сонный Дима переступает порог квартиры, осторожно оглядывая Антона с ног до головы, и не говорит ни слова. Не спеша снимает обувь, вешает куртку, сплошь покрытую липким снегом, растирает ладони и аккуратно подходит ближе, боясь напугать резкостью. Даже в приглушённой тьме легко можно разглядеть покрасневшие глаза Антона, большие мешки под ними и тронувшую черты лица усталость. Пухлые губы искусаны от волнения, а носик по-прежнему напряжён. Позов снисходительно улыбается и заключает друга в объятия. — Привет, хороший мой. Всё нормально, — он мягко гладит большую напряжённую спину и трётся головой о плечо. Антон носом утыкается в чужую макушку, вдыхая знакомый аромат. Долгожданное тепло и затишие объятий помогает немного успокоиться, но навязчивое ощущение, будто что-то по-прежнему не так, продолжает давить. Шаст не успевает обдумать этот порыв, и опускается на колени. Теперь фигура Димы оказывается вдвое выше. А он — внезапно маленький — лицом замирает перед чужой грудью, ощущая лишь тревожное биение собственного сердца и потяжелевшее дыхание. Он в миг пугается нового положения и чувствует себя совсем глупым, нижняя губа позорно дрожит, и он было порывается встать, но горячая рука плавно опускается на голову, удерживая на месте. Дима тянет его к себе, прижимая ближе, и пальцами гладит сквозь кудри, другой рукой удерживая за спину. Антон цепляется за его плечи и замирает. Это ощущается так неимоверно хорошо, что отстраняться не хочется как минимум ближайшую вечность. Благо, Поз и не торопит — в течение долгих минут стоит рядом и успокаивает касаниями, нежными и местами робкими, словно взаимодействуя с хрупкой снежинкой. Она хоть и маленькая, но невероятно красивая. А если тронуть грубо и быстро — крупицы снега разлетятся по сторонам, оставляя лишь уродливые вмятины на месте бывшей снежной звёздочки. Дима очень боиться причинить ему хоть какую-то боль. Отчасти, поэтому и медлит. Лучше помолчать, чем сказать не то. Антону кажется, что, будь он кошкой, сейчас бы мурчал сильнее трактора. Он просто жмётся всё ближе к родному телу, тает под расслабляющим давлением рук и буквально на физическом уровне ощущает, как бесконечный поток мыслей в голове растворяется, словно едкий сигаретный дым, и улетает в воздух. С каждой секундой тревога усмиряется, и внутри остаётся спокойная пустота — которая не требует заполнения. В какой-то момент он даже теряет себя в пространстве, впадая в некую дрёму, просто забывается на несколько минут или часов. Только тёплые объятия и мягкий шёпот еле различимых фраз имеют теперь значение. — Вот так. Не переживай, я позабочусь о тебе, — слышит он, выныривая в реальность спустя некоторое количество времени. Антон чувствует себя значительно лучше, по ощущениям сливаясь с воздухом целиком и полностью. Хотелось только уснуть. Уснуть и не проснуться больше. Редкие слезы сохнут на щеках, стягивая бледную кожу, и Шастун немного отстраняется, чтобы протереть лицо. Дима опускается рядом и гладит по голове, накручивая пшеничные кудряшки на пальчик. Честно, ему самому впору плакать при виде Тоши в таком состоянии. Сердце щемит, и он тянет Антона ближе, перекинув его ноги через свои, за острые плечи жмёт к себе. Держит. Шаст коротко мычит и обвивает руками-крыльями тёплую шею. — Кроха, как думаешь, — тихонько начинает Поз спустя время, — тебе поможет отдых? Отпуск? Время с друзьями, приятные эмоции, никаких забот и съёмок — на определённый период. Ты сможешь потом вернуться, или устал от этого совсем-совсем? — Смогу, — голос хрипит от недавней истерики, но это, кажется, и не важно. — Мне нравится, Поз, я просто... просто ужасно устал. Я не хочу. Иногда на сьёмках бывает весело, я прям от души смеюсь и радуюсь, но вся эта подготовка и нагрузка так выматывает, что я больше приезжать туда не хочу и их всех видеть, вот правда. Ещё и зовут меня на всё подряд. Приглашают — а как им отказать, Дим? — Над этим мы с тобой вместе поработаем, когда снова поступит предложение, и ты не захочешь идти. Не переживай тут, всё будет хорошо, я помогу, только скажешь мне. Антош, ты — не робот и не зашуганный котёнок с кучей свободного времени и отсутствием своих желаний. Все эти люди должны осознавать это и уважать твои границы — иначе смысл с ними работать? Никого твой отказ не заденет, понимаешь? Даже если это наши друзья. Даже не так — особенно, если это они. Согласись, ведь правда иногда лучше потратить вечер на себя, принять тёплую ванну или просто поваляться