Плохой сон

      Бледный город, грязная дождливая погода, завывание ветра и едва сверкающая вдали молния среди чёрных неприветливых туч - обыденность для этого места. Не только жители, но и сама природа была против нахождения здесь чужаков. Особенно тех, что лезут в жизнь города.       Наспех заставленное вещами грязное от времени разбитое окно, чтобы холодный ветер не проникал в небольшое голое помещение. Посреди комнаты с голым бетонным полом, догорая, лежала кучка поломанных стульев, что за всё время успели начать дотлевать, уже не давая так много тепла, как при активном их горении, но ни один из двух детей, лежащих рядом на настиле из чьей-то чужой, оставленной наспех, одежды, так и не решился встать, чтобы подкинуть самодельных дров в огонь. Быть может, они были поглощены своими мыслями, а может и просто видели неприличным возможность разбудить своего наверняка крепко спящего товарища, что безумно устал от погонь, от пряток и поисков пропитания. Они и не знали, что оба не спят. Они и не знали, что их преследует одна и та же проблема. Они и не знали, что решение её находится за спиной и старается ровно дышать, не смотря на другого, не поворачиваясь, стараясь лишний раз не выдавать отсутствие сна у себя, чтобы не помешать чужому.       Шестая тупо смотрела в старую, потрескавшуюся от времени, грязную от пыли и паутины, неприметную стену серого цвета. Это и окно с кучей коробок - всё, на что она могла смотреть, чтобы не издавать шума от поворота головы в скрипучем мокром дождевике, что неприятно лип к тонкой детской коже вместе с грязью, но всё ещё был лучше, чем его отсутствие. В синем кардигане хоть и было тепло, но, промокнув, он был равносилен половой тряпке, совсем не скрашивая ситуацию. Мысли брюнетки были сосредоточены на всём живом и ни на чём одновременно. Хотя, думать о несуразном казалось куда более прельщающей идеей, чем закрыть глаза и погрузиться в кошмары прошлых циклов. Их она, к несчастью, помнить не могла, но испытывала страшные мигрени и жуткое дежавю при нахождении в знакомых местах. И кошмары... Конечно же, куда ей без них?       С недавних пор она начала переживать страшные события прошлого, настоящего и, возможно, будущего, но, стоит только ей открыть глаза - память о сне стирается, оставляя только панику в груди, тяжёлое дыхание и испуганный отрешённый взгляд с пеленой слёз. Для справедливости, она помнила отрывки некоторых сновидений, но лишь затем, чтобы начать понимать, что у неё есть лишь два вида кошмаров: с присутствием дорогого друга за спиной и без него. Присутствие Моно во сне всегда означало, что сон будет страшнее, жёстче, чем сама реальность, но наваждение от него уйдёт быстрее, оставив после себя лишь неприятный ком вины в горле. Когда она была одна в своём сне, ситуация менялась. Сон мог быть менее страшным, с более щадящими ужасами, но никогда не проходил бесследно в реальном мире, заставляя её чуть ли не беззвучно рыдать, до посинения сжимая губы в тонкую полоску и закусывая их иногда до крови, чтобы не издавать лишних звуков, не заставлять о себе беспокоиться. Она ведь не слабая девчонка, так? В этом мире ей нельзя быть слабой.       Ситуация Моно сильно отличалась от ситуации Шестой, хотя и не была сильно лучше. Он помнил каждый свой сон. Каждый свой шаг и попытки позвать подругу. И это убивало его морально. Он не плакал, не испытывал колких чувств страха, что заставлял волосы на руках неприятно шевелиться. Вместо ужаса всегда была вина. Он оставил. Он не доследил. Он не помог. Он... Это всё его вина. Именно это пугало его больше, чем происходящее во сне. Именно это и то, что на месте всех трагедий всегда была Шестая. Он... Не мог ответить, почему. Хотя, нет, он понимал причину, он не мог её принять. Не может быть такого, чтобы его собственные сны будто намеренно пытались задеть его через единственного важного для него человека. Через его... Друга...       В груди неприятно кольнуло, под ложечкой также неприятно засосало. Может ли быть такое, что через эти сны он лишь пытается отгородиться от своих чувств? Нет, этот паршивый день - не время для его размышлений. Этот паршивый город - не место для осознания своих неуместных чувств.       