Солнцекорт

Жан На следующее утро Жан успел сделать два шага по кухне, прежде чем его ноги перестали слушаться. Джереми и Лайла стояли у стойки в купальниках: Лайла — в черном слитном с хорошо выраженными вырезами на талии и ребрах, а Джереми — в бледно-голубых шортах, которые опасно низко сидели на бедрах. Смотреть на Лайлу слишком долго было бы крайне неуместно, учитывая все обстоятельства, но пялиться на Джереми было слишком рискованно по многим причинам. Вынести это было довольно трудно. Будь он проклят за то, что выглядел так же хорошо, будучи блондином, как и брюнетом. Жан знал свое место, он знал свое предназначение. Он знал, что как Моро, ему выпал жребий в жизни терпеть любой садизм и унижение, которые Морияма считали нужным на него обрушить. Чего он не мог вынести, так это жестокости, стоящей за этими непрекращающимися искушениями, от Кевина, наклоняющегося к нему заговорщическим шепотом, губ Рене на его виске, до Джереми с его непринужденным смехом и еще более добродушной улыбкой. — Да? — спросила Лайла, когда заметила, что он пялился на нее слишком долго. У него было отчетливое ощущение, что она смеется над ним, но Жан решил не рисковать и ушел. По крайней мере, они переоделись на время поездки в машине: девушки — в шорты и прозрачные топы, а Джереми — в мешковатую футболку с эмблемой Университета Южной Калифорнии. Отправляясь в путь, все трое были в отличном настроении. Если они и замечали, что Жану нечего добавить, то не предпринимали никаких попыток заставить его разговаривать. Он пропускал их слова мимо ушей, довольствуясь видом проплывающего мимо города. День был безоблачный, достаточно теплый, чтобы чувствовать себя неуютно. Каждая витрина магазина, мимо которой они проезжали, грозила обрушить на них лучи утреннего солнца, и Жан запоздало обрадовался солнечным очкам, которые Лайла заставила его купить. Им потребовалось несколько попыток, чтобы найти место для своей машины, но в конце концов они припарковались в квартале от отеля и смогли спуститься на пляж. При первом мягком шорохе песка под ботинком Жан остановился, настолько захваченный воспоминаниями, что не мог пошевелиться. Кэт и Лайла продолжали идти вперед, держась за руки, и Кэт допевала до конца песню, которую они слушали по радио. Джереми был ближе к Жану и сразу заметил, что тот остановился. — Ты в порядке? — спросил он. — Марсель был на побережье — сказал Жан. — Средиземное море. — О, да? — спросил Джереми, выглядя до нелепости довольным этим лакомым кусочком. — Я никогда не был в Европе. Папа бывал там пару раз, но… — Он пожал плечами и не стал вдаваться в подробности. — Можешь рассказать мне о Франции? — Нет, — сказал Жан, и от разочарованного взгляда, промелькнувшего на лице Джереми, по его венам побежали мурашки. Он должен был оставить все как есть, ему нужно было оставить все как есть. Вместо этого он сказал: — Я не хочу говорить о доме. В любом случае, я бы не стал доверять своим воспоминаниям. Я приехал в Америку, когда мне было четырнадцать, но пять лет по времени «Воронов» — это целая жизнь. В его представлении прошло больше семи с половиной лет, но если бы Жан изложил это так, он знал, что сказал бы Джереми. Выражение лица напротив говорило о том, что благоразумие его не спасло, и Жан шагнул вперед, словно мог оставить этот разговор позади. Джереми не отставал. — Вот чего я в тебе не понимаю, — тихо признался он. — Это ужасное преступление было совершено против вас, против всех вас, но вы не сердитесь из-за этого. Я имею в виду, вы сердитесь из-за мелочей, но не из-за того, что действительно важно. Тренеру Морияме не следовало заставлять вас проходить через это. — Все, что случилось со мной, произошло по какой-то причине, — сказал Жан. — Я — Жан Моро. Я — Идеальный корт. У меня нет причин злиться на то, что привело меня к этому. — Если ты скажешь, что заслужил это, я поставлю тебе подножку, — предупредил его Джереми. — Ты бы этого не сделал, — парировал Жан. — Может быть, и нет, — согласился Джереми. — Но я хорошенько подумаю об этом. Они догнали Лайлу и Кэт у спасательной вышки, полосатой, как радуга. Жан уставился на башню, чтобы не видеть, как трое людей рядом снимают с себя лишнюю одежду. Они взяли с собой огромную сумку, чтобы все это вместить, хотя Кэт, прежде чем запихнуть туда одежду, достала флакон солнцезащитного