Солнцекорт

Жан Дерек только успел упасть на землю, когда один из тренеров предупреждающе постучал по стене. Жан предположил, что это снова тренер Уайт, разъяренный тем, как часто Жан подставляет подножку нападающим. Жан знал, что это возмущение было пустой тратой времени. Их соперники этой осенью не играли честно; не его вина, что «Троянцы» оказались настолько неподготовленными к коварным действиям во время игровых схваток. Он раздраженно фыркнул и отошел от Дерека. На другом конце площадки Деррик поймал мяч и удержал его, чтобы остановить игру, и Жан запоздало понял, что это не Уайт пытался войти на площадку. Риманн прогнал всех с дороги, идя вперед, и поднял руку. — Моро, за мной. — Слава Богу, — сказал Дерек, поднимаясь на ноги. — Трус, — выпалил Жан, когда он направился к двери. Риманн закрыл ее, как только Жан оказался на внутренней площадке, и парень устремил взгляд на скамейку запасных, ожидая выговора. Запасные игроки и другие тренеры находились достаточно близко, чтобы слышать каждое слово, сказанное Риманном, но стыд был важной частью процесса исправления. Однако вместо того, чтобы разглагольствовать, Риманн шел дальше. Жану потребовалось некоторое время, чтобы решить, что ему следует поспешить за ним, и его плечи напряглись, когда он понял, что они направляются обратно в раздевалку. Уединение во время «лекции» означало нечто большее, чем просто слова. Риманн провел его в комнату для совещаний «линии защиты», где телевизор уже был включен и настроен на передачу новостей. Риманн сел на стул у входа и сосредоточил все свое внимание на экране. Жан в замешательстве перевел взгляд с тренера на телевизор и обратно, но его никто не просил говорить, поэтому он промолчал. — Садись, — наконец сказал Риманн, и Жан занял стул в конце комнаты. Ему потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что происходит; только когда Луис Андрич подошел к микрофону, Жан вспомнил, что сегодня состоится пресс-конференция Эдгара Аллана. Кровь шумела у него в ушах, мешая сосредоточиться на словах ректора кампуса, и ему пришлось скрестить руки на груди, чтобы сердце не разбилось о ребра. — «Без дальнейших церемоний, главный тренер «Эдгар Аллан Вороны» в этом году: Фредерико Росси». — Андрич развел руки в стороны, приветствуя мужчину выходившего на сцену, и огромное количество вспышек фотоаппаратов должно было ослепить обоих мужчин, когда Росси подошел для рукопожатия и совместного снимка. Андрич наклонился, чтобы сказать Росси на ухо что-то, что ни один микрофон не смог бы расслышать, и Росси стоически кивнул, когда его оставили на произвол судьбы на сцене. Жан вскочил со стула прежде, чем осознал, что двигается; голос Риманна, — Моро. — поймал его, когда он был на полпути к двери. Жан засунул руку в карман свитера и, набрав воздуха в легкие, которые были слишком напряжены, послушно повернулся к Риманну. — Я подумал, что ты захочешь это увидеть, — сказал тренер. — Это шаг в правильном направлении для всех. Не хочу обидеть тренера Морияму; он замечательный человек, и он одна из причин, по которой у нас вообще есть этот вид спорта. Но лично я не думаю, что у него был подходящий темперамент или подход для работы тренером. Ему следовало остаться в КРЭ на должности консультанта. За его спиной Росси произносил речь об исторических достижениях Эдгара Аллана и неоспоримых трагедиях, вызванных потерей двух их самых ярких игроков весной. Жан старался не слушать его. Не имело значения, что говорил или думал Росси. Он не был тренером «Воронов». Он никогда не был бы их тренером. «Вороны» принадлежали хозяину. Они всегда принадлежали хозяину. — Хорошо, — сказал Риманн, хотя Жан ничего не ответил. — Если ты не хочешь это смотреть, возвращайся во внутренний двор{?