***
Ойкава пришёл в раздевалку с мыслями, что он тут один, да и выключенный свет, закрытая дверь, кромешная тишина — всё указывало на это. Мысли полностью заполоняли разум, гнали действовать, бороться, стараться, трудиться. Но у него совершенно не было сил на что-то подобное, всё чего он сейчас желал — это сбежать от самого себя, сбежать от своих мыслей, ото всех, остаться в покое хотя бы на минимально время. У него это получилось по началу. Горячая вода, практически кипяток, стекала по телу, расслабляла забитые мышцы, так сладко убаюкивала. Вот только он так и не удержался. Прижавшись телом к холодному кафелю, он медленно съехал вниз на пол, вода смывала вместе с собой солёные слезы, которые вырвались на волю от переизбытка эмоций, от злости и обиды на самого себя. Ойкава не знал, сколько просидел так, там на холодному полу. Вода сменилась с горячей на холодную, но кожа, покрывшаяся мурашками, будто бы не ощущала этого. Он лишь услышал звук переставшей литься воды, перестал чувствовать холодный дождь, лишь ощутил насколько он замёрз. Тоору собирался оторвать голову от колен, как неожиданно ему на голову упало два полотенца. — Вытирайся и выходи. — буркнул с детства такой знакомый голос, такой родной, но такой далёкий. «Я же был уверен, что я тут один?» — промелькнуло в его мыслях, но всё-таки, не сразу, но он нашёл в себе силы подняться с полу. Его мелко потряхивало от холода (или не от него?), в теле была слишком знакомая не только физическая, но и другая тяжесть. Хоть Тоору и чувствовал себя замёрзшим, он не мог заставить себя торопиться и вытираться быстрее. Через какое-то время, ступая босыми ногами он вышел в раздевалку с обмотанным вокруг бёдер и накинутым на голову полотенцами. — Где твои вещи? — В сумке где-то. – Меня напрягает твоё где-то. — Иваизуми полез в сумку в поиске вещей, вот только оказался там не полный комплект. — Дуракава, где твоя кофта? На улице холодно, как ты собираешься идти? Только не говори, что ты сегодня проспал, снова засиживался до поздна и забыл собрать сумку? Ох, ладно, просто уже одевайся. — Он расстегнул свою куртку, опуская её рядом с сумкой Ойкавы. — Она конечно будет тебе коротковата, но ничего не поделать, ты уже достаточно замёрз. — Я жду тебя снаружи. Ойкава был благодарен ему, что он оставался таким же как и всегда, что делал вид, будто ничего не случилось, не заваливал его кучей вопросов. Не торопясь, юноша принялся собираться, осознание того, что он в олимпийке Хаджиме дошло до него только, после тщетных попыток натянуть рукава вниз. Хоть он и собирался долго, но в этот раз Тоору вышел слишком непривычно неопрятным, на что доигровщик нахмурился, ибо это явно было не радостным положением. Вот только он мог бы соврать всем, но только не себе, что ему нравилось то, как выглядит Ойкава в его куртке. Сам же Ойкава спрятал половину лица за воротником, в надежде, что Ива-чан не увидит предательский румянец на его щеках, да и на улице было холодно, что только способствовало отходу от разгадки сокровенных желаний. А воротник оставил на себе запах владельца… — У тебя никого нет дома? — заходя в пустой и темный дом, спросил он. — Нет, мама уехала. — шмыгая носом и протягивая куртку её владельцу, ответил Ойкава. — Прости, что заставил тебя напрягаться и волноваться, я бы и сам мог дойти, но спасибо, что проводил. — Вообще-то, пока ты, Мудакава, не уснёшь, я не уйду. Ты весь продрог, иди грейся, я скоро поднимусь. Тоору уставился на него удивлёнными глазами, но ничего не произнёс, лишь молча и с поникшими плечами ушёл в свою комнату. Ещё один повод чтобы понять, что тут явно всё не так. Ойкава никогда бы не ушел молча, будь он в обычном расположении духа. Они бы не шли