крема. Лосьон был холодным в ладони Жана и жирным на коже, с чересчур фальшивым фруктовым ароматом, который заставил его морщиться от отвращения, пока он втирал его в руки и ноги. — Шею, — посоветовал ему Джереми, пока Кэт и Лайла мазали друг другу лица и лбы. Жан вздохнул и сделал, как ему было сказано. Почему Джереми должен был следить за ним, Жан не знал; он не отрывал взгляда от спины Кэт, чтобы не отвлекаться. До сегодняшнего дня он и не подозревал, что у нее есть татуировки, но завязки на спине ее бикини выставляли на всеобщее обозрение яркие цветы на верхней части спины и позвоночнике. Жан хотел спросить, почему ей разрешили сделать так много меток,{?}[имеется ввиду, что татуировка Жана — это отметка определяющая его место в Идеальном корте и он воспринимает все остальные татуировки на людях не как искусство или самовыражение, а именно как отметку причисляющую их к чему-то, в данном случае к команде Троянцев] но Джереми опередил его, сказав: — Пропустил пару мест. Нужна помощь? Жан был спасен от необходимости отвечать, потому что кто-то окликнул его: — Джереми! Жан мысленно поблагодарил Джереми, поскольку тот сразу же отвлекся от него. Коди оказался гораздо ниже ростом, чем ожидал Жан, но широкоплечим и коренастым, как и подобает игроку второго плана. Рыжие волосы у него были выбриты наголо, и Жан был поражен тому, сколько пирсингов он умудрился нацепить на уши и лицо. Жан надеялся, что он не надевал их на игровые вечера, потому что, если бы кто-то опекал Коди достаточно внимательно, с его губами было бы покончено. Жан чуть было не потребовал объяснений такому безрассудству, но тут Лукас подошел к Коди, и Жан забыл все, что он собирался сказать. Лукас Джонсон был так похож на Грейсона, что у Жана кровь застыла в жилах. Он был не таким крупным, и его волосы выгорели на солнце, а бронзовая кожа выдавала количество времени, проведенного на свежем воздухе, но все — от его глаз до линии подбородка и манеры держаться — идеально соответствовали, отпечатавшейся в сознании Жана картинке. У него были годы, чтобы узнать обо всех чертах Грейсона; ему пришлось изучить Грейсона вдоль и поперек, чтобы иметь возможность опережать Зейна на два шага. Жану стало интересно, что же ему поведал Грейсон, если вообще рассказал хоть что-то. Несколько недель назад Джереми предупредил Жана, что «Троянцы» следят за слухами, которые ходят вокруг него и «Воронов». Жан ждал, что они начнут спорить с ним о том, какие из них были правдой, а какие — необоснованной клеветой, но никто так и не рассказал подробностей. Выражение лица Лукаса заставило его подумать, что время вышло. Джереми сделал шаг, словно собираясь пойти им навстречу, но Лайла схватила его за волосы, чтобы намазать лосьоном спину. Джереми замер и подождал, пока к ним подойдут новоприбывшие. — Коди и Лукас, — сказал он, взглянув на Жана. — Это Жан. — Да, черт возьми, — сказал Коди. — Он высокий. Кэт рассмеялась. — Именно это я и сказала. Кто-то должен поддерживать тебя. — Я сделал все, что мог, с тем, что мне дали, — сказал Коди, преувеличенно пожимая плечами. — Ты видела мою маму, я был в шоке с самого начала. Джереми! Прическа, чувак. Выглядит хорошо. — Спасибо! — сказал Джереми, закуривая. — Привет, малыш, — сказала Кэт, потрепав Лукаса по волосам. — Как ты держишься? Лукас с явным усилием отвел взгляд от Жана. — Я не знаю, — признался он, а затем прямо спросил: — Как у тебя дела? Ты тоже живешь с одним из них. — У меня больше зубов, чем у тебя, если ты не заметил, — сказала Кэт. Ее тон был легким, и она улыбалась, но даже Жан услышал в нем упрек. Лукас пристально посмотрел на него, и Жану пришлось отвести взгляд, чтобы не видеть этого слишком знакомого выражения. Он смутно осознавал, что Лайла наблюдает за ним, но не собирался отвечать на ее спокойный взгляд. Кэт, немного успокоившись, сказала: — Он немного вспыльчивый, и я предполагаю, что он станет еще хуже, когда мы наконец сможем вывести его на корт, но он мне нравится. — Посмотрим, — сказал Лукас, украдкой взглянув в сторону Жана. — С нетерпением жду момента, когда увижу, что ты сможешь предложить, — сказал Коди Жану. — При условии, что ты будешь вести себя прилично и все такое. — От меня требуется только хорошо себя вести на публике и во время игр, — напомнил им Жан. — А почему ты думаешь, что мы должны слушать все, что ты