}[Место, где находится скамейка запасных]. Жан выскочил за дверь, как только успел сказать «Да, тренер», но сразу же направился в уборную, когда ему показалось, что его вот-вот вырвет. Все, что ему удалось — это выплеснуть желчь, от которой защипало во рту и носу, и Жан, задыхаясь, уперся перчатками в заднюю стенку кабинки. Он знал, что хозяин выбыл из игры; он знал, что Эдгару Аллану придется его заменить. Но знать, что это произойдет, и видеть, как это произошло — две совершенно разные вещи, и Жан стиснул зубы, борясь со вторым приступом тошноты. Ни Хозяина, ни «Идеального корта», ни «Гнезда». Жан хлопнул ладонями по стене так сильно, что почувствовал это локтями, и по пути спустил воду в туалете. Он сполоснул рот и сплюнул в раковину в тщетной попытке избавиться от жжения в горле, прежде чем, наконец, снова спуститься во внутренний дворик. — Так скоро вернулся? — Спросил тренер Хименес. — Неожиданно. — Я не «Ворон», — ответил Жан. Произнести это вслух было не легче, чем услышать это в своих мыслях. — То, что сейчас происходит в Эдгаре Аллане, меня не касается. Ненужное беспокойство, тренер. — Конечно, — сказал Хименес тоном, который говорил о том, что он не был убежден. — Продолжай двигаться, и я подключу тебя минут через пятнадцать или около того. Длительное время можно было ничего не делать; после стольких лет, проведенных на поле, о легких растяжках и тренировках на корте вообще не приходилось думать. Жан наблюдал за кортом, чтобы не отвлекаться, но то тут, то там его мысли расходились. Сколько тренеров будет у «Воронов»? Пригласили ли они на помощь кого-нибудь из выпускников или решили начать все с чистого листа? Остался ли медицинский персонал? Были ли «Вороны» готовы вернуться или их отпустили с консультаций пораньше, чтобы не затягивать сезон? Эта последняя мысль привела к тому, что его терпение лопнуло, и как раз в тот момент, когда Хименес отправил его на корт. На мгновение Жан подумал, что ему удастся выкинуть это из головы, но, к всеобщему несчастью, его отправили на замену Лукасу. Защитник позаботился о том, чтобы прижаться к нему плечом, когда Жан первым вошел в дверь, и его тихий, но злой голос,— «Шлюха», — стал последней каплей. Жан одним легким движением обхватил его за горло и повалил на пол. Хименес оттолкнул всех от двери, чтобы защитить Лукаса, и теперь он тащил Жана назад, крепко схватив его за руку. — Хватит, Моро! Лукас начал подниматься, глаза его сверкали от ярости. Жану не нужно было вырываться из хватки Хименеса, чтобы дотянуться до него; у француза были достаточно длинные ноги, чтобы иметь возможность ударить Лукаса в нагрудник и уронить на пол. Тренер оттолкнул его с корта за мгновение до того, как остальные «Троянцы» успели их догнать, и Жан протиснулся сквозь разинувших рты запасных, ожидающих на скамейке. Уайту и Лисински потребовалось всего две секунды, чтобы догнать их. Оказаться зажатым между тремя тренерами и скамейкой запасных было худшим, что могло прийти в голову Жану, пока Хименес не втолкнул Лукаса в узкое пространство рядом с Жаном. — Ты не хочешь объясниться? — спросил Хименес, переводя взгляд с одного игрока на другого. — У вашего четвертого защитника острый язык, тренер, — сказал Жан. — Я надеялся, что он откусит его себе осенью и избавит нас обоих от некоторых огорчений в долгосрочной перспективе. — Пошел ты, — сказал Лукас. — Линия защиты в тебе не нуждается. — Тебе повезло, что ты вообще оказался на поле, — парировал Жан. — То, что они позволили тебе сыграть две игры в прошлом сезоне, красноречиво говорит об их презрении к твоим соперникам. Я бы остановился после твоего первого выступления. Уайт понял, что это не будет быстрым или чистым решением, и отправил запасных на пробежку по внутреннему двору, чтобы иметь больше пространства. — Хватит, — сказала Лисински, переводя острый взгляд с одного на другого. — Обвинениями и оскорблениями ничего не исправишь. Скажите нам, в чем проблема, чтобы мы могли найти путь решения, потому что мы не собираемся провести год в такой разобщенности. Ты, — она ткнула пальцем в Жана, — объясни, из-за чего все это началось сегодня. — Я не позволю ничего не понимающему ребенку оскорблять меня, тренер, — сказал Жан. — Ты собираешься драться со всеми, кто тебя оскорбляет? — спросила Лисински. — Он «Ворон», — напомнил ей Уайт. Хименес вмешался, как будто мог каким-то образом пресечь