from heaven to heaven

Идущий изнутри холод, всепоглощающий страх, удушье от металла на шее и тяжёлый аромат сандала – эти ощущения преследовали Вэй Усяня вот уже как несколько месяцев. Он не имеет права жаловаться, да и не хочет, честно говоря, потому что раньше было в разы хуже. Раньше были кандалы на руках и ногах, минимум одежды, грязный подвал со снующими вокруг крысами, избиения и крепкие хватки на хвосте. А до этого, когда-то совсем давно у него был свой Рай на Земле, но об этом давно пора позабыть, туда он больше никогда не вернётся. Он не хочет даже вспоминать о нём, он никогда не скажет о нём и стоявшим рядом с ним людям, побоится. Потому что теперь он не человек, он падший из своего Рая ангел, разбившийся в кровь оземь. Он уже три года как игрушка, вынужденный казаться прирученным парень-лис, пустая красивая кукла, пережившая куда больше, чем любой человек на этом банкете. Вэй Усянь сильный духом и непокорный – так его до изнеможения гнали по тёмным переулкам и зажали в угол безлицые здоровяки, цепляя на голову мешок и увозя далеко-далеко от дома. Вэй Усянь высоко себя ценит – так его втридорога купили и продали на аукционе, вырвав из шаткого уютного мирка с другими милейшими зверолюдьми. Вэй Усянь умеет постоять за себя – так он расцарапал всю спину ведущему его за собой хозяину. Вэй Усянь умеет держаться на людях – так он сейчас стоит с невозмутимым лицом посреди огромного зала подле человека, привязавшего его к себе аккуратной и прочной цепью. Банкет идёт своим ходом, кругом снуют важные высокопоставленные лица с такими же пустыми красивыми куклами на поводках, из всех углов слышен звон ударяющихся друг о друга бокалов с алкоголем и разговоры, поздравления, лесть и усмешки. Никто из них точно не знает, как давно и ради чего образовалась эта традиция собираться всей гурьбой в одном и том же отеле-ресторане каждый год, но прекращать её явно не собираются. Здесь, куда не плюнь, полезные знакомства и будущие весомо денежные контракты, сватовство и панибратство, шикарные комплименты и умасливание. Каждый звук накладывается на другой и набатом бьёт по голове, в ушах стоит невозможный гул, слизистые в носу и рту высыхают от количества удушливых запахов и стоящей в зале духоты. Усянь по состоянию других зверушек понимает, что им всем сейчас так же тошно, как и ему. Всех их мутит и поднявшимся давлением прижимает к полу, потому что они куда чувствительнее людей, потому что все звуки и запахи отзываются у них внутри и смешиваются в один большой ком, который с каждой секундой подбирается к горлу все быстрее и быстрее. Находиться здесь невозможно, но приходится терпеть и выглядеть достойно, дабы не посрамить своих хозяев, порадовать их глаз и вызвать чужую зависть, желание ими овладеть и привязать поводками уже к себе. Мерзость. Усянь здесь впервые, но уже хочет уйти и больше никогда не возвращаться. Его преследуют хищными взглядами, хотя по праву своей сущности хищник среди них только он, его обсуждают стоящие со всех сторон люди, глазеют, таращатся, будто раздевают без рук и хватают за уши и хвост. Он едва ощутимо дрожит, старается дышать тихо и не поддаваться панике, но в голову так и лезут воспоминания о похищении и засовыванием пинками в клетку, а потом грязь, голод, слезы зверушек и тихие смерти в ночи. Усянь сжимает руки в кулаки, впиваясь острыми ногтями в мягкую кожу ладоней, и слегка поворачивает голову. Рядом с ним, на расстоянии полушага, стоит его хозяин, господин Лань Ванцзи, и выглядит он так, будто и сам учился притворяться пустой куклой – лицо не выражает ни единой эмоции, глаза смотрят сквозь толпу, от всего его существа веет холодом и почему-то опасностью. Люди рядом с ним надолго не задерживаются, здороваются и проходят дальше с явным раздражением на лицах. Они знают, что от этого твердолобого барана больше одного слова не дождутся, но всё равно