Vive l'Empereur!

Когда он входит в покои, звон металла набатом бьёт по ушам. Новый император слишком утомлён торжественной речью перед своими людьми, чтобы обращать на это внимание - но он всё же обращает. Цепь, тяжелая и длинная, слегка подрагивает от натяжения; искусственной змеёй волочится по роскошному полу: чистейший мрамор, высшая проба. Железо звеньев царапает материал, своей длиной покрывая треть поверхности помещения. Достаточно мало, на самом деле. Ерунда. Не настолько длинная, чтобы стеснять движения - но достаточного размера, чтобы держать узника в пределах одной-единственной комнаты. День за днем. Год за годом. До тех пор, пока жив тот, у кого был ключ от этой цепи. Мало какая участь была бы более подходящей для человека, что сейчас прислонился обнаженной спиной к ножке кровати и лениво теребил пальцами ошейник на горле. Равнодушно-весёлый и бесстрастный ко всему. Тень от того, кто когда-то без зазрения совести вырезал подчинённым глаза только за то, что те косо на него смотрели. Или - без должного уважения. Или - слишком мимолетно. Или - недостаточно долго. Вариантов, предполагает Пол, было много. Он и гадать не хочет, что из этого стало бы причиной его смерти, будь он чуть менее расторопным. Он определённо не желает об этом сейчас думать. Вместо этого он подходит к человеку возле своей кровати и опускается перед ним на корточки. И смотрит, как Фейд-Раута Харконнен едва кривит губы при его приближении. Одно колено перекинуто через другое: если бы не ошейник с цепью, приковавшей его к ножке ложа, его можно было бы принять за мирно отдыхающего туриста. За исключением того, что самозваный турист даже не смотрит в его сторону. Сидит там, как всегда, бледный и по-мёртвому безразличный. Иногда Полу действительно казалось, что он живёт с мертвецом. Даже тогда, когда опальный наследник престола подавал признаки жизни. Вот только признаки эти были до того неправильные - неестественные - что лучше б Харконнен и дальше изображал из себя ходячий труп. Было бы не так жутко. Как сейчас, например. Атрейдес изо всех сил старается сдержать дрожь, когда слышит в очередной раз голос. Осипший как будто. Хриплый-скрипучий голос, режущий чёртовой наждачкой по сердцу: —Пол. А неплохое было выступление... Мои поздравления. Император, — Пол морщится. В его устах титул звучит с издёвкой: будто какой-то помойный герцог, а не правитель целой страны. Что еще ожидать от того, кто голыми руками выпотрошил собственную мать - в угоду личному, пьянящему чувству похоти. В его глазах возвысится лишь человек, который превзойдет его жестокость. Демонстрация силы, безжалостная и беспощадная, будто сотня лезвий в мягком горле. И Пол не хочет этому потакать. Пока что. Пока что не хочет. Пока что у него есть занятие поинтереснее: он изучает. Вблизи. Рискуя каждый раз напороться на ядовитые когти, но подбирается все ближе и ближе к самой сути человека, что сейчас смотрит на него с любопытством из-под полуприкрытых век. Атрейдес подходит ближе и касается чужой шеи. Кожа - холодная. Ледяная даже, как у лягушки. Или рептилии. Королевской кобры с ее жуткими вертикальными зрачками и немигающим взглядом без ресниц. —Тебе холодно? — он проводит рукой по голой спине. Позвонки отчётливым рядком проступают сквозь поверхность, и император поражается, насколько даже такие простые вещи смотрятся на нем неестественно. Не услышав ответа, Пол прикрывает глаза и считает до десяти. Молча, про себя, чтобы не доставлять удовольствие своенравному пленнику своим раздражением. Он ведь именно этого и добивается, мрачно проносится