это простое объяснение до того, как Жан его услышит. — Это не очень хорошее оправдание. Этой осенью тебе придется столкнуться с агрессивным отношением на корте. Если ты позволяешь им издеваться над собой, это станет проблемой для всех нас. Ты согласился играть по нашим стандартам, когда перешел сюда. Если ты даже не можешь контролировать свой характер, играя за собственную команду, как мы можем доверять тебе на площадке этой осенью? Он не стал дожидаться ответа и набросился на Лукаса. — А ты, — сказал он, тыча пальцем Лукасу в лицо, — знаешь, что лучше не затевать здесь драк. Сколько раз мы будем продолжать этот разговор, прежде чем ты начнешь принимать его близко к сердцу? Я знаю, что это не первый раз, когда вы двое нападаете друг на друга. Думаешь, Уинтер еще не предупредил меня, что здесь могут возникнуть проблемы? — Коди — стукач, — сказал Лукас. — Он пытается следить за всей линией обороны, которая включает вас обоих, — сказал Хименес. — Что с вами происходит? — Я думаю, что подписание контракта с ним было ошибкой, — категорично заявил Лукас. Его мнение не стало неожиданностью для Жана, но то, что он так смело заявил об этом своим тренерам, было непостижимо. Жан немного отодвинулся от него, на случай, если кто-то начнет размахиваться, но это было все, что он мог сделать. Лукас заметил это движение и бросил на него сердитый взгляд. — Кевин обманом заставил нас подписать с ним контракт, чтобы мы могли саботировать «Воронов» ради него, и в процессе превратил нас в злодеев. Мы причастны ко всему, что происходило во время чемпионата. Мы больше не хорошие парни и не занимаемся спортом, мы закулисные интриганы. Я не подписывался на это! Жан скривил губы в отвращении, глядя на Лукаса. — Это слова Грейсона. Я знаю его голос. — Скажи мне, что он неправ, — обвинил его Лукас. — Единственное, что это несчастное животное делает правильно — это Экси. — Не смей так говорить о моем брате. — Он тебе не брат — парировал Жан. — Он «Ворон». Он перестал быть твоим в тот день, когда подписал контракт с Эдгаром Алланом. Вам повезло, что вы избавились от него. Всем трëм тренерам потребовалось время, чтобы разнять их снова, когда Лукас бросился на Жана. Жан провел языком по уголку рта и почувствовал привкус крови; на мгновение челюсть онемела, но, скорее всего, вскоре она вспыхнет. Руки Уайта на нем были напряжены, как будто он ожидал насилия, но ни за что на свете Жан не прикоснулся бы к тренеру. Он опустил руки в перчатках и подождал, пока Лукас перестанет сопротивляться. — Я не собираюсь полагаться на ваши слова, а на него, — сказал Лукас, когда тренеры наконец заставили его отступить. — Тогда поверь ему на слово, — сказал Жан, и Лукас бросил на него подозрительный взгляд из-за плеча Лисински. Жан хотел бы, чтобы у него хватило здравого смысла заткнуться, но вызов уже выползал из него, ледяной и бездонной яростью. — Спроси его, почему он так уверен, что слухи правдивы. Спроси его, какова была его роль в этом. Если ты собираешься верить ему только потому, что он с тобой одной крови, тогда, по крайней мере, заставь его сказать тебе правду. — Что ты имеешь ввиду? — потребовал ответа Лукас. — И держи имя Кевина подальше от своих невежественных уст, — продолжил Жан. — Мой перевод не имеет никакого отношения к чемпионату. Ты думаешь, я бы приехал сюда, если бы у меня был какой-то реальный выбор? Сюда? — Спасибо, — сухо сказал Уайт. — Тебе обязательно так говорить? — Это не относится к делу, — раздраженно сказала Лисински. А затем добавила, обращаясь к Лукасу: — Это правда, Лукас. Мы не смогли бы подписать контракт с Жаном, если бы Эдгар Аллан не захотел обсудить с нами его стипендию. Мы подтвердили его статус как у президента Андрича, так и у тренера Мориямы, прежде чем отправить документы по факсу в Южную Каролину. В марте Жан был исключен из состава «Воронов» из-за серьезных травм. Жан не расслышал этого слова, но, поскольку Лукас уже начал что-то говорить, у него не было возможности спросить. — Это не обнадеживает, — сказал Лукас, перегибаясь через Лисински, чтобы видеть