бесятся и подходят к старшей копии первого, господину Лань Сичэню, который и на улыбку и на пожелания всего наилучшего не скупится. Была б его воля, Усянь бы хитро ухмыльнулся и выдал каждому из них по парочке нецензурных словечек. Как жаль, что нельзя, ведь он вынужден соответствовать и мероприятию, и чужому высокому статусу. Просто вопиющая несправедливость, видал он эту деланую праздность и вежливость в гробу. За четыре месяца лис привык к этим двум людям, что стоят по обе его руки и как могут прикрывают от облизывающих его с ног до головы взглядов. От скуки он отметил в своей памяти чуть ли не все их привычки, а со времени их перемирия даже позволил немного к себе приблизиться и коснуться рук и спины. Лань Сичэнь всё мечтал погладить его хвост и уши, но пока оставался доволен и скромными односторонними объятиями с фыркающим на всё подряд парнем-лисом. В то же время Лань Ванцзи и вовсе его не касался, лишь держал всегда в поле своего зрения, а сегодня и вовсе нацепил на его и так тяжёлый ошейник цепь и притащил за собой в эту отвратительную духоту. О-о, Усянь руку даёт на отсечение, этому придурку и самому здесь не нравится, так какого чёрта?! – Вэй Усянь! Что? Он уже где-то слышал этот голос, кто-то уже звал его с таким осуждением в интонации. Кажется, это было несколько лет назад… Сейчас он носил имя Сюаньюй, потому что именно так было написано в документах, которые выдали на него продавцы с аукциона. Он привык отзываться на него и считать своим настоящим именем, словно и позабыл вовсе, что когда-то у него была родительская фамилия и вежливое имя, данное ему младшим братом из приёмной семьи. И правда ведь, его зовут Вэй Усянь, он не должен отказываться от этого имени и жить под чужим. Но какова вероятность вернуться в мир и быть самим собой? Его брови нахмурились, а уши зашевелились и встали торчком в ожидании очередного оклика, что не было упущено из виду двумя господами по бокам от него. – А-Юй, что-то случилось? – доброжелательный голос Сичэня заставил немного расслабиться и перестать крутить головой по сторонам. – Цзян Чэн, – он произнёс это так тихо, чтобы никто кроме двух парней его не услышал. Братья уставились друг на друга в непонимании. Цзян Чэн? Парнишка, впервые оказавшийся на этом расфуфыренном бесполезном банкете, смог узнать голос кого-то из семьи Цзянов? Он не выражал никакой заинтересованности к происходящему вокруг, лишь изредка сжимал кулаки и морщил нос после отходящих от них надушенных донельзя людей, а сейчас встрепенулся и начал озираться по сторонам в поисках источника голоса, прозвучавшего на весь зал и заставившего всех подряд суетиться. – Вэй Усянь, – раздалось совсем рядом. Вдруг, парня дёрнули за руку со спины, заставляя развернуться, и сжали в крепких объятиях. В нос ударил свежий хвойный аромат, любимый запах духов его любимого человека. Натянутые ещё три года назад струны, кажется, только что не выдержали и лопнули, мышцы резко расслабились и он прямо носом о чужую грудь упал в эти объятия, совершенно наплевав на всех вокруг. Вместе с резко накатившей усталостью пришло и осознание происходящего. Больше эти грёбаные струны не будут тянуть всё тело, больше он не будет марионеткой в чужих руках, потому что самый родной человек порвал их к чертям и словно вернул его назад во времени. Под закрытыми глазами пронеслась вспышка воспоминаний. Там ему шесть лет и добрый дядя Цзян, старый знакомый его родителей, приводит его в свой дом. Там на него с напускным недовольством смотрит высокая женщина, но секунду спустя её притворство улетучивается и она присаживается перед ним на колени, треплет по макушке, стараясь не задеть прижатые к голове от страха уши. Там его встречает улыбчивая девочка, на три года старше, и угрюмый мальчик его возраста, держащий в обеих руках по игрушке. Мальчик всовывает одну из них прямо в руки Вэй Усяня, а потом крепко