мысль. Вывести его из себя. Разозлить. Довести его до белого каления. Так, чтобы возникло непреодолимое желание схватить за горло, надавить на глазные впадины, белковой жижей раздавленных глаз пачкая роскошные одежды. Самым идиотским, по мнению Пола, было то, что он решительно не понимал: зачем? Фейд-Раута не при каких обстоятельствах не походил на мазохиста. Ни капли. И всё равно с упоением, с упрямо-весёлым азартом каждый раз подводил его к самому краю пропасти. (Пропасти, из которой возможен только один путь. Вниз.) Пол пока противился этому как мог, но даже его терпение не бесконечно. И Харконнен делал всё, лишь бы только подвести его к краю. Туда, где в отражении мутновато-серой воды из чужих страданий видны его собственные пороки. Пол по-прежнему не понимает, зачем. Он ведь даже старался обращаться с ним как можно лучше. Совсем не так, как с рабом: он ведь не такой, как он. Вовсе нет. Рабов не держат подле себя так близко, что те из "просто вещей" превращаются в "ценные вещи". Их не кормят с позолоченной ложки, не пускают в хозяйскую постель и не терпят всю ночь развратные стоны. И, положа руку на сердце - как новый император, сжалившийся над побежденным врагом, Атрейдес ждал как минимум соответствующего к себе отношения. Уж точно не целенаправленного игнорирования, с которым обычно встречались любые его попытки завязать диалог. Вероятнее всего, мазохистские наклонности все же имели место быть, отстраненно решает провозглашенный император. Однако даже в таком случае он не намерен так просто сдаваться. Нахмурившись, Пол ощутимо встряхивает пленника за плечо: —Эй. Посмотри на меня. Ты мёрзнешь? В ответ на это ему лишь пожимают плечами - равнодушно и со всем возможным скепсисом: —Я всегда мёрзну. Как-то мне заявили, будто это из-за того, что "мое ледяное сердце не способно согреть даже собственное тело". Напряженное молчание, пока Атрейдес переваривает эту информацию. На всякий случай Фейд-Раута уточняет после секундной паузы: —Это была... Почти прямая цитата. —И что ответил ты? — Пол с любопытством вглядывается в зрачки, приподняв чужой подбородок двумя пальцами. Экс-наследник снова жмёт плечом; теперь уже одним: —Вспорол ему живот от паха до горла. А после окунул вырезанное сердце в чан с кипятком... Я не профессор, чтобы объяснять идиотам устройство анатомии. Проще показать на практике. Харконнен скучающе зевает, быстро потеряв к диалогу всякий интерес. Дергает головой, уходя от его прикосновения. Прислоняется спиной к ножке императорской кровати: ему не позволялось сидеть на ней. Ни на ней, ни на стульях с дорогой обивкой. Нигде, кроме пола. Это была одна из тех жестоких прихотей, которые Пол мог себе позволить. С превеликим и мрачноватым удовольствием. Не похоже, впрочем, будто бывшему на-барону было хоть какое-то до этого дело - и это, надо признать, невероятно раздражало. Не столь сильно, как отсутствие желаемого подчинения, но всё же. Харконнен между тем потягивается с хрустом. Разминает шею, а затем поглядывает хитро из-под полуопущенных век. Уже не такой хриплый голос прерывает повисшую тишину: —Вообще-то... Я бы не отказался проделать тот же трюк и с твоим сердцем. Я ведь уже им завладел. Милый-милый котёнок. Мой маленький принц, — ему в лицо ухмыляются зубасто. Глумливо. Он действительно ни во что его не ставит, с раздражением думает Атрейдес. Ноль уважения. Ни капли. Все его попытки добиться хоть малейшего подчинения вдребезги разбиваются о скалу безразличия. Насмешливую, издевательско-глумливую глыбу, которую представляло из себя всё естество его пленника. Экс-наследник