Увидимся

Он сидел на подоконнике, и яркий утренний свет игрался с его заплетенными в косы волосами, нежно касался губами щеки, вместе с ним невидимой рукой гладил струны лиры, что оживала вместе с природой и рождала умиротворяющую мелодию, легкую, как облако, и прекрасную, как рассвет. Он стоял за мольбертом, внимательно всматриваясь в чужое лицо, взглядом прикасаясь к нему, к плечам, к рукам... Невесомо покрывал их поцелуями, нежно прижимал его к себе. Взглядом пересчитывал ребра, вырисовывал замысловатые узоры на спине... Музыка разливалась по комнате его любимым яблочным сидром, так же одурманивая разум и туманя взор. Акварель разливалась по холсту алхимическими зельями, переливалась бликами стеклянных колб. Та же выверенность движений, то же совершенство линий, что во время эксперимента. Лира пела о любви и счастье, восхищалась красотой утреннего мира, мысленно пребывая где-то там, далеко-далеко, в бесконечном то ли Космосе, то ли Хаосе. Краски истекали кровью и слезами от скрываемой боли, шептали о невзаимности, одиночестве и печали. – Сегодняшний рассвет особенно красив, не так ли? – не отвлекаясь от игры, спросил Венти. Альбедо ничего не ответил, чтобы случайно не вымолвить тайны, не сказать лишнего. «Сегодня ты особенно красив. Всегда особенно красив...». – Не любишь говорить во время работы? – невиннейшая улыбка, лукавый взгляд бирюзовых глаз, ласкающий и холодящий, как роса. Альбедо лишь кивнул. – Как жаль... – и действительно на лицо упала тень грусти. – Что же мне ещё сыграть? Может, спеть новую песню? Только вчера ее написал... Алхимик лишь снова кивнул. «Играй, что хочешь, пой, что хочешь, только дай мне ещё насладиться твоей музыкой, твоим голосом, твоим... всем тобой... одним тобой...». – Что ж, ты будешь первым, кто ее услышит. – И снова зазвучали струны, и бродяга-бард снова запел:

«Поведай мне про печаль,

Про подобную мелу эмаль, Что маской безразличия стала, Чтобы правда не прозвучала.

Поведай мне про печаль,

Про бьющийся сердца хрусталь, Когда сам своим чувствам не рад,

Ты смотришь печально в закат»

Альбедо слушал его и задыхался от трепета, волнения, тревоги, страха, паники... Оглушенный беспорядочным стуком пульса в ушах, он уже толком не слышал, о чем пелось, но твердо знал, что пелось о нем. Венти узнал о его чувствах... Но как?.. Неужели он сам себя выдал? Но чем? Лишь тем, что предложил нарисовать его портрет? Множество вопросов роились в голове, пока песня продолжала струиться по комнате. И главным вопросом был: что делать дальше?..

«Поведай мне про печаль,

Про души потаенный скрижаль, Что хранит те слова, за признанье В которых сулишь ты изгнанье.

Поведай мне про печаль, Про из слез сотканную вуаль,

В которой хоронишь ты чувства, Создавая из боли искусство.

Поведай мне про печаль...»

И тишина. Хотя Альбедо казалось, что крупицы песни все еще читают в воздухе, как семена одуванчика, и больно колются, как шипы терновника. – Ее еще редактировать и редактировать, – беззаботно произнес Венти. – И все же... Тебе понравилось? – О...очень... – «Может, мне просто показалось? Может, он имел ввиду кого-то другого? Может, это и вовсе все – лишь поэтический вымысел? Может...». – Ты чем-то озадачен. Неужели моя песня о чем-то напомнила тебе? – Отложил лиру в сторону, слез с подоконника. – А может, моя песня напомнила тебя? – приблизился, заглядывая в глаза. – Но... Как... – художник аж невольно отступил назад, роняя кисть и теряясь в ощущениях, чувствах, утопая в ручье чужого взгляда, что, казалось, вымывал наружу все непроизнесенные между ними слова. Все, что казалось надежно спрятанным на самом дне. – «Ветер слышит все мольбы», – произнес в ответ вполголоса, делая шаг навстречу, окончательно сокращая дистанцию, вставая в плотную. Кажется, это тоже строка из песни... Альбедо сглотнул. Слишком близко. Слишком уязвимо. «К чему это все? Если я ему безразличен, зачем он допытывается признания? Если я ему нравлюсь, то... Зачем он так жестоко играется со мной? Зачем?..» Между тем Венти притянул его к себе, обнимая и шепча на ухо: «Я немного устал позировать, да и свет уже не тот. Приду завтра утром, тогда и продолжим». Отстранившись, он по-кошачьи потерся носом о чужой нос, улыбнулся, и стремительно пошел вон из комнаты, что-то мурлыча себе под нос. Когда Альбедо опомнился, Венти уже захлопнул входную дверь. Увидев забытую на подоконнике лиру, алхимик выбежал на улицу, чтобы вернуть ее, но баржа уже и след простыл.

И лишь в шепоте ветра Альбедо услышал «Увидимся завтра».