его обнимает и громко, прямо на ухо, ему говорит: «Я – Цзян Чэн, твой новый брат». – А-Чэн, – всхлипывает Усянь, вжимаясь в брата всем телом, опуская уши и оплетая чужие ноги хвостом. Он плачет тихо, слезы ручьём текут по щекам, тело дрожит и теряет силы. Он устал, так сильно устал от пережитого заключения и насилия, от роли ненужной зверушки, служащей украшением, от жалостливых, ненавидящих и похотливых взглядов в свою сторону. Ему столько всего пришлось пережить прежде, чем снова оказаться в тёплых руках, в руках своей семьи. – Добрый вечер, Цзян Ваньинь, – спокойно сказал Сичэнь, рукой удерживая брата от вмешательства в ситуацию, – если я ничего не напутал. – Действительно добрый, – прошипела появившаяся из ниоткуда Юй Цзыюань, смотря на сына, который всё теснее прижимал к себе плачущего брата и уткнулся носом в его макушку. – Не затруднит ли Вас, молодые господа, объяснить, как мой сын, пропавший три года назад, оказался у Вас? И какого… почему на нём надет ошейник?! Женщина явно пыталась быть вежливой и тактичной, но под конец всё же вышла из себя и от неё прямо-таки во все стороны лучилась злость. Лань Сичэнь уставился на неё во все глаза. – В каком это, извините, смысле сын? – В прямом. Вэй Усянь – мой законный приёмный сын, который прожил у нас с шести до девятнадцати лет, пока в один вечер не пропал. Мы искали его три года, обзванивали все спецслужбы, а моя старшая дочь даже развешивала листовки с его фотографией и просьбой сообщить, если увидят. – Разве его имя не Сюаньюй, Ванцзи? – торопливо спросил Сичэнь, оглянувшись на брата, тот сжимал пустую руку, на которую до этого была намотана цепь. – Сюаньюй, 19 лет, – с трудом ответил Ванцзи, едва сдерживая рвущийся наружу гнев. – Это просто смешно! – вслед за матерью вспылил Ваньинь, выдав свой коронный смешок, полный отвращения к стоящим напротив людям. Цзыюань цыкнула на сына и начала вытаскивать из медвежьей хватки тощего Усяня, хватая его за ухо. Парнишка зашипел, но наконец показал своё красное заплаканное лицо и выпустил клыки в ответ на грубость. – Матушка, – пробормотал он, а потом сам выбрался из объятий и прильнул к ней, хватаясь за одежду на спине. Женщина вздохнула и начала гладить своего несносного взрослого ребёнка по голове, успокаивая. Она что-то шептала ему на ухо, а тот в ответ лишь кивал или мотал головой. Вокруг них собралась толпа, всем было интересно посмотреть на разворачивающуюся драму. С одной стороны стояли молодые братья из семьи Лань с откровенным непониманием происходящего на лице, а с другой стороны один за другим собиралась семья Цзянов, по очереди прижимая к себе плачущего и едва улыбающегося лиса, который до этого смотрел на всех них сверху вниз. – Снимите с него этот чёртов ошейник, – снова прошипела госпожа Юй, – он вам не собака на выгул, чтобы таскать его на поводке, и не обезьянка из зоопарка, чтобы на него глазеть. – Ванцзи, прошу, подай господам ключ от ошейника. – Я его купил. Он – мой. – Никто его не забирает, я правильно понимаю? – спросил старший Лань, оглядывая лица Цзянов и нескольких Цзиней, что позже к ним присоединились. – Ванцзи… Младший Лань с уже нескрываемым недовольством достал из кармана брюк небольшой ключ и протянул ладонь с ним брату, но Ваньинь, наплевав на все приличия, схватил его быстрее Сичэня. Бедного лиса уже задёргали из стороны в сторону, так что вновь схватившего его младшему Цзяну даже пришлось ловить парня на руки, чтобы тот не встретился лицом с кафелем. Раздался короткий щелчок. Усянь почувствовал, как с плеч свалилась вторая гора, прокатившись по спине вслед за первой. Десять минут назад его нашли родные люди, а сейчас с него сняли позорный душащий ошейник и позволили вновь задышать полной грудью, чего он не мог позволить себе целых три года. Он почувствовал себя как никогда живым, счастливым, свободным и судорожно вздохнул, а после снова попал