Адреналиновый укол

Даня всегда был для Руслана глотком воздуха. В этом непостоянном мире, в тревожных воспоминаниях о прошлом и неясном будущем, человек, что стоял стеной рядом и мог свести любое сомнение в шутку был необходим. Он стал явлением, что было как само собой разумеющееся. Стабильно всегда рядом, со своими идеями и неугасающим, как казалось, никогда, желанием самосовершенствоваться. Но только станешь ближе, как можешь уколоться. Внезапные всплески агрессии. Непонимание без повода. Так нерационально пугающе. И, всё же, это скорее влекло, чем отпугивало. Споры сходили на нет, а такие "изъяны" раскрывали Кашина, как человека. Не глыбу, как казалось со стороны, а живого. Такого, что мог накричать, а потом, осознав, что погорячился, резко замолчать, кратко извиниться и исчезнуть в соседней комнате. Обшарпанные стены. Старая ванная. Капает с потолка. Даня смотрит на раковину. Он первый раз дал слабину. Всегда был таким спокойным, а сейчас взъелся из-за мелочи. Засунуть бы эту гордость куда подальше. Ещё не хватало ухудшить общение с человеком, с которым только нашлась нить общих интересов. Нет, возвращаться к жизни в каком-то полуподвале даже без душа на деньги с кс он не собирается. Взгляд обеспокоенно поднимается на зеркало. Человек, подошедший со спины, молчит. Стоит твёрдо, не выражая никакой эмоции ни единой мускулой лица. Но по обеспокоенным глазам всё ясно. Даня замер, боясь шелохнуться. От чужого действия сейчас зависит многое. Хоть они и познакомились недавно, но быть в общей компании с человеком, зная, что тот, скорее всего, теперь будет всегда к нему предвзят, было бы совсем... непонятно. Они не отводили взглядов в зеркале друг на друга уже мучительную минуту. Наконец, Руслан положил руку на Данино плечо, уголки чужих губ дрогнули, выдав только : "Всё в порядке, брат, бывает". И Руслан улыбнулся. Своей странной улыбкой, ограниченной с двух сторон довольно выразительными скулами. Их Даня заметил только сейчас. И сам не понял, почему это так бросилось в глаза и застряло в сознании. Лишь улыбнулся в ответ, впоследствии пожав Тушенцову руку. Неловко остановившись, приобнял другой. Кажется, это и станет их приветствием. С того момента больше ничего не пугало. Даня не боялся быть настоящим. Ярким, эмоциональным. Таким, каким боялся показаться большинству, уколотый опытами, когда за такое осуждали. Но Руслан понимал. И, кажется, сам был почти таким же. Их кислотные шутки душили друг друга в попытке разобраться, что бредовее и аморальнее. Их строки в песнях пронзали, биты резали перепонки, а время, проведённое в общих кругах, то тянулось бесконечно медленно, то пролетало за секунду. Громкая музыка. Смех. Слишком большое количество бутылок на столе, манивших красочными этикетками. Спор, кто выпьет больше. Ещё один о том, у кого лучше выйдет тектоник. И, Бог любит троицу, последний спор - кто пойдёт за сигаретами. Они придумали какой-то глупый способ, вскоре и вовсе забыв о его сути. Звуки вокруг давили на мозг, а мысли всё быстрее ускользали. Перекинувшись парой фраз с ребятами, они вышли вдвоём. Ночной холод приятно обжигал оголённые участки тел. Вечно порванные на коленях джинсы Тушенцова, открытая шея Дани. Всё это встречало свежесть июньской ночи. Они продолжали плестись, пока всё вокруг легонько плыло перед глазами. Слишком сильно оценив брошенную брюнетом шутку, рыжий ухватился за щемящийся от смеха живот и согнулся чуть ли не в три погибели. Отдышиваясь, он понимал, что перед глазами из-за счастливых слëз всё плывёт ещё больше. Выпрямившись, и, осознав, что он больше не слышит ответного смеха, он ухватил взглядом, помимо яркого фонаря, лупящего лучами в веки, две тëмные точки, что никак не хотели отпускать. Они всё маячили, становясь иногда то чуть больше, то меньше. Наконец, они обрели очертания карих глаз, став частью единого лица, что смотрело в ответ. Секунды отстукивали в голове. Лицо напротив быстро приблизилось к собственному, почему-то очень тепло ощущаясь на губах. Захотелось закрыть глаза. Почувствовались руки под худи. Свои повторяли чужие движения. Главное - сейчас так не заснуть. В редкие паузы рты жадно хватали воздух. Десна всё сильнее вгрызались друг в друга, будто бы человек напротив был последней добычей в летящей к завершению жизни. Руки бегали по лицам, тела шатались, норовясь упасть в траву рядом, но, словно став одним целым, вовремя подхватывали друг друга и скреплялись сильнее. Резко раскрыв глаза, рыжий досадно неожиданно прервал поцелуй, понимая, что не сможет удержаться от большего, но, хоть и тихая, улица ему этого не позволит. Оставив жаркий след на бледной шее Тушенцова, заглаживая вину перед бездонными молящими глазами, Кашин пытался связать в голове всё, что произошло. Думать не хотелось вовсе. Видя на чужих, так сильно запомнившихся скулах пробегающую слезу и мягкую улыбку, он лишь скопировал её в ответ. . Позже, их души не раз сливались, подобно такому, и глубиннее. Тогда мир вокруг с шумными машинами и прочими звуками, да и всеми предметами, переставал существовать. Их трезвые сознания мгновенно затуманивались странной дымкой, делая их и так красивые тела ещё более манящими. Мысли горели, руки тоже. Пальцы сплетались воедино, лишь иногда разрывая связь, чтоб предотвратить очередной, безумно пытающийся вырваться из горла возглас, что сделал бы их действия слишком громкими для мирно спавших соседей. Их ядовитые улыбки были сильнее, чем самые дурманящие вещества. Они воткнулись в память глубоко, словно адреналиновый укол. Но глупая ссора разрушила всё, что было построено так прочно. . Слова разбивали стену, будто кувалда. И больше колкости Руслана не казались остроумно смешными. Больше всплески Дани не казались загадочно притягивающими. Их сознания защищались. Они быстро поставили друг на друге клеймо, залатывая раны от вырванных из грудей органов с аортой новыми делами и знакомствами. И, хоть многие новые люди и были поистине замечательными, всё казалось фальшивым. Ведь рядом с Русланом не было той стены, что защищала бы от любых страхов глупой фразой. Не было и под боком у рыжего токсичного, но такого родного юмора, что невольно приедался и иногда всплывал фразами в голове, которые он неосознанно говорил, будучи пьяным, только на утро осознавая, кого вновь скопировал. . Даня запустил руку в рыжие копна. Уже час решаясь на ответ, наконец, нажал на заветную кнопку. До судного дня пару суток. Они пролетели быстрее, чем сигареты, что выкуривал Кашин, приближаясь к месту встречи. И вот, их общие друзья, радостные. Какой-то праздник. Не важно, какой. Сейчас неважно ни-че-го. Рыжий нервно оглядывался, делая вид для других, что всё в порядке, на деле выискивая знакомые черты. Но его опередили. Сопровождаемый вопросительными взглядами, он был утащен в тёмную каморку, и был там быстро закрыт. Лишь свет коридора, просачивающийся через низ двери, позволил разглядеть направленные на него глаза, тёмные, как чёрные дыры. Лицо стало строже с годами. Но те скулы, те уголки губ...Всё было на месте. Видя в выражении лица напротив панику и слыша резко учащённое дыхание, Даня сразу опознал в этом признаки начинающейся панической атаки. В конце концов, сам не раз переживал такое после того, как потрясëнное сознание осознало все перемены. Помня, как важно было Руслану всегда чувствовать рядом что-то тактильно, он положил обе руки на чужие плечи, обеспокоенно пробегаясь неимоверно красивыми голубыми глазами по лицу напротив. Видя в нём изменения в лучшую сторону, крепко прижал тело Тушенцова к себе, не намереваясь отпускать, пока не почувствует утихомирившееся дыхание. Ощутив резко возникшие татуированные руки на собственной груди, Даня покорно опустил голову на родное плечо. Их ссора подождёт. Сейчас они снова вдвоём, друг напротив друга, и другое не важно. Сознание кричало от мысли, что те самые ощущения, так часто больно всплывающие в голове после разлуки, вновь чувствовались кожей. Кашин выдохнул, рукой проводя по чужой спине. Он читал Тушенцова, как раскрытую книгу. И в этой книге сейчас была лишь одна строка: " Ты понимаешь- я прислоняюсь к твоей груди не потому, что хочу тебя , а попросту чтоб ухватиться за что-то живое"