Папина дочка

Мы встретились у папы на работе. ОН улыбнулся и сказал, что угадает мою фамилию с одного раза, и не ошибся. Якобы, я улучшенная копия своего отца. Никогда не замечала, что мы похожи внешне. Я сказала, что у меня нет для НЕГО награды, и ОН так смешно смутился. Очень милый, и глаза такие добрые. Говорят, девушкам нравятся мужчины, похожие на их отцов, но ОН совсем другой. Какой-то... мягкий, деликатный? Не в обиду папе, но он довольно напористый и… – Женя! Что ты делаешь? – Наташа зачем-то шептала, хотя в квартире они были вдвоём. – Проверяю, чем живёт наша дочь. Боков в своих действиях крамолы не наблюдал, поэтому говорил не таясь. Он сидел на стуле в комнате дочери и листал тетрадку, подписанную аккуратным почерком: «География. Бокова Елена Евгеньевна. 10 "А" класс» Стилизованные под учебные тетради личные дневники сменялись каждый год, но лишь «география» заставила Женю переживать. Он догадывался, что однажды что-то подобное произойдёт. Его любимая дочь расцветала на глазах и, конечно же, когда-то должна была влюбиться впервые. Например, в одноклассника. Или старшего брата подруги, студентика МГУ. В крайнем случае, в молодого учителя, который ни за что не позволил бы себе ответить на чувства школьницы, чтобы не потерять место и не присесть по строгачу с благословения разъярённого отца. В общем, Женя ожидал увидеть избранником дочери кого угодно, но не своего коллегу. – Порываев? – не то чтобы спросил у Наташи Боков, а просто проверил версию вслух: так её легче было оценить. Наташа оглянулась, но Женя точно знал, что Лена придёт не раньше девяти: он отпустил её в кино с одноклассницами. Если она ему не соврала. – Я не понимаю, Жень. – Наша дочь влюбилась в кого-то из моего управления. В кого бы ты влюбилась, будь тебе шестнадцать? Наташа растерянно дёрнула плечами, осела на Ленкину кровать и нахмурилась, комкая в руках полотенце. Своим подозрительным поведением Женя оторвал супругу от приготовления ужина. – В тебя, – они уставились друг на друга, Наташа поняла, что ляпнула, и засмеялась. – Женечка, я думаю, ты зря переживаешь. Никто из твоих не станет связываться с ребёнком, тем более с твоей дочерью. Подчинённые Бокова действительно боялись, но Лена была красавицей. Она мало походила на мать: ей не досталось ни голубых глаз, ни светлых локонов, разве что волосы так же бурно вились да фигурка была такая же по-девичьи ладная. Будь её волосы потемнее, Лена сошла бы за цыганку с её большими тёмными глазами. Всё в ней дышало энергией и радостью жизни. Любопытная и весёлая, Лена была главной активисткой класса. – Она ведь папина дочка, всё тебе рассказывает. Будь уверен, если там серьёзно, сразу же прибежит. Но Женя сомневался, что это тот случай, и не прогадал. Мы были с НИМ в кино. Это в награду ОН попросил за то, что угадал мою фамилию. Сказал, что никто из его друзей не любит такие фильмы, а мне может быть интересно. Да. Да. Да. Это точно, но больше мне понравилось, как ОН рассказывал обо всём подряд. ОН так интересно размышляет, как какой-нибудь философ. Мне кажется, я могла бы слушать ЕГО ночь напролёт, если бы не обещала папе вернуться до девяти. Надеюсь, скоро мы увидимся снова. Женя лишился покоя. Каждый божий день он приходил на работу и сверлил взглядом каждого на своём пути. Верещагин? Только женился. Порываев – вряд ли, у него родители погибли на той неделе, не до шашней. А если старый хрыч Иванченко? Нет, этот бобыль-ловелас преклонных лет боялся Бокова до трясучки, не стал бы лезть на рожон, да и Лену не могли обаять блестящая лысина и всклоченная бородка. Как ни пыталась Наташа отвлечь и убедить, что их дочь будет в порядке, Женя не мог успокоиться – чуял неладное. Лена стала