Жана. — Все знают, что ты повредил колено в драке. Если они исключили тебя из-за чего-то такого незначительного, это значит, что они просто искали предлог, чтобы выбросить тебя в мусорное ведро. Я прав, — настаивал он, когда Хименес встряхнул его. — Иначе почему они выставляли напоказ только двоих с «Идеального корта»? Они знали, что Жан был ошибкой, и были слишком напуганы, чтобы смириться с этим. — Разрешите разбить ему лицо, тренер? — спросил Жан. — Отказано, — сказал Уайт. — Дело было не только в его статистике в играх, — сказал Хименес. При этом он нерешительно взглянул на Жана. Жану потребовалось мгновение, чтобы понять, что тренер проверяет его устойчивость к этому разговору. Жан отвел взгляд, предоставив Хименесу самому решать, как много он хочет рассказать. Когда он не стал протестовать, тренер защиты повернулся к Лукасу и сказал: — Я полагаю, ты заметил, что у него футболка без рукавов? «Вороны» сломали ему ребра. Это заставило Лукаса на мгновение замолчать, и Жан подумал, что его первым неуверенным ответом было: — А Грейсон?.. Каким бы злым он ни был, Жан не мог солгать. — Только не это. Лукас на мгновение умолк, и Хименес рискнул, наконец, отпустить его. Лукас предал это доверие секундой позже, когда спросил: — Что ты сделал? Что? — спросил он, увидев, как Лисински бросила на него умоляющий взгляд. — Если ты можешь сломать ребра через чью-то защиту, значит, ты действительно хочешь причинить кому-то боль. Не думаю, что я перехожу черту, спрашивая, почему они это сделали. Почему? Жан задумался, и в течение одного жалкого, нелепого мгновения все, что он мог слышать, был голос Джереми в его голове: — «Мне жаль, что он обманул тебя, заставив думать, что ты этого заслуживаешь.» Жан сделал резкий жест рукой, как будто мог избавиться от этого бесполезного чувства. Жан был Моро. Он принадлежал Морияма сейчас и всегда. Его работа заключалась в том, чтобы быть тем, кем они хотели его видеть. Для Ичиро это был надежный источник дохода; для Рико это был выход для жестокости и насилия, разъедавших его сердце. Возможно, «заслуживать» — не самый лучший термин, но в нем не было ничего плохого. — В драках случаются несчастные случаи, — сказал Жан. — Плюнь на это, — сказал Лукас. — Хватит, — сказал Хименес, теряя терпение по отношению к ним обоим. Сначала он повернулся к Жану с суровым выражением лица. — Я знаю, что это не идеально для тебя, но все уже решено. Мы готовы создать здесь для тебя дом, но ты должен пойти нам навстречу. Держи свой темперамент в узде и начинай вести себя как «Троянец», если хочешь добиться успеха на корте этой осенью. Понял? — он дождался напряженного кивка Жана, прежде чем перевести столь же разочарованный взгляд на Лукаса. — И ты, — сказал он, и Лукасу пришлось отвести взгляд. — Тебе виднее, так веди себя лучше. Забудь все, что ты видел в новостях, и все, что рассказал тебе твой брат; очевидно, что в этой истории кроется гораздо больше, чем кто-либо из нас еще знает, так что перестаньте делать поспешные выводы и начните с чистого листа. Ты должен переживать о своем выступление на корте в последний учебный год. Давайте побеспокоимся о репутации нашей команды. Хорошо? — Да, тренер, — сказал Лукас с жесткостью, которой Жан не поверил. — В следующий раз, когда я увижу, как вы деретесь, оба будете отстранены от игры до октября. А теперь заканчивайте. Я скажу тебе, когда ты сможешь остановиться. Игроки на задней линии сняли перчатки и шлемы, прежде чем начать медленную пробежку по внутреннему корту. Жан начал первым, поэтому Лукас подождал несколько секунд, прежде чем отойти на безопасное расстояние. Жан считал шаги, а затем удары сердца, чтобы не думать о том, что происходит в его голове. В конце концов, он стал мысленно перечислять и пересматривать упражнения, когда этого было недостаточно, чтобы отвлечь его. Он наконец-то нашел место для того, чтобы не думать, когда Лукас поравнялся с ним. — Скажи мне, почему ты его ненавидишь. Жан бросил на него холодный взгляд. — В сутках не хватит часов. Лукас хмуро посмотрел на пустые