***
Хосок сосредоточенно разглядывал свои руки. Честно говоря, на большее сил в данный момент просто не хватало. Последние несколько месяцев выдались до жути сложными. Мало того, что случился какой-то грандиознейший завал на работе. И все как будто с ума сходили. Так ещё и личная жизнь заставляла желать лучших дней. Что ж, наверное, стоит обо всем начать рассказывать по порядку. Позвольте представиться. Чон Хосок. Демон третьего круга Ада. В основном занимался бумажной волокитой и мелкими поручениями своего большого начальника Сокджина. Не то чтобы эта работа доставляла ему большое удовольствие, но, по крайней мере, она его кормила. Получаемых денег хватало на то, чтобы снимать себе достаточно приличное жилье в Преисподней, неплохо питаться и даже периодически позволять себе дорогие брендовые шмотки. Вот, собственно говоря, с этой самой работы и начались все его проблемы. Кто же знал, что он начнёт встречаться с каким-то полоумным суккубом, который в конечном итоге, мало того, что начнет тянуть энергию из него самого, так ещё и спустя пару месяцев будет изменять ему направо и налево, прикрываясь своим якобы благородным происхождением и совершенно нормальными для его разновидности демонов потребностями. То, что в эти потребности входило трахать все, что шевелится и не шевелится, сопротивляется и не сопротивляется, никого, конечно же, не смущало. Ну, за исключением самого Хосока. Но кто-нибудь его слушал? Нет, конечно. Сокджин только вздыхал каждый раз, когда друг начинал жаловаться на своего молодого человека. Намджун, заваленный работой и дома, и в канцелярии, и вовсе его не слушал. У него и без этого была куча своих личных дел. Страдал в конечном итоге он сам с собой в гордом одиночестве. Правда, периодически заходил в местный бар, напивался до полубессознательного состояния, и бармен по имени Чонгук, молоденький, потрясающий, буквально недавно инициированный демонёнок четвертого уровня, заботливо относил его наверх и укладывал спать в одной из постоялых комнат. Впрочем, как позднее выяснил Хосок, комната-то была совершенно точно не постоялой. Добрый, заметьте, подозрительно добрый для их местоположения мальчик любезно выделял Хосоку свою спальню, а вот где ночевал сам, так и не признался. Каждый раз отшучивался, краснел и периодически и вовсе убегал подальше от смущающих его вопросов. Как такая прелесть попала в ад? Вопрос, конечно, интересный. Ответа на него не было. Хосок справедливо полагал, что, наверное, ему и не стоит знать этого. Захотел бы сам, сказал — не хочет. Ну и не надо. Ну, всё же таки, все они разные. Даром, что уже не люди давно. Один чёрт, разница была не большая. В общем, что-то он отвлекся. Чон снова уставился на свой маникюр. Скептически осмотрел небольшую трещину, появившуюся на покрытии на указательном пальце. Да, на маникюрчик ему тоже скоро надо будет пойти. И на маникюр, да и, наверное, в парикмахерскую неплохо было бы заглянуть. Тем более, что грядущее расставание как раз-таки отличный повод для смены, так сказать, имиджа. Возможно, всем сбежавшим от него ухажерам не нравилось то, что он похож на растрёпанную собаку. Ну, или на кого-то примерно похожего. Опять же, его самого внешний вид вполне устраивал. Чужих жалоб он не понимал. И чаще он просто расстраивался, что его облик и поведение не нравились никому, кроме его драгоценной мамочки. Впрочем, эту самую мамочку он не видел уже, наверное, лет сто пятьдесят, если не больше. Госпожа Чон каким-то неведомым просто способом умудрилась слинять из ада и перевестись в канцелярию наверх. Впрочем, это сомнительный факт из биографии чести ему не делал. Работая в непосредственной близости к сильнейшим мира сего и того, иметь в родственниках кого-то, кто занимает пост в светлой канцелярии, такая себе история. Об этом ему не напоминали разве что ленивый, мёртвый, глухой или вообще немой. Это с учётом того, что здесь все были мёртвые и с дефектами. Каждый считал своим своим долгом напомнить, кто есть его мать. Обязательно парочку раз ему об этом напомнить. Конечно же, посмеяться над тем, насколько демон невезуч. И в конце, конечно же, добавить вот эту потрясающую фразу, от которой сводило заострённые зубки: — Ну что ты? Не обижайся. Да, он не обижался. Он просто всех разглагольствующих записывал в список. Догадайтесь сразу, в какой. Хосок опять вздохнул. Общее состояние, конечно же, доверия не внушало. Возможным земным болезням он, конечно, подвержен не был, но в любом случае это не отменяло обычной хандры, которая и в аду хандра. Что с этим делать, было непонятно. Нет, одно он знал точно. Нужно срочно