хочешь сказать? — спросил Лукас. — Ты видел его статистику, — напомнил ему Кэт. — Мы все видели. — Да, — сказал Лукас, — но мы также слышали, как он попал в стартовый состав. Коди поморщился. — Брось это, Лукас. Мы говорили об этом. — Мы договорились, что отнесемся к слухам со всей серьезностью, — ответил Лукас. — Но Грейсон тоже так говорит. Нам сейчас не нужна такая драма в нашем составе. Люди и так говорят о нас гадости за то, что мы украли Жана в середине чемпионата, а затем отдали победу «Лисам» без всякой на то причины. Нам нужен безупречный год, если мы хотим реабилитироваться. — Я доверяю ему, — сказал Джереми. — Разве этого недостаточно? — На этот раз нет, — сказал Лукас, и у него, по крайней мере, хватило порядочности произнести это извиняющимся тоном. — Не тогда, когда ты… — у него хватило ума не закончить фразу, или, может быть, это потому, что Коди схватил его за плечо так, что побелели костяшки пальцев. — Когда я буду кем? — Джереми подтолкнул Лукаса. Тот отвел глаза и ничего не сказал, но Джереми терпел молчание всего несколько мгновений. — Я задал тебе вопрос. — Извини, — сказал Лукас, чувствуя себя неловко. — Это вышло за рамки приличия. На лице Джереми была та напряженная улыбка, которую Жан видел у него всего один раз. Лайла наблюдала за Джереми, Кэт наблюдала за Лукасом. Ни один из них не выглядел довольными, но никто не собирался вмешиваться и выручать другого. Жан не был до конца уверен, что именно Лукас оборвал в последнюю секунду, но ему и не нужно было этого знать, чтобы понять, какой смысл скрывается за этими словами. Это был не тот разговор, который он хотел бы вести в ближайшее время, но Жан уже не мог его игнорировать. — У меня был свой номер до того, как я присоединился к команде, потому что мое место всегда было зарезервировано, — сказал Жан. — Твой несчастный братец потратил три года, безуспешно пытаясь угнаться за мной. Если бы у меня был в запасе остаток дня, я бы рассказал вам все до единого места, где и он, и вы потерпели неудачу на корте, чтобы доказать свою точку зрения. Он может лгать о том, почему это произошло, сколько ему заблагорассудится. Это не изменит фактов. Лукас вызывающе вздернул подбородок. — Я не буду извиняться за то, что беспокоюсь. — Твои извинения так же бесполезны, как и твое мнение. — Объяви перемирие, — приказал Коди Лукасу. — Прямо сейчас. Лукас сверкнул глазами, но угрюмо сказал: — Перемирие, пока ты нас не надуешь… конец связи. Жан не упустил из виду эту целеустремленную интонацию в его ответе. Возможно, остальные не обратили на это внимания, слишком сильно желая оставить неловкую встречу позади. Кэт подлетела к Коди, как только Лукас умолк, и, обняв его за плечи, направила своих товарищей по команде к воде. Лайла и Джереми обменялись долгим взглядом, но ничего не сказали. Наконец Лайла покачала головой и последовала за ними. Джереми задержался, чтобы нанести еще крем для загара, но Жан заметил, как напряжены его руки, когда он потирал шею. — Мне жаль, — наконец сказал Джереми. — Обычно он не такой озлобленный. — Он ребенок, который плюется дымом, — ответил Жан. — Это не имеет значения. — Ему не следовало этого говорить. — Вы все это слышали, — сказал Жан, и это было не совсем обвинение. Джереми не ответил, но на мгновение встретился глазами с Жаном. Если бы в его взгляде было что-то интригующее или голодное, Жан мог бы оставить все как есть, но все, что он увидел, было сожаление. До Джереми доходили слухи о том, как далеко Жан, предположительно, зайдет ради шанса поиграть, но он ничего от него не ожидал. Безопасность была шаткой иллюзией, но Жан все еще чувствовал ее тяжесть. Он посмотрел на океан, чтобы снова обрести душевное равновесие, надеясь, что волны, жара и невероятно яркое небо прогонят из него это опрометчивое чувство. — Дело было не в составе, — сказал он, сам того не желая. — Обычно я бы сказал что-нибудь о том, что каждый волен экспериментировать, — сказал Джереми, — или какую-нибудь проверенную временем чушь о том, что взрослые люди по обоюдному согласию делают то, что им нравится. Но, Жан, тебе девятнадцать. Если я правильно подсчитал, тебе было шестнадцать, когда ты вступил в команду. Как ни посмотри, это растление по закону. Им не следовало соглашаться, когда ты просил. — Я не просил. Это вырвалось у него прежде, чем он понял, что собирается