Руку Моно тронул неприятный холод. Конечно, ведь рука Шестой не держала его сейчас. Конечно, ведь её тело, повёрнутое к стене, мирно дышало за спиной. И он не мог повернуться к ней, не смел. Ведь сам недавно хвалился о своём чутком сне, ведь сам вызвался лежать лицом к двери, чтобы сразу заметить опасность в случае чего. Ведь сам отказался видеть тепло девочки. Сам... Хотя, когда его прошиб холод, он всё же для приличия глянул на костёр, который, к несчастью, уже совсем потух. Осознание того, что он так спонтанно отвлёкся на собственные мысли, что не заметил бы и зрителя, рыщущего пульт для очередной теледозы, чего уж говорить о маленьком источнике тепла на эту ночь, неприятно кольнуло в шее. Полежав ещё с минуту-другую, он всё же поднял голову с характерным шуршанием пакета (чёрт бы его побрал. Ну почему он не может быть менее шумным?), на мгновение обернувшись на девочку в жёлтом дождевике, что неуклюже поджимала к себе грязные босые ноги. И Моно было бы больно смотреть на них, если бы он носил обувь. Но холод в ногах лишь подчёркивал необходимость повторного разжигания костра, посему, стараясь не стоять долго на месте, с неприятным шлёпаньем босых ног по бетону, он пошёл к заготовленной кучке щепок разного размера, да дерева, оставшегося от куда-то стоявшего здесь стула. Где-то в углу валялся и убийца предмета - тяжёлый массивный топор с затупившимся лезвием. На половине своего пути Моно внезапно остановился, услышав слева от себя шорох. Кажется, спутница его также уже не спала. С толикой стыда за лишний шум, Моно повернул взгляд на Шестую, ожидая там увидеть осуждающе немой вопрос о том, по какой причине Моно не спит, но столкнутся лишь с понимающе-усталым видом подруги, что вытащила из-за пазухи дождевика сухую зажигалку, будто понимая, что работать придётся с огнём.       Теперь им обоим стало ясно. То была лишь видимость сна, которую они поощряли собственным уважением к усталости оппонента.       Моно сложил щепки на углях, после чего накрыл их оставшимися кусками дерева неизвестной породы. Он вообще мало чего знал о природе. Но хорошо знал о городе, в отличие от Шестой, которая могла различить парочку видов древесины, но в городе была, точно дикарка. –это дуб. — прервала тишину Шестая своим осипшим голосом. Она редко говорила, была отрешённой и нелюдимой, но всегда терпеливо слушала.       Моно понимающе кивнул, наблюдая за тем, как Шестая поджигает щепки и с некоторых сторон дует на угли, чтобы в лишний раз не тратить зажигалку. Моно присел на настил, укрывая свои и ноги расположившейся рядом девочки чьим-то пиджаком, который ранее служил ему подобием одеяла. Шестая не понимающе подняла на Моно взгляд, не видя улыбки за его пакетом, но чувствуя её. Отчего-то напряжение как рукой сняло и, совсем позабыв о недавних размышлениях на тему неудобности бумажных продуктовых пакетов, и что лучше бы их сразу изготавливали как маски на головы для странных мальчиков, она придвинулась ближе к Моно, грея ноги у огня. –плохие сны? — внезапно спросил пакетоголовый друг, смотря на капюшоноголовую подругу. Та в ответ лишь устало кивнула, положив голову на плечо старшему. –знаешь, пока мы были в школе... — начал было он, но, заметив сморщившийся носик подруги, обошёлся без лишних подробностей, не желая трепать её голову ненужными рассказами. –в общем, я слышал, что если человеку снятся плохие сны, то ему нужно уснуть с кем-то в обнимку — не без доли смущения сказал он, но, получив в ответ осёкшийся недоверчивый взгляд, тут же дополнил. –вот же глупости, да? Ну как объятие с другим человеком может помочь...— не успел Моно договорить, как снова услышал неприятное, но такое родное шуршание дождевика подруги.       Шестая, не желая вставать, потянулась и придвинула свой настил к настилу Моно, схватившись за край старой футболки. После чего, недолго думая, наконец сняла мокрый дождевик и принялась за пуговицы кардигана, когда смущённый мальчик наконец решился отвернуться, дабы не смущать подругу. И почему только она не сделала этого раньше? Думала, что монстры найдут их и им придётся убегать? Но разве сейчас что-то изменилось? Или...       Оставаясь в одной серой мокрой футболке и шортах, она наконец прильнула к Моно, положив голову на грудь парня, слушая, как ритмично часто бьётся его сердце. Моно, едва не задыхаясь от внезапности таких решений, не решился ничего сказать в ответ, лишь положив руку на непослушные грязные волосы девочки, спиной укладываясь обратно на настил, сразу принимая удобную для них обоих позу, одну руку продев под телом подруги и положив на её спину, приобнимая, давая понять, что она под защитой, что она может спать. Она и не сопротивлялась, приняв позу по-удобнее. –если это не сработает - я тебя съем. — грозно прошептала она, но они оба знали, что она не исполнит приговор. Будет ворчать, может, нагрубит, но никогда не навредит Моно осознанно.       И они оба знали, что это сработает. Может, они и были детьми, может, они и совершали детские глупости, но размышляли они уже совсем как взрослые. Поэтому, по-крепче обняв Шестую, он ткнулся подбородком под пакетом в пробор маслянистых едва влажных от дождя волос и только тогда они оба смогли закрыть свои усталые веки. И только тогда они наконец смогли уснуть без сновидений, неосознанно прервав цикл непрекращающихся кошмаров друг у друга.