Двое, следы борьбы

— Как рука, сержант? — Почти гнётся. — Вы же не можете просто так убрать человека! — Могу, конечно, ведь я старший инспектор! Лёня хохотнул, потянулся через Рыцаря к чипсам, задел рукой его коленку и вполголоса заизвинялся. Тот махнул, мол, забей, и сам тоже полез за едой. Они смотрели фильм всего-то минут десять, но уже успели прикончить первую пачку «Читоса». Хорошо сегодня было, уютно, как всегда вечерами, когда Рыцарь отказывался от попыток… ну, обрести любовь. Или когда они оба не занимались всякой хуйнёй типа регистрации на фестиваль «Исторический турнир на Лопкинском водохранилище» — Лёня всё ещё считал, что надо было ехать не туда, а в Салупу, где на слёт собирались братишки из старой реконструкторской тусы. Но Рыцарь почему-то вцепился в этот турнир в Лопке, мол, там и зрителей больше, и он на месяц позже, успеют костюмы доделать. Лёня уступил — он всегда уступал, когда на него упрямо глядели нежно любимые голубые глаза. Лопок так Лопок, к Салупе можно в следующем году присмотреться. — Двое, следы борьбы. — Ты о нас или о… Лёня чуть повернул голову, вгляделся в Рыцаря украдкой, с острым паскудным чувством, что вот-вот застукают. Андрюха жевал, чесал нос, и был такой красивый, что сдохнуть можно. Такой… недосягаемый, что ли, хотя вот тут, рукой подать. Лёня беспокойно завозился, чуть не опрокинул банку пива на пол, прищурился: в полумраке непонятно было, пролилось там чё или нет. — Чего вертишься? — шёпотом спросил Рыцарь, покосившись на Лёню. — Да нога затекла, блин. Ща. — Лёнь. — А? Рыцарь улыбнулся, толкнул его плечом, притёрся ближе, всё ещё глядя в экран. В глазах у него плясали озорные голубоватые отсветы. — Да я словил это, знаешь, как будто в детстве кино ночью смотришь и главное родителям не спалиться, — зашептал он, слегка придавив Лёню, — а по телеку крутой боевик или вообще, ну… — Порнуха, — брякнул Лёня. Сержант Эйнджел укоризненно посмотрел на него с экрана. Рыцарь тоже покосился, смущённо улыбнулся. — Да я не… Не хотел смотреть, чтобы когда девушку встречу, у нас по любви, без всяких там лишних воспоминаний было. Чтобы ты у неё единственный, и она у тебя. Я порнуху в этом плане игнорировал, надо мной даже ржали в школе. Лёня, который такие вещи игнорировать не умел, сумрачно вздохнул. Рыцарь жался к нему тёплым боком, сопел о чём-то своём. «Единственный»… Вспомнилось, как лет в двенадцать нашёл у дяди дома игральные карты с обнажёнными тётками на рубашках: смотрел их украдкой, спрятавшись за занавеской, и так хорошо было, хоть и стыдно — понимал, что обнаружил что-то запретное, тайное, не для маленьких Лёнь. Карты, тем более, были уже потрёпанные, для дяди тоже, видимо, стыдно-хорошие. Сидел тогда Лёня целый час с красными ушами, трогал пальцем фотки — и вот теперь, рядом с Рыцарем, чувствовал себя ровно так же. А тот всё болтал. — Вот с Принцессой я бы… Лёня нахмурился, привычно вытянул губы трубочкой, разочарованно причмокнул. — Ты фильм смотреть будешь? Рыцарь рассеянно кивнул, и завозились уже оба: Лёня, взгрустнувший, старался сесть так, чтобы не слишком сильно прижиматься, а Рыцарь растревожился и просто бестолково ёрзал на месте. — Я думаю, что и сам поднимусь, карга. — Прошу прощения, что?! — Злая старуха, страшная и уродливая, восемь вниз. Хороший был фильм. Пока они возились и пыхтели, за окном стало что-то скрежетать, потом завыло, и через пару минут в стекло с силой забарабанил ночной ливень. Лёня тут же вытянул шею, чтобы рассмотреть первые капли, но мгла за окном не дала увидеть ни одной. Хорошо так стало, спокойно. Дома у них в целом всегда было уютно, особенно если пришёл хуй пойми откуда в восьмом часу вечера и хочешь только устало лежать на