сказать. От гнева у него перехватило дыхание. Жан поднял руку, словно мог каким-то образом засунуть слова обратно. Джереми хотел схватить его, но передумал и вместо этого запустил пальцы в свои волосы. Жан немедленно отодвинулся от Джереми, стараясь оказаться вне его досягаемости так быстро, как только мог. — Нет, — сказал он. — Ничего не говори. — Жан, ты что… Жан предостерегающе ткнул в него пальцем. — Я этого не говорил. Ты этого не слышал. — Почему ты их защищаешь? —спросил Джереми, в его голосе звучало недоверие. Телефон капитана начал издавать непрерывные гудки. Жан хотел, чтобы он отвлекся и забыл об этом разговоре, но Джереми даже не обратил внимания на шум. — Ты больше не «Ворон»; ты не связан с Эдгаром Алланом. Назови мне хоть одну вескую причину, по которой ты позволил бы им выйти сухими из воды, и не смей говорить, что ты это заслужил. — Я это заслужил, — сказал Жан, и Джереми вздрогнул, как от удара. — Ты не можешь понять. — Ты вообще себя слышишь? — в отчаянии спросил Джереми. — Оставь, — предупредил его Жан. — К тебе это не имеет никакого отношения. Этот разговор был неизбежен, ведь мы все знаем, что обо мне говорят; я не буду считать тебя идиотом или лгать, когда слишком много людей говорят обратное. Обстоятельства вас не касаются. Все, что вам нужно знать, это два факта: мне не нужно ни с кем из вас трахаться, чтобы быть лучше, чем весь состав вместе взятый, и если какой-нибудь «Троянец» когда-нибудь попытается прикоснуться ко мне, я перережу ему глотку на месте. Тебе ясно? — ...еми! Джереми! Коди бежал к ним по пляжу, бешено размахивая телефоном над головой. Он резко остановился, выглядя так, словно только что увидел привидение, и метнул острый взгляд на Жана. — Это Коллин Дженкинс. Она умерла. У Жана внутри все сжалось. Джереми резко повернулся к нему. На его лице были написаны боль и беспокойство, но Жан его не видел. Единственное, что имело значение, это Зейн. Он достал из кармана свой телефон и набрал номер по памяти. Жану никогда не нужно было запоминать контактную информацию «Воронов», потому что он каждый день видел их перед собой, но он звонил Джозайе так много раз, что никогда не забывал его номер. Он не был уверен, что Джози ответит незнакомому абоненту, но старший медбрат «Воронов» снял трубку после второго гудка и коротко бросил: — «Джозайя Смоллс». — Жан Моро, — ответил Жан. Он почти ожидал, что Джозайя завершит звонок, но, услышав в ответ раздраженное ворчание, спросил: — Что случилось с Коллин? — Ступила на рельсы метро, — сказал Джозайя, и если он и не казался расстроенным из-за этого, то, по крайней мере, звучал устало. — Я полагаю, в Калифорнии есть телевизоры? Ты мог бы посмотреть новости, вместо того чтобы беспокоить меня подробностями. — Найди Зейна, — сказал Жан. — Когда он услышит о Коллин, то попытается последовать за ней. Джозайя молча повесил трубку, и Жану оставалось только надеяться, что мужчина сбросил звонок ради более важного дела. Жан боролся с призрачным желанием перезвонить ему, но не хотел отвлекать, если он отправится за файлом Зейна. Жан захлопнул телефон и крепко сжал его обеими руками. Коди и Джереми внимательно наблюдали за ним, ожидая объяснений или взрыва. — Он любил ее, — наконец сказал Жан. Ему не следовало мерзнуть в такой жаркий день; сердце у него заледенело, а по спине тек пот. — Ему не разрешали, и он это знал, но все равно любил. Если бы Жан и Зейн не были соседями по комнате, он сомневался, что он когда-нибудь заметил бы это. Учитывая, что Зейн так старался привлечь внимание Рико, застукай его кто-нибудь с постоянным партнером, это обернулось бы катастрофой. Расписание Жана всегда не совпадало с расписанием остальных «Воронов» из-за его принадлежности «Идеальному корту», но он не раз вмешивался в их дела. В обмен на его благоразумие Коллин жестко контролировала Грейсона. Она не появлялась в их комнате с января. Зейн не мог смотреть ей в глаза, не после того, что он сделал с Жаном, не после того, что Рико заставил сделать Грейсона. В конечном счете, ее отсутствие принесло больше вреда, чем пользы, оставив Зейна совершенно безучастным. Если она действительно умерла…— Жан убрал телефон, прежде чем успел его выбросить, и вытер мурашки, покрывавшие его руку. Голос Коди отвлек его от мрачных мыслей: — И теперь ты пытаешься спасти его. У меня сложилось