внезапно поднимается на ноги и делает к нему шаг. Настолько резкий и неожиданный, что любой другой бы отпрянул. К своему достоинству, Атрейдес не вздрагивает - лишь кулаки сжимает. Выпрямляется во весь рост, держа его на расстоянии вытянутой руки. Чеканит холодно: —Назад. Вообще-то, ты мой пленник. —А ты - мой. Хриплый смешок. И еще шаг вперёд. —Скажешь, нет? —Нет. У тебя последние извилины переклинило, раз считаешь себя здесь хозяином. Попей витаминчиков, Фейд-Раута. Я прикажу слугам подать что-нибудь из них к обеду. А если откажется глотать, вобью в глотку силой. Харконнен смеётся. Запрокинув назад голову, сумасшедший и пугающе-безумный. Полу почти страшно. Почти. Если бы только он не растерял весь свой страх по пути к Голгофе с Дьяволом на самой вершине. К нему делают еще шаг. Беззаботный до безобразия, Фейд-Раута закатывает глаза, не обращая внимание на вытянутый лезвием вперед мизерикорд: —Из тебя плохой лжец. Тиран - тем более. А из меня - плохой слушатель дерьма, которое мне пытаются влить в уши, — в чужом голосе Пол отдаленно угадывает нотки раздражения, — Будь это правдой... Почему ты меня не прикончил? А, ваше сиятельство? Почему не проткнул своей железкой, как паршивую овцу? Он широко ухмыляется, кивая на направленный в его сторону кинжал. Плавно, с одной ему ведомой грацией придвигаясь ближе. Почти вплотную - так, что лезвие клинка Атрейдеса упирается прямо в солнечные споетение. Преувеличенно-томный вздох. —Не знаешь. К нему подходят ближе, дышат сипло-сипло в лицо. Жутко. —А я знаю. Пол хочет ответить, огрызнуться спесиво - но не может. Слова застревают в горле, лишая всякой возможности к членораздельной речи. Чем и пользуется его персональный кошмар. Он говорит, наклоняясь близко-близко. Прогорклым дыханием пота и крови заползая в ноздри: —Я знаю, почему его сиятельство оставил меня в живых. Маленький принц не настолько прозорлив, каким пытается казаться. Ты сделал это, потому что тебе без меня будет скучно. Во мраке комнаты глаза хищно сверкают, прежде чем вновь вернуться к обычному - человеческому - виду. —Потому что ты жить без меня не можешь, глупый, — ядовитая насмешка должна ранить; Пол не чувствует ничего, — Умру я - умрёшь и ты. Медленно, постепенно. Но сгниёшь, как спелый фрукт на солнце. Фейд-Раута подходит еще ближе (хотя казалось бы, ближе уже некуда), обдаёт гниловатым дыханием шею. Щёлкает зубами близко-близко у горла. Харконнен не произносит ни слова, однако его голос невообразимым образом звучит прямо на подкорке мозга: "Р-р-раз - и нет больше императора Пола. Досадная, ужасная жалость. Во сколько у нас траур по маленькому... Ма-а-а-аленькому, глупому императору? Я немного опоздаю. Мои глубочайшие извинения. Мягкий-нежный-глупый котёнок..." "Замолчи", — уверенный взгляд. Не сразу до Атрейдеса доходит, правда, что тот и так молчит. Пялится только глумливо сквозь него, не предпринимая даже попыток раскрыть рта. А весь этот дурацкий монолог он вообразил сам. Это пугало еще сильнее, чем нечеловеческий блеск в зрачках: он не хочет понимать его настолько хорошо, чтобы с точностью до интонации знать ядовито-колкие реплики. Не хочет. Но понимает. И это чертовски пугало. Однако голос не уходит. Он все еще у него в голове, в мозгах, он кислотой выедает рассудок и заменяет его отравленной жижей. Отвратительно. Как и весь экс-наследник, с неприязнью думает Пол, притягивая чужое тело ближе к себе. Еще ближе. Фейд-Раута по-прежнему продолжает таращить глаза без ресниц ему в душу. Безошибочно (как всегда) угадав, о чем он только что думал. Откуда-то