трибуны. Ему потребовалось полкруга, прежде чем он ответил, и от Жана не ускользнуло, что тренеры следили за ними, как ястребы, когда они пробегали бок о бок. Когда они завернули за угол и отошли на безопасное расстояние от скамеек, Лукас наконец сообразил, что хотел сказать. — Я его больше не узнаю, — признался он. Судя по выражению его лица, ему было неприятно это говорить, но Лукас отвел глаза, когда почувствовал на себе взгляд Жана. — Он исчез с лица земли на четыре года. Мы поняли в первый же день после его возвращения, что он бы никогда не приехал домой, если бы его не заставили тренера. Он не извинился за то, что не писал нам, не спросил, чем мы занимались в его отсутствие, даже не спросил меня, как обстоят дела с «Троянцами». Я даже не мог заставить его посмотреть на меня, пока не спросил его о тебе. Я не знаю, каково это — быть «Вороном» или каково ему было учиться у самого тренера Мориямы. Я не знаю, были ли у него друзья или подруги. Я больше не знаю, какую музыку он любит. — Лукас остановился, когда они проходили мимо скамейки тренеров, прежде чем сказать: — Я даже не знаю его гребаной специальности. Ты понимаешь это? Единственное, что я знаю о своем собственном брате, моем единственном брате, это то, что он ненавидит тебя. Он ненавидит меня за то, что я был в команде, которая украла тебя. — Значит, ты ненавидишь меня из солидарности, — заключил Жан. — Возможно, тебе следовало стать «Вороном», но с такими характеристиками ты бы никогда не прошел квалификацию. — Чтобы тебя выебали{?}[Да, именно так и сказал!]. — Бизнес. — Что? Жан произнес это громко и медленно: — У всех «Воронов» одна специализация — бизнес. Это принесло ему некоторое успокоение, прежде чем Лукас снова спросил: — Скажи мне, почему ты его ненавидишь. — Может, ты его и не знаешь, но я-то его знаю, — сказал Жан. — Это не ответ, — сказал Лукас, но Жану больше нечего было сказать по этому поводу. Лукас попытался его опередить, прежде чем спросить: — Ты трахался с моим братом? «Зубы» — подумал Жан. Пальцы в его волосах; сильная хватка за подбородок. На мгновение он почувствовал липкое горячее дыхание на своем лице и изо всех сил постарался стереть это воспоминание. Инстинктивно он потянулся к шее, но сначала ногти наткнулись на защитный кожух. Он провел языком по зубам, пытаясь стереть вкус кожи Грейсона, и прикусил щеку изнутри до крови. — Я задал тебе вопрос, — сказал Лукас. — Я игнорирую тебя, — сказал Жан, как будто это не было очевидно. — Ты хочешь, чтобы я поверил ему на слово, — напомнил ему Лукас. — Если предполагается, что я должен взвешивать его слова, дай мне что-нибудь, с чем я мог бы их сравнить. Я уже знаю — думаю, что знаю — ответ, основанный на том, что ты сказал перед тренерами, но мне нужно, чтобы ты это сказал. — Мне все равно, что тебе нужно, — сказал Жан, снимая с себя шлем. Его пальцы нашли то место, которое Грейсон любил искусывать, и впились в него ногтями. Он хотел выцарапать из себя это воспоминание, но лучшее, что он мог сделать, это пустить себе кровь. Они завернули за угол и увидели, что Джереми покинул площадку и оказался у них на пути, так что оба замедлили шаг, чтобы остановиться перед ним. Джереми, не глядя на Лукаса, сразу же подошел к Жану и схватил его за запястье. Жан с удивлением понял, что именно это и вывело Джереми из игры. Мысль о том, что Джереми уделял ему больше внимания, чем тренировкам, была тревожной. Джереми осторожно потянул его за руку. Когда Жан удержался, Джереми посмотрел на Лукаса и сказал: — Посмотри, вернет ли тебя тренер в игру. Лукас отступил на полшага, потом еще на один и, наконец, повернулся, чтобы уйти. Жан больше не хотел с ним разговаривать, но не удержался и спросил: — Он дома? Лукас мог бы проигнорировать его, но мужчина резко остановился. Жан свободной рукой толкнул Джереми в плечо, и тот послушно повернулся так, чтобы Жан мог видеть мимо него. Лукас помолчал с минуту, словно раздумывая, стоит ли отвечать, затем наконец сказал: — Его освободили вчера, и в субботу он должен вылететь обратно в Западную Вирджинию. Он