диване. Для этого их квартирка, ну, точнее Лёнина, была приспособлена что надо. Хочешь — на диване лежи, хочешь — на стуле сиди, а хочешь — диван можно разложить и вдвоём на него, как они, собственно, и делали. Лёня представил, как досмотрят фильм, залезут оба под одеяло, лягут, как всегда, спина к спине, и Рыцарь тут же заснёт, а Лёня будет лежать рядом и безмолвно его любить, как и много ночей прежде. Фразу эту он вычитал недавно в какой-то книжке у Шуры, обвёл её карандашом, иногда посматривал на страницу, чтоб перечитать — а потом запомнил слово в слово. — Ты сам не смотришь, — фыркнул Рыцарь, и Лёнина фантазия испарилась, как сон, — отлетел опять. — Да я это самое… — начал бубнить он, но послушно глянул в экран. Через несколько минут Рыцарь опять беспокойно завозился, повернулся к Лёне вполоборота. Потеребил ухо. — Я запереживал. — От чего? — Ну раз я порнуху не смотрел, я и… вдруг ей не понравится? Мне бы вкатило, даже если бы ты на меня просто лёг, с тоской подумал Лёня. Он специально не оборачивался, чтобы не дай бог не выдать этого взглядом. Хотя чего там, Рыцарь всё равно не заметит. — Не понравится что? — Ну, что я нихуя не умею. Мы ж когда-нибудь дойдём до, ну, утех. Хочу, чтобы она… не подвести её. Лёня, как человек исторически подкованный, много читал о рыцарских обычаях, а уж как влюб… как с Андрюхой познакомился, так вообще. И каждый раз умилялся, насколько ж фамилия у друга говорящая. Вот кто ещё «утехи» скажет, скажите на милость? — Так посмотри порнуху, — пожал плечами Лёня, — ты же знаешь, что у меня есть. Можешь взять. — Не-не, так будет неправильно. — А как правильно? Лёня всё таки тоже обернулся, встретился глазами с Андрюхиными, взволнованными и блестящими. Они сидели почти нос к носу, зажав между собой плед и пачку чипсов — только протяни руку, и… — Ты меня только не бей, ладно? — тихо-тихо попросил Рыцарь. — Когда я тебя бил? Ладно. — Поклянись нашим общим проектом! — Клянусь проектом по организации полевого турнира по историческому фехтованию на двуручных мечах второй четверти двенадцатого века на Волге… — Не этим, Лёнь. — Хорошо, клянусь дачей. — Дачей с озером! — С озером, Андрюх. Рыцарь приободрился, поёрзал ещё. В квартире было подозрительно тихо, Лёня не слышал особо даже шума дождя, который просто поскрёбывался им в окно, как робкий гость. Тихо, слышно как стучит Лёнино глупое сердце. — Короче… я же ей ну, изменю, если с другой женщиной, правильно? С мужиком, тем более другом, не считается… — быстро выложил Рыцарь и замер, уставившись на Лёню в тревожном ожидании. — Супер-коп. Этот коп не знает слова стоп. — Ты когда-нибудь стрелял в воздух с криком «аааааа»? Лёня удивлённо вытаращился, похлопал глазами. — Ты предлагаешь… Чего ты предлагаешь? — Вот ты у себя со своими этими… там же и Шурик есть, и ещё ребята, ты же не брезгуешь, ну, если с мужиком. Лёнь! Ну мне некого попросить, совсем. Не злись… У Лёни всегда всё было написано на лице, поэтому он тут же изо всех сил напряг каждый мускул, застыл скорбной маской. Хорошо тут темно, не видно, какие дикие у него стали глаза — их-то не напрячь. — Ну прости, блин, я не знал, что тебе противно, — вздохнул Рыцарь и весь поник. — Я думал, тебе что я, что Шура, не особо важно. Кого целовать, чтоб получалось лучше. Лёня открыл рот, набрал побольше воздуха — если бы мог сказать, как именно и что ему важно, Рыцаря б снесло его речью на другой край дивана. Вот он, подходящий момент, бери да признавайся. Андрюха охуеет, соберёт манатки, свалит. Или, что ещё хуже — останется, но Лёня будет знать, подтвердит на опыте, что ничего у них быть не может. Друг… — Андрюх, ты мелодрам насмотрелся? Чего поцелуям учить, там же просто всё, раз два и… — В