молча. Тоору успел бы уже довести Иваизуми до белого каления, что доигровщик был бы рад бросить его где-то на пол пути, вот только дома у них как на зло расположены практически по соседству. Тяжело выдохнув, Хаджиме направился на кухню. Он примерно знал, что сейчас творится в голове связующего, вот только он боялся сегодняшних масштабов, поскольку в этом матче у Ойкавы на кону было всё. Абсолютно всё. Хаджиме прекрасно знал, что в такие моменты Тоору кидается из крайности в крайность, поэтому чем быстрее он разогреет им еду, заботливо оставленную матерью Ойкавы, чем быстрее он заварит им свежий зеленый чай, тем будет лучше для него и Тоору. Один меньше себя загонит, другой будет меньше разгребать за первым. Примерно через минут 20-30 Иваизуме поднялся с едой в комнату связующего. Картина, которую он застал была, мягко говоря, утешающая, поскольку Ойкава ничего не сломал, не сбил костяшки в кровь, как это было один раз. Он просто сидел под одеялом, прижав к себе колени, на собственной кровати. Это настораживало и радовало одновременно, было похоже на затишье перед бурей. Не мигающий взгляд, какой-то пустой, еле заметные влажные ресницы. По крайней мере Тоору сам переоделся в домашнюю одежду, в противном случае его пришлось бы заставлять. — Ойкава, давай надо поесть, мы с утра ничего не ели. — отрицательный кивок в ответ. — Это твои слова, что надо есть. Кроме этого дома нет готовой еды, твоя мама будет завтра вечером, а ты готовить ничего не станешь, поэтому давай ешь. Пару минут упреков, попытка засунуть ложку с едой ему рот, несколько проклятий, но Хаджиме всё-таки заставил его поесть. Иваизуми уже закончил есть, когда посмотрел на Ойкаву и замер в немом ужасе. Ойкава сидел и медленно жевал, а с его глаз, немигающее смотрящих вперед, будто сами по себе, неконтролируемо текли слёзы. Юноша их словно не замечал, находясь в полнейшем пространстве, находясь где-то в своих мыслях, не самых радужных. Заметя на себе пристальный взгляд тёмно-карих глаз, Тоору непонимающе посмотрел ответ. — Ива-чан, перестань на меня так смотреть, я сейчас не красивый. Но на его слова не обратили никакого внимания. Иваизуме, сем не до конца осознавая свои действия, протянул руку и, под настороженным взглядом юноши, протянул руку к его щеке, большим пальцем стирая скатывающуюся слезу. — Почему ты плачешь? — тихо, практически шёпотом, спросил он. — Я? Я не плачу. Это совсем не так. Это просто. просто… — хоть Ойкава и пытался отбиться наигранно весёлым голосом, было слышно, как голос его дрожал, как дёргался кадык, было видно, как слёзы накапливались в глазах. — Я просто… Голос дрогнул, и Тоору не выдержал, все его эмоции хлынули потоком слёз, в которых юноша начал захлёбываться. Хаджиме, долго не думая, мигом забрал из рук юноши ужин, ставя и его, и свой на письменный стол. Возвращаясь обратно к Ойкаве, который за пару секунд успел сложиться вдвое, пряча лицо в собственных коленях, Иваизуме опустился на кровать около него, в попытках заставить Тоору взглянуть на него. — Ойкава. Тоору. Ойкава Тоору. Взгляни на меня. — не охотно, но юноша всё-таки поднял лицо, смотря заплаканными глазами. — Ты же знаешь, что ты всегда можешь рассказать мне, что тебя тревожит? Так расскажи. Хватит копить всё в себе. Ты слышал, что я сказал? — хватая его за плечи и заглядывая в светло-карие глаза. – Ива-чан, Ива-чан, я такой никчёмный… Я не смог привести Вас к победе. Я проиграл этому Кагеяме, снова проиграл Вакатоши, упустил Ваш шанс попасть на Национальные. Я плохой капитан, плохой связующий. Правильно говорят, что я бездарь. Ива-чан, мама была права в детстве, что я ничтожество, что сестра намного лучше меня, она даже говорила, что и ты лучше меня. Они все