впечатление, что вы с «Воронами» ненавидите друг друга. — Мы ненавидим, — согласился Жан, а потом добавил. — Мы не ненавидим. Мы — «Вороны». — Ты больше не Ворон, — тихо, но твердо напомнил Джереми. Он долго смотрел на Коди, прежде чем сказать: — Кэмерон? — Коди упрямо сжал челюсти. — Не буду спрашивать. Это не моя проблема. Джереми кивнул, и Коди побежал обратно, туда, где остальные все еще швыряли друг в друга мокрым песком. Жан смотрел ему вслед, ожидая, когда все встанет на свои места. — Уинтер. Коди и Кэмерон Уинтер. — Двоюродные братья, — подтвердил Джереми, — но они намеренно отдалились друг от друга. У большой семьи Коди довольно специфические взгляды на их образ жизни, которые, как известно, Коди терпеть не может. Позже это подтвердилось: Кэмерон был фанатичным засранцем, которому всегда было что сказать. Жан отложил этот момент в сторону, чтобы обдумать позже. Он не хотел оставаться наедине со своими мыслями и их незаконченным разговором, поэтому собрал сумку с одеждой и отправился на пляж. Жан ожидал, что Джереми продолжит с того места, на котором они остановились, но новость о самоубийстве Коллин лишила его дара речи. — Я сожалею о Коллин, — наконец произнес Джереми так тихо, что Жан едва расслышал его из-за ветра. Когда Жан не ответил, Джереми попробовал еще раз: — Зейн был твоим напарником. Ты хочешь поговорить об этом? Если бы Жан подумал о Зейне, он бы сошел с ума. — Я хочу этого меньше всего на свете. Оставь меня в покое. Он не ожидал, что Джереми отнесется к этому с уважением, но его капитан держал язык за зубами целых десять минут. Когда Джереми больше не мог выносить молчания, он начал рассказывать о местных достопримечательностях.Жан хотел сказать капитану, как же ему плевать на это, но слушать Джереми было лучше, чем свои хаотичные и противоречивые мысли, поэтому он держал рот на замке и позволял Джереми отвлечь его от «Воронов». Время от времени Джереми уходил, чтобы броситься в воду, нуждаясь в отдыхе от палящего полуденного солнца, но он всегда возвращался к Жану. Жан не был уверен, что хуже: наблюдать, как его голова слишком долго остается под водой, или, как он снова выныривает с мокрыми шортами, прилипающими к его мускулистым бедрам. Дважды остальные члены группы возвращались вместе с ним к Жану, чтобы обновить крем от загара. Кэт отвела его руки в сторону, чтобы помочь с шеей и висками. Она откинулась назад, чтобы осмотреть свою работу, торжественно подняв большой палец, и бросилась обратно в воду с криком, от которого у Жана зазвенело в ушах. Без четверти пять они наконец разошлись в разные стороны: Коди и Лукас вернулись на юг, в Карлсбад, а остальные четверо — к машине Лайлы. К тому времени, как они вернулись домой, Джереми узнал из группового чата, в котором постоянно общался: Зейн Ричер был найден без сознания на полу в ванной. Его семья умоляла о конфиденциальности, но самой громкой версией была передозировка. Он был госпитализирован, но, по сообщениям, состояние его было стабильным. — Ты спас ему жизнь, — сказала Лайла Жану, открывая перед ними входную дверь. — Гордись. — Они мрут как мухи, — сказала Кэт с отсутствующим выражением лица. — Скорее всего, тренер пришлет к тебе психиатра, как только сможет его найти. — Мне это не нужно, — сказал Жан. — Я откажусь. Кэт бросила на него сочувственный взгляд. — Я знаю очень немногих людей, которым нужен еще один психотерапевт. Без осуждения, серьезно. Правильный психотерапевт может изменить жизнь — просто взгляни на Джереми, чтобы убедиться в этом. — она ткнула большим пальцем в Джереми, который, похоже, вовсе не был против побыть предметом разговора. — Я бы сказала, что тебе стоит попросить ее номер телефона, поскольку мы все знаем, насколько она хороша, но я не думаю, что кто-то из нас может себе это позволить. Джереми беспомощно пожал плечами. — Она была маминым выбором. Легка на помине — добавил он, когда его телефон издал ужасный звук. Жан заметил, как выражение его лица стало напряженным и отстраненным, когда он обдумывал последнее пришедшее сообщение. Джереми быстро набрал ответ и сунул телефон в сумку, которую все еще нес Жан. Когда он понял, что Жан наблюдает за ним, одарил его лучезарной улыбкой и сказал: — Не о чем беспокоиться. Жан отвернулся, но Лайла преградила ему путь рукой и спросила: — Ты хочешь