расставаться с Минхёком, и лучше он будет один, чем позволит этой сволочи вытирать и дальше об него ноги. С чего бы вдруг? Бар тем временем медленно опустевал. Полуночники расползались по своим норам, заползали в свои страшные тёмные уголки, чтобы пережидать день и ночью снова выползти и навевать ужас на неудачников, кому не повезло и в аду остаться людьми, оставляя его в одиночестве. Ну, если не считать привычно натирающего бокалы за высокой стойкой Чонгука. Младший бегло смотрелся, поняв, что из бара успели уйти абсолютно все. С громким вздохом откинул тряпку куда подальше и выбрался из-за стойки, пренебрегая, конечно же, обычными путями, просто перемахнул через неё, едва не уронив несколько бутылок с виски. В целом на это было плевать. Бар принадлежал его драгоценному дядюшке Юнги, и тот, если и будет ворчать, то разбитые бутылки хотя бы будут веским поводом, а не как обычно. Чонгука расстраивал поникший вид Хосока. Старший нравился ему уже давно. Он не соврёт, если скажет, что влюбился в него с первого взгляда, буквально тогда, когда вывалился ему под ноги из той воронки. Проще говоря, с распределительного центра. За что он оказался в аду, он забыл, наверное, просто моментально. Потому как когда он увидел расширившиеся огромные глаза мужчины напротив, потрясающие бархатные чёрные рожки, виднеющиеся среди всклокоченных кудряшек, он просто забыл, что он в аду. Он забыл, что он умер; он забыл, почему, зачем, как и что вообще происходит. Когда ему заунывным голосом зачитывали все его прегрешения, он был занят исключительно тем, что рассматривал демона перед собой. Образ Хосока снился ему во всех снах, каких только можно было. Они были влажные, они были грустные, они были весёлые. Они были максимально разнообразными. Что только не делал Хосок в его снах. На протяжении последнего века он только и делал, что грезил и фантазировал, не имея возможности подобраться ближе. В списке приближённых, если он и числился, то где? В самом конце. Чонгук мечтательно облизнулся и тряхнул головой. Нет, сейчас явно не место для фантазий. Тем более, когда этот самый Хосок сидит за столиком в их баре и с печальным видом перекатывает в руках почти опустевший бокал с кровью. Да, видимо, тот идиот, с которым он встречался последние несколько лет, всё-таки забил последний гвоздь в крышку своего гроба. Ну или гроба Хосока. Чонгук с большим сожалением признавал, что Хосок видел абсолютно всех вокруг себя, кроме него самого. И очень сильно от этого расстраивался. Ему хотелось, чтобы старший его заметил и обратил на него свое внимание. И не то чтобы предложил встречаться, а хотя бы просто был чуточку не таким хорошим другом, каким он был сейчас. В принципе, Чонгук готов был поступиться со своими какими-то оставшимися принципами, что очень удивительно, когда ты на постоянной основе живёшь и работаешь в Аду. Но да, в любом случае они имелись, и он готов был ими поступиться. Он готов был сделать все, что угодно, для того, чтобы просто хотя бы поцеловать несчастного демона. Правда, представлял он себе это весьма смутно. И подозревал, что, скорее всего, всё закончится тотальным мордобоем, и бить морду будут ему. — Хосок-хён, вам не пора домой, спать? — робко уточнил Чонгук, легко касаясь ладонью опущенного плеча старшего. Чон-старший нервно дёрнулся и перевёл затуманенный взгляд на парня перед собой, тихо хмыкнул себе под нос. Таким мог быть только Чонгук. Даже в аду оставаться нежным, понимающим и слишком добрым. Даже суровое воспитание ворчащего по делу и нет Юнги его не портило. Периодически к Мину присоединялся его муж Тэхён, и начинался восьмой акт балета под названием: «Склони Чонгук-и на тёмную сторону». Тот, по обыкновению, кивал, иногда записывал, но не менялся, продолжая раздражать этих практически всех. Как философски изрекал Намджун: — Предназначение у него, видимо, такое. Зато он своим умилительным видом вызывает судороги буквально у каждого. И не плохо так этим делает план по самоубийствам. Крыть было нечем. Показатели младшего, вообще не относящегося ни к какому отделу канцелярии, действительно били все возможные рекорды. Сокджин даже порывался взять его к себе на работу, да только Чонгуку это было не нужно. Бар привлекал его гораздо больше. Здесь на постоянной основе заливал горе Хосок, как минимум. О нежной привязанности младшего не знал разве что Чимин, и то по той простой причине, что большую часть времени проводил в каких-то разъездах, возвращаясь в их городок на пару дней, чтобы уехать снова. За ворохом проблем, дел и прочего он просто не замечал ровным счётом ничего его напрямую не