были правы. — с каждым словом, с каждым вздохом, он начинал сильнее захлёбываться в собственных слезах. — Это я не смог принять последнюю атаку, я понял, куда они бьют, я всё знал, но я не смог. Это я. Это из-за меня сегодня мы проиграли. Я был слишком ужасным связующим для вас. — В какой-то момент Тоору вжался в плечо Хаджиме, сам того не осознавая, лишь оставляя мокрые следы от слёз, на футболке юноши. — Я не достоин такого друга как ты, ты талантлив, умён, ты достоин лучшей компании. Иваизуму молча слушал все мысли юноши, постепенно приходя в ужас. Когда Тоору успел настолько себя загнать? Что же всё-таки стало причиной его ежедневных самокопаний? Это поэтому он во время одной из тренировок так себя загонял, что получил травму колена? После всего этого Ойкава все равно считал себя бездарем? Это всё слишком кошмарно. Хаджиме прижимал к себе Тоору, легонько поглаживая его по плечам. Слышать, что связующий сам для себя решил, что не достоин их дружбы, больно била по сознанию юноши, приводя в полнейший шок. — Ойкава, слушай меня внимательно. Ты не бездарь и не никчёмный, ты отличный связующий. Проиграл не ты, мы играли командой, проиграла команда. Ты не проиграл Кагеяме, мы проиграли Карасуно. В том, что ты не смог принять мяч, нет твоей вины, у них бешенная атака, даже дотронуться до этого мяча может не каждый, но ты дотронулся. Так или иначе, но ты хотел его остановить, ты пытался, это уже о многом говорит. — Иваизуму отстранил от себя юношу, опустив ладони ему на щёки и заглядывая в глаза, тот же внимательно слушая, перестал плакать, лишь глаза бегали по лицу друга. — И ты не недостоин быть мои другом, достоин, ещё как достоин. Лучше тебя у меня никогда не было бы друга. Это с тобой я стал играть в волейбол, с тобой я знаком с младенчества. Если бы ты был плохим другом, мы бы никогда не дружили, никогда бы не играли месте, никогда бы я нем стал соглашаться на все твои безумные идеи. Ты понял меня? — утвердительный кивок и снова хлынувшие слёзы. — Ойкава, эй, Дуракава, почему ты снова плачешь? – Ива-чан, Ива-чан… Я… — он старательно вытирал ребрами ладоней вновь катящиеся слёзы. Хаджиме в свою очередь налил ему воды, протягивая стакан и аккуратно вытирая слезы. — Сходи умойся, я пока отнесу посуду. — тихо сказал Иваизуми, когда Ойкава с горем пополам успокоился, лишь изредка продолжая всхлипывать. Пока Тоору ходил умывать лицо, Ива-чан успел помыть посуду на кухне и всё прибрать. Только он собирался позвать юношу, как развернувшись, неожиданно увидел его, который тянул руку, по всей видимости Ойкава собирался дотронуться до его плеча. — Ива-чан, ты же не уйдёшь, да? Ты же не оставишь меня одного? Не уходи, пожалуйста. — с такой детской надеждой в голосе, спросил юноша. — Ладно, уговорил. Пошли достанем мой футон.***
Иваизуми лежал на своём футоне, смотря в потолок. Сна не было ни в одном глазу, несмотря на усталость по всему телу, он лишь делал вид, что спит, на самом деле вслушиваясь в дыхание Ойкавы, которое было размеренным. Тоору медленно, но практически полностью успокоился, вскоре проваливаясь в дрём. Пока он не заснул полностью, Хаджиме сидел около него на кровати, разговаривая с ним о всяком бреде, лишь бы отвлечь от всех тех ужасных мыслей, что так любят блуждать в его прекрасной голове. Вскоре и он стал проваливаться сон, вот только непонятные действия в его волосах, выдернули его из сна. Иваизуми резко дёрнул руку к своим волосам и только через пару секунд осознал, что это была рука Ойкавы. Только была одна проблема. Он не рассчитал с какой силой хватал, из-за чего сеттер, совершенно не ожидавший этого, свалился с кровати прямо на него. — Чертокава! Ты ударил меня по лицу, слезь с меня! — за возмущался