мелодрамах учат, а потом сами, ну, мутить начинают, это я шарю, — заговорил Рыцарь, радостный, что Лёня идёт на переговоры, — а мы ж братаны, ну. Это другое, не боись, западать не собираюсь. Он ласково улыбнулся, придвинулся ближе, так, что Лёня чуть не заскулил собакой. Фильм тихо плыл на фоне, приглушённый и неважный. «Западать не собираюсь», слышал Лёня снова и снова, будто слова заело на старой кассете. — А чего просто, я раз-два даже не знаю… Веришь, нет, целовался один раз в жизни, в садике, помню только, что у неё нос в шоколаде был, — продолжал болтать Рыцарь, видя, что Лёня опять завис. — Ну давай. Тебе ж не противно. Я ж не прошу трахаться учить. — И то спасибо. — А чё хрипишь? — Не знаю, чипсы в горло попали. — Хочешь, я достану? Рыцарь поиграл бровями, облизал губы так, словно пытался переиграть Ромео и Джульетту на экране в метре от них. Лёня фыркнул со смеху, а в груди всё разом жалобно заныло, потянуло, словно внутренности завязали в болючий узел. «Я ему просто друг, и это навсегда». — Да ну кончай кривляться, — попросил Лёня онемевшими губами. — Давай, лады. Фильм досмотрим потом. — Прям щас? От души, спасибо! — Да погоди. Как вот можно так… Ты хотя бы эту свою представляй, а то далеко не уедем. Ты ж её целовать хочешь? Лёня кинул на Рыцаря долгий, жалкий взгляд, которым люди хотят увидеть то, чего нет. — Её. — Ну вот. Я — она. В области губ. Рыцарь взволнованно поёрзал, улыбнулся, сложил ладони на коленках. — Она, она… Так. Ну. Иди сюда? Его взгляд неуловимо поменялся. Наверное, Рыцарь думал, что так следует смотреть на желанную женщину, чтоб затрепетала и свалилась в его объятия, а на деле глядел ласково и нежно. Немного робко. Лёня моргнул, не решаясь сдвинуться с места. — Моя хорошая, — зашептал Рыцарь, придвигаясь ближе. Его дыхание коснулось Лёниной щеки и ухнуло сразу в сердце. Он прикрыл глаза, не выдержав такой пытки. — Иди сюда, — снова позвал Рыцарь, прихватил ладонью Лёнино плечо и потянул его на себя. — Я хочу поцеловать тебя. Так давно хочу… Можно? Они столкнулись носами, прижались, лоб ко лбу, и Андрюхино быстрое дыхание сплелось с Лёниным, тихим и осторожным. Он жалобно свёл брови. Когда они поцелуются, дороги назад не будет. Лёня узнает, каково это, и никогда уже не сможет забыть. Сможет ли он такое вынести, или лучше никогда не пробовать? Как там было ещё в одной умной книжке, «что лучше, говорить или умереть»? — Можно, — шепнул он. Надо тоже представить. Например, что он — не он вовсе. Что это Андрюхина женщина вместо неудачника Лёни сидит на диване и ждёт, изнывая от влюблённости, когда её поцелуют. Что у неё, а не у Лёни, где-то в горле гулко бьётся сердце и холодеют ноги. Она бы… взяла Рыцаря за плечо? Тоже потянула бы на себя, ближе, вплотную, чтобы тот упёрся своей коленкой в её и сладко вздрогнул. Она бы первая наклонилась к его губам, потому что не могла бы больше терпеть и ждать. Легко поцеловала бы нижнюю, тёплую и мягкую, потом верхнюю, лизнула языком между ними, чтобы Рыцарь слабо охнул и разомкнул губы. Позволил углубить поцелуй. Лёня наклонил голову, зажмурился. Пока он не откроет глаза, всё это не рассыпется. Рыцарь приноровился к лёгким влажным поцелуям, тоже вытянул язык, коснулся Лёниного, сплёлся с ним на пару мгновений и снова охнул. — Нормально? — спросил он, не отлепляясь от губ. Лёня — нет, не он, а рыцарева женщина! — вместо ответа скользнул языком дальше, лизнул чужие зубы, чуть качнулся вперёд чтобы превратить поцелуй в мокрый и глубокий. Она бы… тоже положила руку ему на плечо, перебирала бы в пальцах мягкие, торчащие во все стороны волосы. И Рыцарь точно так же растерянно дышал бы ей в рот, стараясь делать всё как она. Лизнуть, открыть