издалека доносится его голос: —Я - то, что удерживает тебя от падения. Тебе нужно держать перед глазами пример того, что может с тобой случиться, будь ты на моём месте. Или я неправ? Лукавое подмигивание. —Ты... — Атрейдесу очень хочется схватить его за волосы. Это заметно, он предполагает. Может, именно поэтому члены дома Харконненов не носили волос? Чтобы их нельзя было за них оттаскать, как паршивый скот. Тех, кто занимал место пушечного мяса - и объекта нескончаемого унижения. Фейд-Раута усмехается, будто снова прочитав его мысли: —Я никогда не стану тебе подчиняться. Не-а... И ты это знаешь, милый мальчик. Знаешь, что я в любой момент могу перегрызть себе вены и лишить тебя твоего удовольствия. Всего пара секунд усилий, и маленькому принцу уже никогда не доведётся воочию лицезреть мою персону. Против воли Атрейдес сглатывает. Сжимает пальцы на бесполезном уже мизерикорде, не отрывая пустого взгляда от жилки на чужой шее. Та бьётся быстро-быстро, и Харконнен, заметив его интерес, прислоняет два пальца к вене. А еще двумя щелкает в такт биению: —Тик. Так. Тик. Так. Знаешь, как легко оборвать этот ритм? Очень-очень легко. Тик-так... Легко, прямо как вырезать кому-то сердце. Снова хохот. Гиений, в чём-то первобытный даже. Ему действительно доставляет это удовольствие, с отвращением думает Атрейдес, окидывая его взглядом. Вот только он не учёл, что Пол тоже кое-чему за это время научился. С усмешкой новый император щелкает пальцами, будто только что спохватился о чём-то: —Кстати, да. Хорошо, что напомнил. Повернись. Харконнен недоумённо склоняет набок голову - застигнутый врасплох. Это хорошо, усмехается Пол. Это очень хорошо. Преимущество пока всё же на его стороне. Он решает не упускать такую возможность. Всего через пару минут в руках, нежных и ломких от сухого ветра, сжато хитроумное приспособление. Форма - идеальная, чтобы подойти на человеческий череп и плотно обхватить его своими щупальцами: спереди, сбоку и сзади. Лишив возможности принимать пищу и клацать зубами, но не отнимая способности говорить. Железо, кожаные ремешки и куча мелких замочков. Для каждого - свой ключ. Отец всегда говорил, что дикие животные должны содержаться в намордниках. Атрейдес с ним согласен. Сквозь эту штуку не только нельзя достать зубами до собственных вен, но и попытаться вернуть утраченный контроль. Харконнен, правда, такого энтузиазма не разделяет. —Серьёзно? — отсутствующие брови взлетают вверх, пока Пол сосредоточенно затягивает кожаные ремешки на затылке, — Полный собачий набор? Ты жестокий человек. Крепче. Еще немного. Вот так. Чем надёжнее, тем лучше. Демонстрация силы и власти. Единственный язык, на котором можно общаться с подобными Фейд-Рауте. —Я знаю. Мне очень жаль, но ты не оставляешь мне выбора, — Атрейдес не солгал. В отличие от своего пленника, ему действительно было жаль. В отличие он него, он хотя бы мог испытывать это чувство. В отличие от него, он был нормальным человеком. Относительно. Он застегивает последнюю застёжку на креплении. Проводит рукой по безволосому затылку, вниз, вдоль линии позвоночника с динозаврьими косточками. Тело под ладонью напрягается; но не намного. Потому что Харконнен, как абсолютно точно уверен Пол, наслаждается этим едва ли не больше, чем он сам. Садизм или мазохизм - Пол не знает. Не знает, какая из двух ипостасей превалирует в сумасшедшем психопате, и которой из них тот подчиняется сейчас. И не хочет знать, если уж на то пошло. Упомянутый психопат тем временем уже сменяет гнев на милость. Смирившись (может, только для вида) с намордником, перебирается