поговорить? — Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — сказал Жан. — Даже я? — Спросил Джереми. Когда Жан перевел на него взгляд, он просто пожал плечами: — Ты сказал, что я должен путаться под ногами. Мы можем не разговаривать, если ты не хочешь, но я просто чувствую, что тебе не стоит оставаться сегодня одному. — После того, как ты оденешься, — сказал Жан, и Лайла опустила руку. Джереми проследовал за ним по коридору в его спальню, чтобы достать из шкафа какую-нибудь одежду. Жан неизбежно должен был оказаться у его комода, но он подождал, пока Джереми не уйдет, чтобы быстро ополоснуться под душем. Жан выдвинул верхний ящик и провел своими длинными пальцами по уничтоженным магнитикам и открыткам. Он наугад вытащил один из своих блокнотов и медленно пролистал его, просматривая оскорбления, нацарапанные черным, как смоль, шрифтом на каждой странице. Он проверял письма по мере их поступления, выискивая имена или номера футболок, но Джереми вернулся прежде, чем Жан смог найти письмо от Коллин или Уэйна. Моро закрыл блокнот, прежде чем вошедший успел увидеть, что «Вороны» сделали со страницами. Джереми развернул Баркбарка спиной к себе, прежде чем сесть, скрестив ноги, посередине кровати Жана. Он внимательно посмотрел на Жана, но ничего не сказал. Жан медленно обвел взглядом комнату: бледно-белые и серые простыни на единственной кровати, более темные серые занавески, которые помогали отфильтровывать большую часть вечернего солнца, и шкаф с модной одеждой —полудюжины приглушенных цветов. Жан посмотрел на свои руки, на которых не было синяков, но виднелись небольшие шрамы от многолетнего насилия. Он думал об амбициях и неослабевающем напоре Уэйна, о том, как Коллин двигалась по корту с неприкрытой жестокостью. Он подумал о трех годах, проведенных в качестве соседа по комнате Зейна, двух годах совместной жизни и одном несчастном маленьком побеге, который в конце концов сломил терпение напарника. Он подумал о пристальном взгляде Зейна, устремленном на затылок Коллин, пока та одевалась, о том, как он касался ее волос, когда она поворачивалась к нему спиной, и о том, как он всегда отдергивал их, прежде чем выдать себя нежным прикосновением. «Я — Моро», — подумал он. У него было свое место. У него была своя цель. Его работа заключалась в том, чтобы подчиняться Морияма, выполнять все, что они от него требовали, и терпеть любые наказания, которые они считали нужным назначить. Он был втянут в это, не имея ни выбора, ни выхода. Но как же его ненавистные «Вороны»? Конечно, до них доходили слухи об идеологической обработке еще до того, как они подписывали контракты с Эдгаром Алланом, но никакие сплетни не смогли бы подготовить их к неприглядной реальности «Гнезда». Они пришли сюда за славой и богатством, не зная, чего это им будет стоить. Ему не давали покоя слова Кэт: — Чего мы не понимаем, так это того, как взрослый мужчина взял группу детей и превратил их в монстров ради забавы. Хозяин знал, что делает. Это был его спорт, это было его наследие. Все, что он делал с ними, он делал не просто так. Все, что он от них требовал имело одну единственную цель — сделать их легендами. Хозяин знал лучше всех. Так ли это? Это было кощунственно даже для его рассудка, и Жан втянул голову в плечи, ожидая удара, которого так и не последовало. Он нервно провел рукой по ребрам, но боль прошла. Он слишком долго не был в Эверморе, чтобы найти хотя бы синяк, на который можно было бы обратить внимание. Через несколько недель он вернется на корт, и жизнь снова обретет смысл, но прямо сейчас он был в ловушке между тем, кем он был, и тем, кем его просили стать «Троянцы». Он не был уверен, откуда взялись эти слова: — Они этого не заслужили. — Нет, — тихо согласился Джереми. — мне жаль. Извинения их не вернут. Это не исправит того, что с ними сделали, и не сотрет того, что они сделали друг с другом. Но что еще тут можно было сказать? Жан отложил блокнот и подошел, чтобы сесть рядом с Джереми. В тишине он слышал чужое дыхание, и это было почти так же успокаивающе, как тепло другого тела, прижатого к нему так близко. Это согревало те его части, до которых не дотягивалось солнце, несмотря на то, что он весь день провел на улице. Жан закрыл глаза и позволил своим мыслям витать где-то далеко. Некоторое время спустя звук кастрюль и сковородок вывел его из состояния, близкого к дремоте, и