касающегося. Остальные пожимали плечами, переглядывались и смиренно в кои-то веки ждали, когда до одного идиота просто наконец дойдёт, что всё гениальное просто и счастье лупит на него всё свободное время огромными карими глазами, безуспешно прикрываясь бокалами. — Не хочу я ни в какие «домой», Гуки, — прошелестел Хосок, залпом допивая оставшуюся на дне бокала кровь. — Опять будете ночевать здесь? — А ты уже мне не рад? Чонгук едва не задохнулся от возмущения. Как такое можно подумать про него?! Хосок тихо рассмеялся, расправляя плечи и выпрямляясь на стуле: — Расслабься, малыш, я же просто шучу. Может быть, я просто не хочу уходить от тебя? Да лучше бы он его ударил, честное слово, чем так шутил. От чужих слов горький ком прокатился в горле, гулко падая в желудок. Если бы Хосок знал, как его здесь ждут. Как Чонгук выглядывает в окна, усиленно высматривая его машину на парковке. Ну да, машину. А вы что думали? Что они в аду на колесницах с рабами катаются? Ну, фу же, что за прошлый век. Впрочем, о чужих чувствах и проблемах знать Чону-старшему было не обязательно. Ему с лихвой хватало тех, что он виртуозно организовывал себе самостоятельно. Стало ещё печальнее. Не то чтобы Чонгук метил на место проблем, но на определённое точно мечтал попасть. Например, на чужие колени, обтянутые тканью тёмных джинсов. Младший мечтательно вздохнул, не замечая, как медленно темнеет взгляд Хосока, скользящий по его лицу куда-то вниз и недвусмысленно задерживающийся на чужом паху. — Так что, я останусь сегодня у тебя? — хрипловатый голос прервал очередной виток влажных мечт. — Да, да! — слишком поспешно ответил Чонгук, запоздало понимая, как он виртуозно впервые за последние пятьдесят лет спалился. Хосок хмыкнул. Идиотом он никогда не был, чужие переглядки видел. Не считал нужным на них реагировать, полагая, что влюблённость мимолётная и пройдёт с течением времени. Шутка ли? Он был едва ли не первым, кого увидел Чонгук, выпав из распределителя. Но, судя по тому, как вел себя младший, с годами ничего не менялось. Становилось только хуже, ну или, возможно, лучше. Чувство становилось глубже и заполняло каждую клеточку тела Чонгука. Про душу говорить мы не будем, все-таки мы в аду. Побойтесь Бога! Типун вам всем на язык, кто вообще его упоминает в этом заведении. Факт оставался фактом. Хосок, виртуозно косящий под идиота, был прекрасно осведомлен обо всём и сразу. Просто, наверное, он боялся, что в какой-то момент он станет счастливым настолько, что это будет просто неприлично для его положения и для того места, где он находился. Хотя звучало это, конечно, как откровенный бред. Намджун прекрасно жил вместе с Сокджином на протяжении уже нескольких веков. Ворчливый Юнги был счастлив и женат на взбалмошном и веселом Тэхёне. Единственный, у кого не было постоянных отношений, был Чимин. Опять же из-за того, что застать его в городе было практически нереально. Он появлялся и исчезал, появлялся и исчезал, заводил мимолетные интрижки, периодически кого-то подцеплял в баре. Его это вполне устраивало, ничего другого он не хотел. Хосок, будучи демоном достаточно ответственным, мечтал временами о хорошей личной жизни, о стабильной личной жизни. Просто ему тотально с ней не везло. Телефон слабо звякнул на столе. Пришло очередное сообщение. Не трудно было догадаться, кто может писать ему в столь ранний час. Скорее всего, это был Минхёк, и, вероятно, он не спрашивал, где сейчас находится его вроде как парень, а делился своими впечатлениями от очередного попользованного им мальчика и о том, как он чудесно провёл эту ночь, восполняя свои потраченные неизвестно где силы. Хосок, неожиданно для самого себя, пришёл к одному простому выводу, что на протяжении практически пятидесяти лет он упускает что-то невероятно важное. И, возможно, если он и дальше продолжит в таком же духе, он имеет все шансы действительно остаться один, потому что ждать его больше никто не будет. Чон взял телефон в руки, открыл переписку и, испытывая какое-то невероятное, давно забытое облегчение, просто её удалил. Стёр к чертям все эти лживые, отвратительные сообщения, перемежающиеся с ядовитыми комментариями и прочей чушью, и заблокировал абонента. Потом положил телефон обратно на стол, решительно поднялся и, закинув руку на плечо все так же стоящего Чонгука, фыркнул ему в остроконечное ухо: — Ну что ж, кажется, до меня кое-что дошло. Давай попробуем. И повёл оторопело моргающего Чонгука к лестнице наверх. Возможно? Возможно, но это не точно. Жизнь вышла на новый круг ада. Вероятно, это был второй. Ну а до первого ему с младшим рукой подать.***