мечтательная и чересчур покладистая, ластилась больше обычного, пытаясь своей любовью и очарованием задурить Жене голову. Он в дочке души не чаял, сызмальства с рук не спускал и что та квочка за ней ходил любую свободную минуту. Наташа только смотрела и умилялась. Честно признавалась, что не ждала от него такой чуткости, даже когда он показал себя джентльменом и не давил на неё, терпеливо ожидая благосклонности. Я знала, что у папы совещание в министерстве, поэтому спокойно пришла. Сделала вид, что ищу его. ОН вроде обрадовался мне. Снова ужасно мило улыбался. Запинался, когда спрашивал, может ли чем-то быть полезен. Я сказала, что папа помогает мне с геометрией, и ОН решил, что тоже что-то смыслит. По правде, ОН ничего в геометрии не понимает, зато мы долго просидели в ЕГО кабинете вдвоём, пока разбирали задачу из домашки, которую я давно решила сама. Не успеваю дописать. Папа вернулся. Женя едва не смял тетрадь. У – этого – был свой кабинет. Круг сужался в пять раз. Боков искал не там: он шерстил юнцов, смотрел, кто не женат, даже примерялся, кто сгодился бы ему в зятья. Смелый деятельный парень в хозяйстве был бы не лишним, помощь на даче Жене пригодилась бы. Вот только личных кабинетов не было ни у кого моложе сорока. Зря только вызывал желторотиков на разговор, пытаясь окольными путями выведать информацию по Лене. Женя не знал, как дожить до новой записи в проклятой тетради. Ох. На чём я там остановилась? Тут такое произошло! Но надо соблюдать порядок (спасибо папочке за дисциплину) ОН смущённо смеялся и признавался, что не очень-то помогает приёмной и родной дочери с уроками. Две дочери. Женино сердце заколотилось, да с такой силой, как кувалда по наковальне. Он возненавидел командировку, в которую ему пришлось уехать, и чёртовых маньяков, которые не могли подождать, пока он убережёт свою дочь от мерзкого извращенца. От твари, которую Женя вовремя не обнаружил у себя под боком. Следовало остаться. Соврать начальству, что болен и поездки не вынесет, но он самонадеянно решил, что ничего страшного с Леной не успеет случиться. Поделом – теперь вынужден читать эти записи без возможности что-либо изменить. Мы мучили эту задачку больше часа, а потом долго разговаривали. Я спрашивала-спрашивала-спрашивала. У НЕГО очаровательные кудряшки, кстати, мне так и хотелось потрогать их, но я смотрела и слушала. ОН такой трогательный. Мне кажется, ЕГО никто никогда нормально не любил. Кажется, ОН так и тянется к человеческому общению, радуется, когда ИМ интересуются. ЕГО жена, если не в больнице, вечно устраивает ЕМУ истерики. Уж лучше, как мой папа, вообще не пить алкоголь, чем так. ОН говорит, ничего не поделать, она больна. ОН очень расстраивается из-за этого. Женя зарычал сквозь зубы, зажмурился, не желая читать дальше. Каждое слово хлестало его плетьми по сердцу. Бокову хотелось проснуться – жаль, он не спал. Такого он не мог бы увидеть и в самом страшном кошмаре. Если папа узнает, то убьёт меня. Разве мог бы он навредить своей дочери? Никогда. Женя точно знал. Даже вечно спокойная Наташа прониклась его нервозностью. Она пыталась поговорить с Леной, но та, кровь от крови своего отца, держала оборону и накрепко укрывала всё личное. Когда папа уехал в Симферополь, мама как с цепи сорвалась. Она всегда так. Иногда мне кажется, что она боится, будто папа её бросит, если она где-то ошибётся. Например, не так пожарит картошку, как он любит, или не уследит за мной. К счастью, мама всегда крепко спит. Я улизнула из дома ночью. Ещё вчера я позвала ЕГО на прогулку. ОН пытался отказаться, повторял, что это неуместно, но на моё тысячное «пожалуйста» наконец-то сказал «да». Мы выбрали район подальше, чтобы нас никто не узнал. Конечно, я