Джереми заметил, что он отвлекся. — Она справится, — сказал он, прежде чем Жан успел встать. — Останься со мной. Жан не возражал против готовки, но не сказал этого вслух. Впервые в своей комнате он по-настоящему почувствовал себя в безопасности, и он был рад оставаться в ней так долго, как только мог. Он снова закрыл глаза, но теперь его мысли были заняты Джереми. Наконец он нарушил молчание и сказал: — Здесь поместились бы две кровати. Джереми потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что ответить. — Может быть, два напарника, — медленно произнес он, — но разве не здорово иметь свое личное пространство? После того, как у тебя так долго был сосед по комнате, я имею в виду, и после… — он не закончил свою мысль, но в этом и не было необходимости. Жан понял по его тону, что он хотел сказать. Жан ненавидел свою прежнюю беспечность, но было уже слишком поздно что-либо менять. Это не означало, что он должен был признать это. Все, что он сказал, было: — Ты мой партнер и мой капитан. Тебе не обязательно спать на диване. Джереми не позволил ему уйти безнаказанным. — Проблема не в этом, и ты это знаешь. Я не хочу давить на тебя. — Ты не такой, как они, — сказал Жан. — Кевин не отправил бы меня сюда, если бы не ты. Джереми молчал так долго, что Жан, наконец, был вынужден взглянуть на него. Он не был уверен в том, что искал в выражении лица собеседника. Оно не было ранено, но в нем все еще чувствовалась скрытая боль. Жан не знал, как это истолковать; ни один «Ворон» еще не выглядел таким опустошенным. Он наклонил голову в молчаливом вопросе, но Джереми только отвел взгляд. Жан подумал, что бы еще сказать, чтобы получить то, что ему нужно, и остановился на: — «Вороны» не созданы для одиночества. — Ты не «Ворон», — отрезал Джереми, как по команде. Жан с трудом подавил желание столкнуть его с кровати. — Пока я не ушел из Эвермора, у меня никогда не было собственной комнаты. До первого курса я жил с Кевином и Рико, а после — с Зейном каждый год. Здесь слишком тихо, когда я один. — А что было раньше? — спросил Джереми. — Я имею в виду, возвращение домой? Жан провел большим пальцем по его ладони, воскрешая в памяти воспоминание о маленькой ручке в своей. Он вспомнил тяжесть и тепло ее тела, прижавшегося к его боку; он вспомнил ее широко раскрытые и немигающие глаза, когда он читал ей сказки до поздней ночи. Он почти мог вспомнить звук ее голоса, когда она умоляла его прочесть еще одну главу, но громче всех в его мыслях звучал треск материнского ремня по обнаженной коже, когда он понял, что она подслушала их. Жан почувствовал, как у него сжался желудок, а сердце заколотилось, и он откинул Марсель так далеко, как только мог. — Я не хочу говорить о доме, — сказал он. — Ни сейчас, ни когда-либо еще. Джереми принял это, и в комнате снова воцарилась тишина. Только когда Кэт выглянула из коридора, чтобы позвать их на ужин, Джереми наконец сказал: — Я посмотрю, что можно сделать с кроватью. *** На следующее утро на пороге их дома появился незнакомец в костюме. Жан пропустил его приветствие мимо ушей и отказался взять предложенную ему визитную карточку. Этот человек был одним из психиатров кампуса, присланным школьным советом для оценки их нового игрока в связи с растущими трагедиями в «Воронах». Жан хотел захлопнуть дверь у него перед носом, но если тренеры дали на это согласие, он не имел права выгонять человека. В итоге они оказались в кабинете с закрытой дверью. Кто-то — вероятно, Кэт — в коридоре включил громкую музыку, чтобы заглушить их голоса и обеспечить уединение. Жан должен был сказать ей, чтобы она не беспокоилась. То, что ему нужно было встретиться с этим человеком, не означало, что он должен был с ним разговаривать. Он потратил следующие тридцать минут на то, что молча смотрел на доктора, терпеливо выдерживая все попытки разговорить его. По истечении еще пятнадцати минут он уже почувствовал нетерпение собеседника, но каким-то образом доктор продержался весь сеанс, не сдаваясь. — У вас был шанс сделать это безболезненно, — сказал доктор, когда наконец собрался уходить. Он бросил свою визитку на стол перед Жаном. — Вы вынудили меня к этому своей враждебностью и нежеланием сотрудничать. Я рекомендую обязательное консультирование дважды в неделю. Определите, какие дни и временные интервалы лучше всего подходят для летних