в объятия к брату. Сдавливающие хрупкое тело руки не сдерживали его, не запихивали в рамки, а дарили крылья и надежду, в них он чувствовал себя дома. – Я отдал Вам ключ, но не отдал Вам своего лиса, – сказал Ванцзи, держащий в руках ошейник и цепь, которые швырнул ему младший Цзян. Усянь понурил голову, а стоящие рядом с ним люди одновременно фыркнули. Сичэнь коротко улыбнулся, поняв, что этот очаровательный зверочеловек, оказывается, фыркал больше по привычке, а не из недовольства. Ему нравилось выводить их дорогого во всех смыслах Сюаньюя на эмоции, подшучивать над ним и изредка водить за нос, чтобы сблизиться. Видимо, все его попытки развеселить и разболтать лисёнка оказались неудачными, раз тот только пару раз позволил себя коснуться. Он даже и рядом не стоял с его семьёй, где каждый успел аккуратно потаскать его за уши, пожурить, потрогать и прочесать пальцами длинный пушистый хвост. Было обидно, что он не удостоился такой чести и не добился доверия, но приятно наблюдать, что парнишка на самом деле далеко не так горделив и замкнут, каким пытался выглядеть. Ваньинь порылся во внутреннем кармане своего пиджака и показал им обоим фото на экране блокировки – на нём был их счастливо улыбающийся лисёнок и сам Ваньинь, кусающий того за торчащее рыжее ухо. Фотография была очень милой и тёплой, от неё у Сичэня по лицу расплылась улыбка, в то время как Ванцзи лишь крепче сжал ошейник и скрестил руки на груди. – И всё же, молодые господа, позвольте узнать, как наш сын оказался у Вас в качестве домашней зверушки, – ласковый тон Цзян Фэнмяня располагал к себе, но всё же в нём ощутимо проскальзывало недовольство и осуждение. На Ланей уставились все взгляды сразу. Толпа вокруг них гудела, кто-то возмущался, кто-то хихикал, а кто-то из молодёжи даже снимал происходящее на телефон – позже вся эта ситуация точно появится на всех новостных сайтах и каналах. Сичэнь как раз собирался с мыслями и строил в голове различные сюжеты и развилки предстоящего разговора, когда Ванцзи неожиданно взял всё в свои руки: – Я купил его четыре месяца назад на аукционе за баснословную цену из-за его редкого вида, привёз в свой дом и поселил его там. – А-Сянь, он говорит правду? – вмешалась госпожа Юй, вглядываясь в лицо своего подопечного. – Господин Лань Ванцзи прав, мне выделили личную комнату и позволили свободно перемещаться по дому, – ответил тот, кивая сам себе. – Пф, по дому, – засмеялся Ваньинь, – да в Юньмэне каждая дворняга знала, кто ты такой, и провожала тебя до дома в случае чего. Возмущённые всем подряд госпожа Юй и младший господин Цзян весь разговор закатывали глаза и вставляли свои пять копеек после каждой фразы Сичэня, но в конечном итоге всё же решили не рвать его вместе с братом на куски. Лани хорошо к нему относились, позволяли спать сколько угодно и сытно кормили, чуть ли не насильно вытаскивали его во двор прогуляться и подышать свежим воздухом и привили ему любовь к кормёжке домашних кроликов в загоне. Они не принимали его за бестолковую зверушку и пустое место, не трогали лишний раз и спокойно оставляли в доме без присмотра, не боясь, что он убежит или натворит дел. Единственное, чего не учли братья – это то, что их хорошенький лисёнок Сюаньюй мог оказаться вовсе не осиротевшим лисом, который на своих двоих пришёл на аукцион, чтобы обрести новых хозяев, или выращенным специально для продажи. Что ж, это было и правда чертовски глупо и недальновидно с их стороны. Никто даже не подумал проверить, не ищут ли парнишку близкие люди. За вечер им удалось узнать много нового. Во-первых, его звали вовсе не Сюаньюй, а Вэй Усянь. Во-вторых, он был старше заявленного на три года, ему было двадцать два – столько же, сколько и Ванцзи. В-третьих, он был усыновлённым семьёй Цзян ребёнком, а никак не питомцем, привыкшим к ошейнику и выгулам. Его воспринимали как обычного человека, как равного