рисковала! Я тряслась как под током, пока ОН наконец не показался в конце улицы. Я помчалась к НЕМУ и схватила за руку, и он снова и снова улыбался, будто получил какой-то безумно дорогой подарок. ОН дал мне свой пиджак, такой тёплый, пахнущий одеколоном и сигаретами. Но совсем не как у папы – снова как-то мягко. Весь ОН такой мягкий и нежный, даже говорит так аккуратненько, будто обнимает каждую буковку. Ой, такие глупости я пишу, но не представляю, как ещё передать то пушистое облако, которое трепыхалось у меня в животе, когда я была с НИМ. Мы сидели на лавочке, и ОН лёг головой на мои колени, читал мне стихи, которые я не запомнила, потому что только и смотрела на НЕГО: как двигались ЕГО губы, как смешно морщился нос. Безопасный – вот ОН какой. И делает, как я скажу. Забавный. Мне нравится, что ОН так много знает, и что такой обходительный. Дождёшься подобного поведения от Никиты? Ха. Как же. Смотрит только, и не поймёшь, то ли злится, то ли нравлюсь ему. А ОН обо мне думает: и не холодно ли мне, и не устала ли. И не хочет, чтобы у меня проблемы из-за него были. Волосы у НЕГО тоже мягкие, так приятно в них пальцами зарываться и перебирать мелкие кудряшки. Когда я сказала, что замёрзла, ОН обнял меня. Как же такое написать? Мне кажется, что кровь загорелась. Будто внутри у меня бензин, и ОН чиркнул спичкой. Губы у НЕГО оказались горькие, но мягкие. ОН гладил меня у колена, и это было чуть-чуть щекотно. Мне сразу стало жарко. Я ужасно глупо хихикнула, но ОН не обиделся. Снова поцеловал меня. Хотя мы сидели, у меня закружилась голова, я испугалась, но отстраниться было неловко. В целом, было приятно. Но, честно говоря, целоваться мне не очень понравилось. Как-то мокро и непонятно. ОН тыкался в меня губами, а я толком не понимала, что делать. Когда поцелуй закончился, ОН уткнулся мне в шею и долго что-то шептал, прикасался губами. Мне стало совсем неловко, но я терпела. ОН шумно дышал, и почему-то именно это показалось мне самым неприятным. Надо подумать, потому что мои чувства «потом» совсем отличилось от начала ночи. Я сделала предыдущую запись и долго вспоминала всю ночь целиком. Меня снова трясло. Кажется, я вся пропахла сигаретами и одеколоном: мои руки, мои губы и всё лицо. Наутро я долго натирала себя мылом и мочалкой, содрала с кровати простыни, боясь, что мама тоже почувствует этот запах. Я решила, что больше не хочу встречаться. Не знаю. Всё показалось мне сном, будто произошло не со мной. Когда мы прощались, ОН показался мне старым. Почему я не видела раньше его морщины? И эти ужасные сигареты, почему-то даже от папы, который много курит, пахнет ими не настолько сильно. Сердце билось так быстро, что мне стало больно. Больше всего я хотела сбежать от него, но он так пристально смотрел, что я и слова не могла сказать. Ужасно. Ужасно. Кажется, я совершила ошибку. Как будто это вовсе была не я. Лишь бы папа не узнал. Одной рукой Женя держался за бутылку водки. Он сидел на кухне с дневником дочери и балансировал на краю своего гнева. Боков не испытывал такого сильного желания забыться с похорон Марины. Он помнил каждую секундочку с Леной с момента её рождения: чепчик, розовую ванночку, стопки пелёнок. Первая улыбка, первый шаг, «па-па». Ленкин первый стих, первый звонок, разбитые коленки и слёзы, победы на соревнованиях, все беды и радости. Женя знал, однажды его дочь вырастет и упорхнёт в свою семью. Это нормально. Это – но не то, что с его дочерью делал Козырев. Гнида. Женя с первого дня чуял в Валере какую-то червоточину. Показательная старательность, наносные манеры. Валера изо всех сил пыжился показаться хорошим, но внутри таким не был, и оно, его тёмное и грязное, прорывалось наружу. То