тренировок, и сообщите мне об этом к концу завтрашнего дня. Адрес моего офиса и часы работы указаны на визитке. — Я не буду, — сказал Жан. — Ты сделаешь это, или я попрошу твоих тренеров принять решение за тебя. Жан разорвал визитку на мелкие кусочки, когда доктор направился к двери. Он удостоился лишь оценивающего взгляда, но обошелся без комментариев. Жан не хотел смотреть ему вслед, но его мысли тревожно метались по кругу, пока он искал выход из сложившейся ситуации. Ни за что на свете он не смог бы бросить вызов своим тренерам, но как он мог выдержать встречу с этим жалким ноу-хау дважды в неделю? Он еще не придумал, как выйти из положения, когда Джереми появился в дверях, чтобы проведать его, но Жан все равно сказал: — Я не буду этого делать. — Я не могу тебя переубедить, — сказал Джереми. — Но если он тебе не понравится, мы всегда сможем найти другого врача. Он не единственный, кому платит USC. Я уверен, что ты поладишь с одним из них. Возможно, потребуется немного проб и ошибок. — Я ничего не могу им сказать, — сказал Жан. Он не мог говорить о Морияма; он не хотел говорить о том, что ему пришлось пережить. Возможно, он мог бы заполнить паузу, рассказав о своих товарищах по команде, но как долго врачи будут терпеть такое пренебрежение, прежде чем подключат к делу его тренеров? — Никто из них не поймет. — Кто-нибудь поймет, — пообещал Джереми. «Никто в целом мире», — угрюмо подумал Жан, и эта мысль не давала ему покоя весь остаток дня. Только когда его телефон зазвонил от входящего сообщения, он, наконец, собрал все воедино. Сейчас он смотрел на сообщение Рене и фотографию, которую она прислала ему со своим оленем на заднем дворе; в следующий момент осознание наполнило его отчаянной надеждой. Это, безусловно, не было хорошим решением, но все же это было лучшее, что он мог придумать. Жан быстро набрал сообщение для Рене: — «У тебя есть номер Добсон?» Он удалил его из своего телефона несколько недель назад, уверенный, что никогда им не воспользуется. Рене не спросила почему, но переслала ему карточку Добсон, чтобы он сохранил ее в своем телефоне. Жан колебался между ее мобильным и рабочим номерами, прежде чем решить, что он действительно не хочет слышать ее голос в этом разговоре. Сообщение было более безопасным средством для начала, но после полудюжины попыток он все еще не знал, что написать. Разочарованный поражением, он отбросил телефон в сторону и не пытался больше, пока ужин не был поставлен в духовку. — «Министерство здравоохранения США приказало мне найти консультанта», — это было лучшее, что он в конце концов придумал, и отправил, не дав себе возможности в очередной раз передумать. Только через несколько минут он понял, что не подписал письмо. Возможно, Ваймак дал ей его номер, когда вводил его в свой телефон, потому что Добсон ответила без колебаний: — «Привет, Жан! Я была бы рада записать тебя на прием». Он не мог сказать того же, но она была его единственным выбором. Если Кевин рассказал Лисам об Эверморе и Мориямах, то можно было с уверенностью предположить, что он поделился своей неосмотрительностью и с психотерапевтом. Жан и представить себе не мог, что он скажет ей такое — да и вообще что-либо, — но у нее была необходимая основа, чтобы понять его нечестность и скрытность. Это было больше, чем он мог бы услышать от кого-либо другого. — «Это был не мой выбор», — предупредил он в ответ. — «Мне не нужна консультация». — «Мы сделаем все, что в наших силах», — пообещала она. —«Спасибо, что уделил мне свое время». Он совсем не доверял ей, но не было смысла говорить об этом вслух. Составление расписания заняло совсем немного времени, так как дома у него была записная книжка, а Джереми мог указать время начала и окончания летних тренировок «Троянцев». Единственная хитрость заключалась в том, чтобы помнить о разнице часовых поясов. Жану пришлось вернуться к Джереми в середине разговора, чтобы узнать контактную информацию тренера Риманна, поскольку Добсон предложила связаться с ним от имени Жана и уладить все вопросы, но в конце концов у него появились свободные дни и время. Жан не почувствовал себя лучше после этого испытания, но, по крайней мере, ему больше не придется встречаться с тем надоедливым человеком, которого он видел раньше. «Меньшее из зол», — устало подумал он и выключил телефон до конца вечера.