даже не позвонил мне, чтобы сказать, что его нет дома. Мне пришлось выяснить это у мамы. Он не стал дожидаться ответа и снова двинулся в путь. Джереми бросил обеспокоенный взгляд на Жана и снова потянул его. На этот раз Жан ослабил хватку и позволил Джереми высвободить свою руку. Джереми дотронулся до его подбородка, заставляя повернуть голову, чтобы лучше разглядеть повреждения, но Жан вернул ее на место. Было больно, и он бы почувствовал это на тренировке, но ощущения были слишком острыми, чтобы быть следами от зубов, и его это устраивало. — Поговори со мной, — попросил Джереми так тихо, что Жан его почти не расслышал. Было не так уж много способов поссориться с Джереми, поэтому Жан выбрал тот, который, скорее всего, помог бы ему успокоиться: — Не сегодня. Жан не собирался ничего объяснять, но отсутствие прямого «нет» дало Джереми достаточно ложной надежды, чтобы он на время забыл об этом. Он обреченно вздохнул и отступил от Жана. — Может быть, в другой раз. Оставшаяся часть тренировки показалась ему бесконечной. Когда его наконец снова выпустили на корт, Жан полностью сосредоточился на том, что он делал и как играл. Когда его отвлекли и отдали время кому-то другому, на боковой линии не было достаточно движения, чтобы не отвлекать его от мыслей. Он думал о Грейсоне, Фредерико Росси, Эверморе и Рико, и он пробежал по ступенькам стадиона, чтобы попытаться выбросить все это из головы. Наконец-то пришло время уходить. Тренеры разделили очереди в раздевалках, чтобы обсудить результаты прошедшего дня, прежде чем отпустить их в душевые. Жан был чистый и ушел еще до того, как половина мужчин закончила намыливаться, и остался ждать на ряду для нападающих, пока Джереми догонит его. Окончание тренировки прошло в ленивом хаосе, когда «троянцы» слонялись по залу в поисках своей одежды и ключей. Они были измучены и готовы отправиться в путь, но все еще увлечены веселыми разговорами друг с другом. Жан закрыл глаза и позволил шуму унести его далеко-далеко. Скамейка то и дело сдвигалась, когда нападающие садились завязывать шнурки, но Жан подождал, пока не услышит голос Джереми, прежде чем снова открыть глаза. Как обычно, они ушли одними из последних, поскольку Кэт и Лайла не смогли бы быстро принять душ, даже если бы от этого зависели их жизни. Оценивающие взгляды, которыми девушки одаривали Жана, пока шли к ним, заставили его задуматься, что же такого сказал им Джереми. Он не держал на них зла; «Вороны» не особенно хорошо умели держать язык за зубами и секреты тоже, поскольку они навсегда укоренились в жизнях друг друга. — Пойдем? — Спросила Лайла. Путь домой был тихим, но не совсем комфортным. Кэт первой вошла в дверь, но, когда Жан проходил мимо, она схватила его за рукав, остановливая. — Эй, — сказала она, обращаясь не к нему, а к остальным. — Вы не могли бы заказать что-нибудь на вынос сегодня вечером? Все нормально? — Конечно, — сказала Лайла. Кэт быстро поцеловала ее в знак благодарности и жестом подозвала Жана. — Подожди здесь. Лайла и Джереми обменялись любопытными взглядами, когда Кэт направилась в свою комнату. Жан услышал, как открылась и закрылась дверца шкафа. Минуту спустя она вернулась в куртке, которую он увидел на ней, только когда она собиралась вывести свой мопед. Ее перчатки были заправлены в шлем, болтавшийся на пальцах, и она схватила его за плечо, подталкивая к выходу впереди себя. Жан не знал, почему она хотела, чтобы он проводил ее, но он смотрел, как она подводит свой мопед к началу подъездной дорожки. — Садись, — сказала она. Жан перевел взгляд с нее на мотоцикл и обратно. В нем было два сиденья, но эта тонкая штуковина никак не могла быть предназначена для перевозки двух тел. — Ни в коем случае. Она натянула шлем и перчатки, села на переднее сиденье и выжидающе посмотрела на него. — Чушь собачья. — В отказе нет ничего необоснованного, — сказал Жан. — Я только что получил разрешение на полную тренировку. — Я не собираюсь нас убивать. — Кэт нетерпеливо похлопала по сиденью позади себя. — Я не катался на мопеде с шестнадцати лет. — Это