себе. Он посещал школу и даже поступил в Юньмэнский университет на инженера-проектировщика, в самом Юньмэне и даже в Ланьлине его действительно знали многие, а местные градоначальники – Цзяны и Цзини – считали его частью своей большой семьи. Парнишка был любим людьми, стоящими рядом с ним, и любил этих людей в ответ, он называл приёмных родителей отцом и матерью, а недавно у него родился первый племянник, который явно будет рад потаскать его за хвост и потянуть и обслюнявить уши. Кроме того, выяснилось, что ни Лань Ванцзи, ни Лань Сичэнь не имеют на Усяня никаких прав – документы, полученные ими, либо выдавали парня за кого-то другого, либо вовсе были идеальной подделкой, которая смогла пройти проверку на достоверность. Рыжий своенравный лис не принадлежал им, он должен был вернуться к своей семье и продолжить жить с ними. Жизнь Вэй Усяня была поставлена на паузу три года назад и теперь он может спокойно нажать ‘плэй’ и вернуться к ней: вновь поступить в университет, встретиться со своими друзьями, обзавестись новыми знакомствами, найти работу и даже любовь. Теперь ничто не помешает ему снова стать полноправным членом общества, оставить позади травмирующее прошлое и шагнуть навстречу своему блестящему будущему, а также… забыть двух молодых господ по имени Лань Ванцзи и Лань Сичэнь, оборвать с ними, как оказалось, несуществующие связи. В настоящей, очень яркой и шебутной жизни Вэй Усяня совершенно нет места двум тихим и спокойным братьям, которые купили его на пусть и официальном, но имеющем выход на чёрный рынок аукционе и закрыли в своём доме, которые привязались к нему и его суетливой натуре, принёсшей свет и какое-никакое веселье в их дом. Если их спросят, то они даже не станут отрицать, что лисёнок был их домашним питомцем размером со взрослого человека, хоть и относились они к нему по-человечески. Но его семья признавала Усяня как кровного родственника и предоставляла ему все возможности для самореализации, там никто не цеплял на него ошейник и не говорил сидеть дома и дожидаться хозяев. Братья были не правы, и незнание не освобождало их от ответственности. Лавочку, где нашёлся Вэй Усянь, явно прикроют, перед этим яростно потаскав их по судам, найдут и на кого повесить возврат денег за покупку чужих украденных зверушек. Полиция и частные детективные агентства обыщут каждый уголок, чтобы понаступать на пятки контрабандистам и позволить невинным зверолюдям выдохнуть, перестать бояться тёмных переулков, вернуться домой к семьям или начать новую жизнь. В высшем обществе иметь зверочеловека в качестве питомца – обычное дело, но для их приобретения существует ряд определённых пунктиков. Изначально такие дорогие питомцы должны быть либо выходцами из кланов зверолюдей, которые сотрудничают с государством на уровне купли-продажи, либо “добровольными жертвами”, подписавшими тонну бумаг о согласии в надежде жить в шикарном доме и быть его украшением. Возможно, это аморально с точки зрения человеческих прав, но обе стороны всегда знают на что и ради чего идут, поэтому субъекты охранной деятельности и лица правопорядка в это не вмешиваются. Большинство зверолюдей живут, как и обычные люди, у них нет ограничений прав и дополнительных обязанностей перед обществом, однако те, кто тянутся к недоступной им роскоши, идут на участие в аукционах и потом становятся жирным плюсиком к престижу своих хозяев. Всё это уже давно в порядке вещей, никто не удивляется, видя очередную кошечку на поводке, следующую за толстосумом. Чёрный рынок с его грязными жадными лапами тоже процветает на этом поприще, похищая бедняжек и выдавая их за новый добровольный ценный товар, поэтому борьба с ним ведётся постоянно, но не всегда успешно. В этот раз скандал обещает быть громким, как никак за дело возьмется госпожа Юй и она подключит все свои связи. За сына, пусть и неродного, она готова будет даже убить.