к нему на колени. И смотрит. Наблюдает искоса за реакцией - но, если таковая и ожидалась, его ждет разочарование. Атрейдес не делает попыток ему помешать. Не то чтобы Фейд-Рауте нужно было какое-то особое от него разрешение, впрочем. Он глядит томно из-под опущенных век, смакуя каждое слово. Каждую букву на языке перекатывая, будто сама только мысль о смерти доставляет ему невообразимое удовольствие: —Ты же в курсе, что самоубиться можно огромным количеством способов? Никакие цепи не остановят потенциального мертвеца от задуманного, — бывший на-барон мурлычет, чуть приглушенно из-за намордника, — Уход из жизни по собственному - целая наука, знаешь ли. —Только не говори, что ты и в этом спец, — Пол фыркает, лаская большим пальцем чувствительные выемки за ушами. Ему в ответ усмехаются: —Не дразни меня. —Не то что? Пол смотрит с вызовом. Щурится, внезапно уверовав в собственное превосходство. Новоиспеченный император против поверженного монстра. Монстру (человеку) на его возмущение, правда, наплевать с высокой колокольни. Ему вообще практически на все наплевать. Он только пожимает равнодушно плечами: —Не то спущу на тебя всех своих демонов. "Глазом моргнуть не успеешь, как они тебя сожрут. Обглодают до основания. Каждую кость. Каждый хрупкий хрящик в гибком-гибком теле, милый мальчик", — Харконнен снова не произносит ни слова, но пугающе-пристальный взгляд красноречивей любых фраз. А Пол на это лишь усмехается. Он не поведётся второй раз на этот трюк. Всё же он кое-чему научился. Учись на собственных ошибках - или умри. —Не страшно. Дьявол передо мной куда хуже. Их взгляды пересекаются. —...и я его подчинил. Пол запускает ногти в кожу чужого черепа прежде, чем отвести глаза. И с короткой усмешкой ждет ответа. Харконнен с ним не спорит. Раздувает тихонько ноздри от боли, но высунутый язык демонстрирует покладистость. Удивительно. Стоило всего лишь нацепить на него эту дрянь, — раздраженный вздох. Фейд-Раута разваливается по-кошачьи у него на коленях, что-то мурлыча вполголоса. Дожидается, пока с лица (ненадолго) снимут его новый аксессуар. Не из милосердия, впрочем - из прихоти. Сквозь намордник не поцелуешься. Наконец тяжелая сбруя падает на мрамор. —Мой, — Пол шепчет в приоткрытые губы. —Твой, — с ним соглашаются. Фейд-Раута смотрит ему прямо в душу блёклыми своими зрачками. Глядит снизу вверх, довольный и насмешливо-спокойный. Миллиметр за миллиметром жжёт ему разум так, что он того даже не замечает. Если долго смотреть в бездну, бездна начнёт смотреть в тебя. Только сейчас Пол в этом по-настоящему убедился. Когда оказался прикован чужим взглядом: хищным и по-собственнически властным. Поразительная самоуверенность для того, кто жив лишь благодаря его милости... Император Атрейдес еще об этом не знает, но его погибелью станет проклятое, банальнейшее любопытство. То самое любопытство, которое сейчас расселось по-турецки на полу, обхватив бледным кольцом рук его плечи. Урчало и посмеивалось от наслаждения, с трепетно-нежным садизмом вгрызаясь ему в губы. Обкусывало зубами до крови, словно намереваясь обглодать полностью. Так, чтобы весь Пол, от кончиков пальцев до милого-милого личика, достался ему одному. Но это уже неважно. Абсолютно. Мало что уже кажется важным, стоит только взглянуть в неживой зрачок полубезумного глаза. Атрейдесу пришлось в этом убедиться на собственном опыте. Он не жалуется. "Мой", — жуткий оскал бесцветных губ. Затем - лижущие, поступательные движения языка вглубь чужого горла. —Твой, — подтверждает Пол. И отвечает на поцелуй. Да здравствует император.