пошире, прикусить, поцеловать. — Нормально? — снова пропыхтел Рыцарь, удерживая Лёню за руку. Нихуя не нормально. Он раскрыл рот шире, Андрюха повторил — послушный, подающий надежды ученик — и Лёня обхватил губами его подвижный, мокрый язык и всосал в рот, словно леденец или… — Чувак, бл! Рыцарь вздрогнул, завозился, но рта не закрыл — просто загнанно, восторженно дышал. Похуй, подумал Лёня с отчаянием. Рыцаревой женщины тут нет и не было никогда. Никто её не целует взаправду, а понарошку не считается. Рыцарь дрожал — Лёня протянул вторую руку, погладил его по спине, проверил — дрожал от него, его рта, его языка, не от женщины. Лёня вздрагивал тоже. При всей своей влюблённости, он всегда боялся, что она на поверку окажется блажью, просто тоскливым воплощением привязанности одинокого человека к другому — в Шуриных книжках было полно чушни, но эта фигня Лёню в своё время пробрала. Может он вообще любит этот, образ, а не Андрюху? Просто тот подвернулся так удачно, занял собой всё сердце, что не продохнуть. Но поцелуй не врал, и Лёня дрожал от ужаса и восторга. К несчастью, это было оно. — Лёнь, — замычал Рыцарь, уже полулежа на диване, — Лёнь… погоди!.. Они сплелись, как-то незаметно повернулись друг к другу целиком: Лёня обеими руками притянул Рыцаря к себе, беспорядочно гладил по спине и волосам. Андрюха поднял ногу, согнул в коленке и опирался на неё, как на единственное устойчивое в этом зыбком мире первых поцелуев. Он уже давно перенял Лёнину манеру целоваться, широко, жадно открывал рот и мазал языком по зубам. Это оно, в смятении подумал Лёня, как же теперь… чего теперь… Он стиснул Рыцаря в объятиях, потому что вот-вот должен был отпустить, пока тот ничего не понял — не совсем же дурак. В отчаянии укусил его, потом ещё и ещё, снова обхватил язык губами и втянул напоследок. Рыцарь сладко вздохнул под ним. Лёня открыл глаза, расцепил руки. Сел, отодвинулся, осмотрелся, заново привыкая к миру вокруг: вроде бы такой же, но совсем иной, будто в зазеркалье. Рыцарь приподнялся следом, утёр ладонью блестящий рот, моргнул и дёрнул головой. Он всегда так делал, когда тупил, не мог найти вещь, не мог вспомнить… Лёня знал слишком много. Лёня подмечал всё — потому что это было оно. Всегда было, сразу. — Ну и ничего себе, блин. Дела… — сказал Рыцарь, потерев нос. Лёня не выдержал и фыркнул от смеха. Рыцарь — тоже. Они переглянулись и заржали: красные, растрёпанные и потерянные. — Ты… ниче лучше не мог сказать?.. — сквозь смех пропыхтел Лёня. — Ну извини… Тебе отзыв нужен, что ли? — Пять звёзд! Они похихикали ещё пару минут, постепенно успокоились, затихли. Лёня никак не решался двинуться с места, чтобы не спугнуть… хуй его знает, что. Рыцарь снова уставился в телевизор, попытался сделать вид, будто ничего и не было — и в его светлых, таких любимых глазах, снова заплясали голубоватые всполохи. — Лёнь, на самом деле, очень круто было, спасибо, — тихо сказал он, осторожно трогая губы пальцами. — Да чё там, я… — Ей стопудово понравится. Я, вроде, всё запомнил. — Да? Ну, рад помочь… — прогудел Лёня, комкая в пальцах уголок пледа. — Ты точно не обижаешься? — Нет, ты чего. Мне раз плюнуть. Лёня вдруг подумал, что тоже всё запомнил — сначала Рыцарь целовался, будто девчонка, нежно и мягко, потом понял, как ещё ему хочется и стал чуть ли не грубоватым, но это хорошо, хорошо… Сначала всегда наклонял голову влево, прикрывал глаза и только потом целовал. Издавал этот смешной, трогательный звук, что-то между мычанием и пыхтением. Давал себя обнять. Лёня поднял глаза на экран и тихонько, неуверенно улыбнулся. — Убийц бедняжки Лесли ещё не взяли? — Вообще-то, убийца всего один… Вообще-то, убийца всего один… Вообще-то, убийца всего один.