он, вот только стоило посмотреть на лицо юноши, смотрящего на него сверху вниз, как все мысли, слова и возмущения резко улетучились. — Ива-чан… Ты… Почему ты не спишь? Я думал, что ты спал. — шёпотом в спешке проговорил Ойкава, даже не думая с него слазить, лишь развалившись как на собственной подушке. — Я начал засыпать, это ты меня разбудил. Ещё и свалился на меня. — Ива-чан, прости я не хотел. Прости, пожалуйста. — Успокойся уже и просто слезь с меня! — Хаджиме, поцелуй меня. Иваизуме поклялся бы, что он задохнулся от этой фразы. Он задохнулся от своего имени с уст Тоору, ведь тот практически не звал его по имени. Но эта просьба, сделала огромный кульбит в его сердце, заставила сбиться дыхание. — Ой, прости, это не то, что я хотел сказать. Я пожалуй пойду спать. Спокойной ночи, Ива-чан. — поспешил ретироваться Ойкава. Он проклинал себя за то, что не удержался, что произнёс одно из самых своих сокровенных желаний. Он буквально мог сейчас своим эгоистическим желанием разрушить всю их дружбу, убить все старания Иваизуми успокоить его, просто в реалиях доказать, что он и правда не достоин такого друга. Тоору слез с Хаджиме и уже было хотел залезть обратно на свою кровать, как оказался дёрнутым назад и прижатым к футону. Иваизуми навис над ним, уперевшись руками по бокам от его головы, смотря сверху вниз взглядом, в котором плескалось море огня. — Повтори, что ты сказал. — на сбитом дыхании, голосом со слишком убивающей хрипотцой, вымолвил Хаджиме. — Хаджиме, поцелуй меня. — сглатывая и шёпотом, повторил он. Его губы тут же были накрыты чужими, слегка обветренными, губами. Это было не передаваемое чувство для обоих. Ощущать на своих губах поцелуй того, о ком мог лишь мечтать в самом сокровенном желании, о ком мог лишь только казалось думать, храня всё в секрете, боясь, что лишь одна мысль может разрушить всё. Этот тягучи медленный поцелуй постепенно перерос в слишком быстрый, слишком пылкий. Ойкава зарылся пятернёй в короткие на затылке волосы Хаджиме, второй рукой крепко сжимая его плече. Иаизуми в свою очередь непозволительно близко прижался к Тоору, опустившись на локти и одной рукой поглаживая щёку юноши, когда вторая тем временем сжимала одеяло над его головой. Как бы им не хотелось останавливаться, как бы они оба не желали никогда не отпускать друг друга, не прерывать этот момент, навсегда оставаться в объятиях друг друга. Нехватка кислорода решила всё за них, заставляя отстраниться друг от друга. Хаджиме упал на спину рядом с Тоору, оба тяжело дышали и пытались до конца осознать, что же это только что было. — Ива-чан, ты правда поцеловал меня? — не верящим шёпотом был задан вопрос. – Да, это, мать твою, было реально. — широкая улыбка расплылась по лицу юноши. — Ива-чан, и как это давно ты хотел меня поцеловать? — заинтересованно спросил он, приподнимаясь и заглядывая на улыбающегося юношу. — Отстань, Дурокава! Давай всё обсудим завтра. – Ива-чан, пошли на кровать, тут не удобно спать. Ойкаве потребовалось ещё несколько минут, что уговорить своего друга (друга ли?) перебраться на его кровать. Хаджиме до последнего пытался отбиться от этой затеи, вот только кто может переубедить Ойкаву, когда он настолько упрям и настырен? Правильно никто, именно поэтому они вскоре оказались на одной кровати. Именно поэтому Тоору сейчас лежал в объятиях Хаджиме, уткнувшись лицом ему в грудь. Именно поэтому Иваизуме прижимал к себе Ойкаву, зарывшись носом в его волосах. – Ива-чан, спасибо тебе за всё. – Спи, Тоору. — целуя юношу в макушку и улыбаясь, ответил он. Они всё ещё не до конца верили, что это не было сном. Утро всё разрешит и каждый поймёт, что это теперь их новая реальность с оказавшимися взаимными чувствами.