в кроватке, вместо нахождения там, откуда хочется поскорее уйти? Внутри Антона медленно зарождается понимание, и какие-то части тянутся к этому свету, раскрываясь, словно под тёплыми лучами солнца. Его держут, совсем как ребёнка, и от этого так непривычно, но ужасно-ужасно хорошо. Голова становится горячее — наверное, температура. Очень хочется спать. — Ты прав, — произносит он, уткнувшись в чужое плечо. — Это действительно могло бы... помочь. — Но сначала отдых. Я договорюсь со Стасом, даже не переживай, — твёрдо говорит Дима, когда Антон уже собирается возразить что-то. — Побудешь дома. Недели две — минимум. Или можешь куда-нибудь съездить, когда Арсений вернётся, или ещё с кем-нибудь, просто нас-то вряд ли отпустят. Вообще желательно немного сменить обстановку. Обсудим это завтра, хорошо? — Угу, — ненадолго молчит, но страхи всё же рвутся наружу: — Стас злиться будет. У нас же «Импровизаторы» как минимум. Да и остальное... — Тош. Тихонько, всё хорошо. Я договорюсь. — А потом он станет меня ненавидеть. — Солнце, ты человек, это логично, что с такой нагрузкой ты мог выгореть. Вы со Стасом так долго знакомы. Он точно поймёт, обещаю. Просто доверься мне, хорошо? Тебе не нужно об этом думать. — Это ведь такая херня, Дим. Ну ты прикинь, у людей весь съемочный график подорвётся из-за одного меня. Я что, не могу потерпеть?.. — Нет, Антош, не можешь, и не должен. Твои чувства — это не херня. Если ты в таком состоянии ещё хоть пару дней поработаешь, я боюсь думать о последствиях. Согласись, что комьюнити не умрёт, если мы на некоторое время перенесём съемки? Не обесценивай свои проблемы, пожалуйста. Я понимаю, что никто не умирает, но это тоже важно, Тош, очень и очень важно. Антон устало замолкает, расслабляясь в родных руках. Дима осторожно кладёт руку на лоб и вздыхает, укачивая Тошу на коленках. Они слепляются тёплым комком, и в этих объятиях чувство комфорта затапливает с головой. Весь свой возможный отпуск хочется провести только так и никак иначе. — Уже температурку себе наплакал. Горе моё любимое... — мягко шепчет Поз, уткнувшись носом в его плечо. — Не нужно уколов, Поз, — вдруг сразу напрягается тот и отстраняется от тела, вынуждая Диму усмехнуться. — Успоко-ойся, никаких уколов, Шаст, ты же не при смерти. Максимум 37.5. Сейчас поспим — и станет сразу легче. Шаст тихо соглашается и греется так ещё пару минут, практически засыпая на димином плече, а потом ощущает себя поднятым в воздух. Дима с лёгкостью несёт исхудавшее тело в сторону спальни. Антон поначалу пугается, но быстро расслабляется и обмякает — пускай. Его опускают на пушистое одеялко, целуют в лоб и гладят по щеке. — Сейчас вернусь. Полежишь немного? — Ага, — отвечает Шаст, переворачиваясь на бок. Он провожает взглядом фигуру, что удаляется в коридор. Дима пробует давно остывший травяной чай, отставляет кружки в раковину, трогает по-прежнему горячий чайник и заваривает новый напиток, добавляя немного сахара для восстановления энергии. Осторожно несёт чашку обратно, в спальню, ставит у кровати и помогает Антону присесть. — Выпей, солнце, перед сном хорошо будет, — мягко советует он и снова проверяет температуру. По ощущениям ничего критичного, так что сейчас Дима решает оставить друга без медицинских обследований. Шаст тихо пьёт чай, сжимая кружку обеими ладошками. Дима гасит свет, закрывает шторы и забирается на кровать рядом. Когда Антон убирает пустую ёмкость, тихо просит у него: — Дай свой телефон, пожалуйста. Шастун удивляется, но протягивает устройство Диме. Тот долго жмёт на кнопку и отключает гаджет. — Чтобы ничего не тревожило. Завтра никаких съёмок, пусть делают, что хотят — это не твои проблемы. Ты у меня будешь спать до часу дня минимум. Мне на работу лишь к вечеру, поэтому и утром с тобой побуду. — Я подведу людей... — уже засыпая, лепечет Антон. — Или подведёшь себя. Своё здоровье, — он трепетно сжимает его ручку и обнимает. — Тебе можно отдохнуть, Тош. Правда. Всё хорошо. Антон вяло ворочается, укрываясь одеялом, устраивается поудобнее и льнёт под димин бок. Его мягко обнимают, и остаётся лишь тёплое ощущение спокойствия и безопасности. Родные запахи расслабляют, и внутри тихо мигает надежда, что всё ещё может наладиться. Просто нужно время... — Спи, родной. Я рядом буду. Антон добровольно тонет в знакомом шёпоте и, удерживаемый заботливыми руками, отплывает в долину снов. Чёрное небо за окном понемногу рассеивается — это плавно приходит утро. Время, полное надежд.