в отношениях с женой и с сыном, то в попытке побыстрее прикрыть неприятное дело и взять себе что полегче. Господь всемогущий, да его сын был старше Лены! Когда Козырев трахнул Добровольскую на той вечеринке, Женя решил, что по пьяни. Но, кажется, Валеру манили юные девчонки, готовые им восхищаться. Как только Добровольская превратилась во взрослую бабу, разочаровалась в своём Валерочке. Когда поняла, что он никакой не Аполлон и не воплощение заботы, а обычное ничтожество, Добровольская снова взялась за бутылку. Дочери – это святыня, но этот урод ни черта не понимал, хотя дома его ждала такая же невинная кроха. Той ночью мы договорились встретиться на следующий день, но я не пришла. Я думала, он поймёт, что я больше не хочу видеться. Он заявился к школе и дождался, пока Аня и Света оставят меня одну. Мы встали под лестницей в подъезде и замолкали, как только кто-то заходил и выходил. Он спрашивал, в порядке ли я. Держал за руку и пытался заглянуть в глаза. Когда я сказала, что больше не хочу видеться, он обнял меня. Ответил, что понимает, мол, я испугалась, но это ничего, нужно немного времени. Предложил съездить в обсерваторию или картинную галерею. Чтобы не выходить из дома, я сказала маме, что заболела. Видела в окно, что он пришёл снова. Сидел у дома. Хорошо, мама не выходила. Папе говорить нельзя. Не знаю, что делать. Женя ударил так и не открытой бутылкой о край стола. Стекло брызнуло во все стороны, водка полилась на раскрытую тетрадь. Чернила на страницах поплыли, но это не могло вычеркнуть произошедшее. В коридоре что-то упало, захлопнулась дверь, и в кухню влетела Наташа, а следом за ней Лена. – Папа! Ты что, читал... – но гнев дочери мигом истаял под взглядом отца. – Папа, папочка, только успокойся. – Женя, что? – Я убью его. Боков ощутил спокойствие. Он положил «розочку» и стряхнул осколки с кобуры. Так всегда: верное решение приводит к равновесию. А что может быть вернее, чем убийство педофила? Женя оскопит его, а дальше по барабану. Выживет или не выживет – разницы нет. Женин охотничий нож лежал в машине. «Значит, я животное», – когда-то сказал Боков Валере, но тот или не понял, или недооценил. Зря. Зря Козырев поверил в себя и рассчитывал на безнаказанность. Как будто не знал, что правосудие не дремлет, а отцы – не прощают тех, кто навредил их детям. – Папочка, не надо! Игнорируя осколки под босоножками, Лена кинулась к Жене и обхватила руками. – Папа, пожалуйста! Боков погладил её по волосам и поцеловал в макушку. – Леночка, солнышко моё, иди в комнату, папа сейчас закончит дела, и мы поговорим. У вас же там экскурсия с классом намечается? Ты хотела рассказать. Женя улыбнулся и погладил Лену по щеке. Встревоженное лицо дочери делало ему больно – так же больно он сделает Валере, старому товарищу, верному коллеге. – Женя, ты хочешь сесть? Я второй раз такую драму не перенесу! – Наташ, надо объяснить человеку, что возраст – это ответственность. Что семья – это святое. Что нельзя навострить свой вялый потасканный член на дочь своего начальника и старого друга. – Женя! – Наташа ахнула, а Ленкины пальцы сжались на футболке Бокова с недевичьей силой. – Наташ, если человек так просит, надо его навестить. К тому же, я давно у Козырева не был. Жалко только, он не нашёл другого способа показать, что соскучился по моему кулаку. Наташа зажала рот рукой, а свободной схватилась за дверной косяк. Лена замотала головой. – Папа, не надо! Гнев обрёл новую форму, он подстёгивал спокойной яростью, требовал действовать как можно быстрее, пока сила кипела в венах. О последствиях можно было подумать и потом. Уж наверное, что-нибудь придумает с его-то опытом. – Хорошая моя, я столько лет работаю, я умею объяснять, ты