не слишком обнадеживает. Был миллион причин, по которым это была ужасная идея, но Жан, в конце концов, забрался к ней сзади. Он обхватил ее руками за талию, Кэт сказала: — Не мешай мне, ладно? — и умчалась по дороге, прежде чем он успел передумать. Жан испытал мгновенное и глубокое чувство сожаления. Отсутствие ремней безопасности и прочного каркаса для их защиты вызывало тревогу, а автомобили, между которыми проскальзывала Кэт, казались чудовищно большими с этой хрупкой позиции. Жан всерьез подумывал о том, чтобы слезть в следующий раз, когда она проедет на красный свет, но не успел он этого сделать, как она заехала в автосалон и припарковалась у обочины. — Это магазин моего дяди, — сказала она с немалой гордостью и вошла в парадную дверь впереди него. — У него сегодня выходной, иначе я бы вас познакомила, но я приведу вас в другой раз для настоящей встречи. Томас! Она сорвалась с места, тараторя что-то по-испански одному из продавцов со скоростью мили в секунду. Жан ходил за ней по пятам, потому что не знал, что еще может сделать, и в конце концов они привели его в отдел одежды. Кэт взяла с полки две куртки, по очереди прижала их к себе и сорвала бирку с одной из них. Бирка была передана Томасу на хранение, а Кэт бросилась искать шлем и перчатки. Десять минут спустя они снова вышли на улицу, и Кэт сунула шлем в руки Жана. — Вперед! С небольшим количеством снаряжения Жан чувствовал себя в относительной безопасности. У него мелькнула надежда, что Кэт отвезет их обратно домой, но, конечно, это было только начало. Жан был уверен, что она нарочно выбирает самые оживленные улицы. В третий раз, когда машина перестроилась с полосы прямо перед ними, словно никого там и не было, Жан решил, что лучше просто закрыть глаза, пока наконец не произойдет авария. Он не открывал их до тех пор, пока впереди не раздался победный вопль Кэт, и Жан увидел, как они в последний раз поворачивали, чтобы выехать на шоссе Пасифик-Кост. Слева от них простирался океан, такой близкий и необъятный, что Жан не понимал, как машины не съезжают с дороги прямо в него. Справа здания и витрины магазинов сменялись скалистыми холмами, покрытыми редкими зарослями подлеска. Возможно, дело было в тонировке его шлема, но безоблачное небо казалось таким глубоким, что в нем можно было заблудиться. Чем дальше на север они ехали, тем меньше им приходилось сталкиваться с пробками, и Жан мог меньше беспокоиться о увечьях, которые может получить в аварии, и больше о том, какой прекрасный мир разворачивается вокруг него. «О», — подумал он. «Он такой большой». Это было настолько глупое замечание, что он с досады прикусил язык, но чувство удивления осталось. Вслед за этим пришло ошеломляющее осознание того, что он увидел в Лос-Анджелесе больше, чем в любом другом месте, где ему доводилось жить. В Марселе, он учился дома, чтобы родители могли присмотреть за ним, а его юношеская команда Экси находилась всего в десяти минутах езды от дома. «Вороны» объездили весь северо-восток на матчи, но они то и дело садились в автобусы, самолеты и на стадионы, не успевая осмотреться по сторонам. Открытки Кевина были для Жана единственным реальным знакомством с большим миром за пределами Эвермора. Они с Кэт зашли поужинать в кафе на пляже, где столики на открытом воздухе были накрыты соломенными зонтиками, а половина посетителей потягивали коктейли из нарезанных фруктов. Ожидание мест на открытом воздухе, по оценкам, заняло около получаса, но Кэт поклялась, что оно того стоит, когда вносила свое имя в список. Если бы не вечерний час и легкий ветерок, дующий с океана, жара в их куртках была бы невыносимой. Жан нес шлемы и перчатки, пока они бродили по пляжу, чтобы Кэт могла откопать треснувшие песочные доллары и ракушки. Наконец она нашла один, который был целым, и с детской радостью побежала к воде, чтобы сполоснуть его. Жан послушно осмотрел монетку, когда она принесла ее обратно, и Кэт сунула ее ему в нагрудный карман с веселым: — Это тебе! Наконец, их позвали обратно, чтобы занять свой столик. Почти все, что было