не переживай. Даже самые тупые рецидивисты мои аргументы понимают и ведут себя хорошо, – пообещал Женя испуганной Лене. – Он не стоит того, честное слово, папочка. Пожалуйста, я очень тебя люблю. Нам всем не нужны проблемы из-за того, что я повела себя, как дура. Он отстанет, я же твоя дочь, я сама объясню так, что он отстанет! Я тогда просто испугалась, а теперь всё сделаю в лучшем виде. Женю как облили ледяной водой. Он отложил кобуру и обхватил лицо дочери ладонями, поцеловал в лоб. Лена вся побледнела от нервов, смотрела, чуть не плача. Наташа расставила руки-ноги и загораживала собой выход в коридор. – Конечно, ты не виновата. Дети часто проверяют границы дозволенного, а задача взрослых – помочь не допустить ошибку. Если бы я раньше вычислил, ничего бы этого не произошло. Иной раз Лена возразила бы, что она не ребёнок, но, оказавшись в такой ситуации, она больше не хотела экспериментов и ответственности. Ей хотелось спрятаться под крылом отца, чтобы он решил её проблемы. Взрослые говорили правду: вырасти – это не так уж круто. И всё же она не хотела спасения собственной шкуры такой ценой. Вот только аргументы таяли, а до отца было не достучаться. – Женя, я с ним поговорю, – возможно, впервые Наташа выбрала такой тон, с которым Женя не решился спорить. Он смотрел, как жена поправляет волосы и вскидывает подбородок, будто готовясь выйти на поле боя. – Нет ничего страшнее материнского гнева, уж поверьте. Боковы, отец и дочь, не расцепляя объятий, уставились на мать семейства с суеверным ужасом. Вся Женина твёрдость неожиданно пала перед Наташиной материнской яростью и безапелляционной решимостью. Он прежде не видел жену такой, но отчего-то сразу поверил, что никто не справится лучше неё. Если жизнь с казанским бандитом и московским следователем Наташу чему-то и научила, так это умению давать отпор. – Приберите пока здесь. Лена, отца из квартиры – не выпускать. Наташа развернулась на каблуках, подняла уроненную в коридоре сумку и захлопнула за собой дверь. Женя с Леной ещё минут пять стояли, не шелохнувшись. Он пытался принять, что она выросла, а она размышляла, как бы вернуть всё назад и забыть стыдный вкус первого поцелуя. Чем больше Лена думала, тем сильнее себя не понимала: мягкость Валеры теперь казалась ей слабохарактерностью, его дружелюбие выглядело двуличием, а за доброй улыбкой скрывалась плотоядность. Она демонизировала его и в то же время чуточку жалела: наверное, он и правда был настолько нелюбим, что пытался ухватиться за малолетнюю девчонку, решившую испытать власть своей молодости и красоты. – Пап, прости меня. – Всё. Закрыли тему. Давай-ка, неси совок, тряпку, будем порядок наводить. Женя напоследок поцеловал дочь, надвое разорвал злосчастную тетрадь и отправил в мусорное ведро. Наташа вернулась часа через два, встрёпанная, со сбитыми костяшками и кровью на кольце, подаренном Женей на последнюю годовщину свадьбы. «Представляете, Козыреву предложили отличное место в другом городе, – поделилась Наташа, – не помню только, в каком». Ой, смеялась не меньше пятнадцати минут без остановки. Никита так разволновался, что выпил лишнего у папы на ДР. Встал говорить тост и поблагодарил за то, что папа когда-то «нашёл у него яйца и приказал действовать». После чего Никита бухнулся на колени, подвинув собою стол, и сделал мне предложение. Папа сидел красный как рак! И конечно же, всё отрицал! А я-то думала, откуда вдруг у Никиты смелость взялась подойти ко мне в одиннадцатом классе. Само собой папа пригрозил ему расправой в случае чего – это же папа. Думаю, свадьбу сыграем летом. Папа благословил, сказал, что пять лет в отношениях – это срок, и Никита его за это время не подвёл. Люблю. ЛЮБЛЮ их обоих!