в меню, вызвало бы неприязненные взгляды у сиделок «Воронов», но Жану удалось найти безобидный салат, прежде чем он окончательно потерял надежду. Кэт заказала рыбу с жареной картошкой и предложила ему попробовать, как только ее принесли. Жан отмахнулся, и Кэт проигнорировала этот жест, подчеркнуто пожав плечами. Она что-то напевала себе под нос, как обычно делала, когда была счастлива, и Жан наблюдал, как она смотрит на океан. Теперь, когда они устроились, он ожидал расспросов или объяснения причин этой незапланированной поездки. Когда она ничего объяснила, Жан, наконец, спросил: — Почему мы здесь? — Мне нравится это место, — сказала Кэт, слизывая жир с пальцев, прежде чем вспомнила, что у нее есть салфетка. До того, как Жану пришлось снова надавить на нее, она посмотрела на него более серьезным взглядом. — Я не знаю. Я просто подумала, что немного свежего воздуха пойдет тебе на пользу. Нет ничего лучше прогулки верхом, чтобы выбросить все из головы и окунуться в настоящий момент, понимаешь? Жан на минуту задумался. — Спасибо. — Все не так ужасно, как ты думал, верно? — спросила Кэт. — Я могла бы учить тебя по выходным, если хочешь. У нас дома есть старый велосипед, на котором мы раньше тренировались, но теперь, когда у всех нас, детей, есть свои аттракционы, он просто пылится. Я уверена, они не будут возражать, если я позаимствую его ненадолго. Возможно, я даже смогу уговорить Виви прокатиться на нем сюда для нас. Жан не был уверен, как на это ответить, поэтому спросил: — Сколько вас? Это несколько сбило ее с толку, и она некоторое время смотрела на него в задумчивом молчании. — Я думаю, это первый личный вопрос, который ты мне задал, — сказала она и ответила прежде, чем он успел передумать. — Всего нас семеро. Хотя на самом деле я не знаю двух самых старших. Они от первого брака отца, и они старше меня лет на десять, так что ушли из дома, когда я была еще маленькой. Лайла — единственный ребенок в семье, — продолжила она, хотя говорила ему это и раньше. — У Джереми… в семье трое детей. Одна сестра и два брата. Старший брат — отличный помощник, но, когда у тебя четверо детей, обязательно найдется парочка придурков. Жан хотел было поинтересоваться, что она изменила в последнюю минуту и почему, но, увидев, как нервно она гоняет картошку фри по тарелке, решил не спрашивать. Мгновение спустя Кэт продолжила: — А как же ты? Я была права, когда говорила, что ты только один? Было бы легко заставить ее поверить в это и избавиться от неприятных последующих вопросов, но Жан попытался быть честным. — Одна сестра, на четыре года младше. Я не разговаривал с ней с тех пор, как ушел из дома, — сказал он, когда Кэт повернулась к нему с удвоенной энергией и интересом. — «Воронам» не разрешается заводить семьи. — Я слышала, — сказала Кэт, и он догадался, что она имеет в виду Лукаса. — Но ты ведь больше не «Ворон», верно? Тебе стоит попытаться наладить отношения. Мысль о том, что, возможно, он мог бы это сделать, была одновременно и непонятной, и бессмысленной. Ей было десять, когда он ушел из дома, всего десять, когда он перестал защищать ее от вспыльчивости матери и жестокого бизнеса отца. Знала ли она, что он ушел не по своей воле? Винила ли она его или прощала? Жан не был уверен, что хочет знать о том, что сделало с ней время. Пока она существовала в виде фрагментов воспоминаний, была маленькой, защищенной. — Может быть, — сказал он, потому что у него было чувство, что Кэт будет возражать против прямого отказа. Как и Джереми, она легко поддалась ложному ощущению прогресса и доела остаток ужина в удовлетворенном молчании. Как только расплатилась по счету, они направились обратно к мотоциклу. Они сделали последнюю остановку в Пойнт-Дьюме, на утесе, с которого открывался вид на песчаные тропы и скалистое побережье. Кэт раскинула руки, подставляя лицо порывистому ветру. Жан смотрел на бескрайний горизонт, чувствуя себя маленьким и бесконечным от мгновения к мгновению. Он постучал пальцами в перчатках друг по другу. Прохладный вечерний ветерок. Радуга. Свободная дорога.