Ты тёплый, как весеннее солнце

      Минхо выходит из душевой, топчется по коврику, чтобы аккуратные омеги не ругались из-за луж на полу, зачёсывает влажные волосы. Он весь день работал: сначала с Чанбином занимался в зале, потом с Чаном записывался в студии, а вечером дал интервью для модного журнала. Поэтому наконец-то хорошенько помыться — это не только о чистоте. Это в большей степени о том, чтобы мысленно перезагрузиться и стереть с себя усталость длинного дня.       Минхо оглядывает себя в зеркале, поглаживает пресс, который за последние пару месяцев тренировок стал выделяться, горделиво играет грудными мышцами. Нужно будет как-нибудь отблагодарить Чанбина за то, что ему всё-таки удалось затащить Минхо в спортзал.       Альфа открывает шкафчик и досадливо морщится: все чистые полотенца закончились, а он не догадался проверить их заранее. — Сынмин! — кричит Минхо, приоткрыв дверь. Насколько он помнит, сейчас в общежитии только омега: остальные мемберы ещё утром сказали, что будут поздно. — Сынмин, принеси полотенце!       Омега тут же отзывается из глубины дома, семенит в сторону ванной, стучится. — Входи! Можно! — отвечает Минхо, и Сынмин, заглянув в ванную, вскрикивает и, бегло очертив взглядом фигуру альфы, закрывает полотенцем лицо.       Альфа удивлённо замирает, а потом чувствует, как смущение овладевает и им: он настолько свыкся с мыслью, что живёт в стае, что забыл о главном: у него с Сынмином ещё ничего не было. И, судя по словам Чана, ещё ни с кем в стае не было, а может, в принципе ни с кем и никогда.       И если Сынмин действительно девственник, нет ничего удивительного в том, что он напугался, увидев обнажённого Минхо. — Прости, — неловко смеётся альфа и поворачивается к нему спиной. — Ничего. Держи, — отвечает Сынмин, и его голос стыдливо дрожит и становится слегка сдавленным, когда он протягивает полотенце.       Минхо, не поворачиваясь, берёт его и начинает неторопливо вытираться, но невольно поднимает глаза на зеркало, и по рукам пробегает нетерпеливая дрожь.       Потому что Сынмин заворожённо рассматривает альфу и даже сосредоточенно закусывает губу. Он разглядывает мышцы спины, которые Минхо непроизвольно напрягает, затем переводит взгляд на отражение и уже откровенно облизывает альфу глазами.       Но поднявшись от пресса к груди и шее, он невольно взметается выше и ловит напряжённый взгляд Минхо. И, округлив глаза, резко выдыхает и в следующую секунду выбегает за дверь.       Минхо облокачивается на раковину и раздражённо ерошит волосы: он напугал омегу, за которого отвечает не меньше вожака, и эта мысль тянет в горле разочарованием.       Нужно будет обязательно поговорить с Сынмином, чтобы ненароком, по невероятной глупости не испортить с ним отношения.       Однако разговор как будто отпадает сам собой, потому что Сынмин ведёт себя как обычно и даже будто бы липнет больше привычного. Он усаживается рядом и игриво наваливается на Минхо, когда тот объявляет перерыв и уходит на диван в углу танцевального зала.       Альфа сначала затихает, сбитый с толку вниманием омеги, который ещё вчера в смущении сбежал, увидев Минхо без одежды. Потом осторожно протягивает ладонь и мягко постукивает Сынмина по макушке. — Чего ты? — спрашивает альфа и чуть наклоняется вперёд, позволяя омеге просунуть между диваном и его спиной руку и захватить себя в объятия. — Ничего, — отвечает Сынмин, укладывая голову на грудь улёгшегося Минхо. Альфе остаётся только надеяться, что Сынмин не расслышит его внезапно ускорившееся сердцебиение. — Просто соскучился.       Это становится первым непонятным моментом: Сынмин — самый колкий омега стаи — внезапно становится слишком тактильным и без шуток заявляет о своих чувствах. Минхо задумчиво хмурится, но тянет омегу выше, полностью укладывая его на себя. Так их лица оказываются почти вплотную, и Минхо не может сдержать смелый взгляд, когда видит зардевшееся от смущения лицо Сынмина.       Альфа разглядывает губы омеги, которые, оказывается, вблизи выглядят очень привлекательными, и переводит взгляд на его глаза, а затем снова соскальзывает вниз и опять сталкивается со взглядом Сынмина, спрашивая разрешение.       И тот разрешает, неловко смотря в сторону, но вытягивая губы, и оставляет на губах Минхо нервное дыхание, когда тот притягивает его ближе.       Поцелуй с Сынмином кажется чем-то новым: он непохож на поцелуи со страстным нетерпеливым Феликсом или спокойным властным Чаном. Сынмин целуется неуверенно, будто у него особо не было практики до вступления в стаю, но очень старается, и это пробуждает в груди Минхо мягкое рычание.       Он старается быть осторожным, чтобы не спугнуть доверчиво открывшегося ему омегу и ласково лижет его губы, оттягивая их и вызывая у Сынмина тихие стоны. Минхо слышит довольное воркованием и, отстранившись от омеги, поворачивает голову. Чан стоит рядом, оглядывая своих разомлевших щенков, и Минхо улыбается вожаку, прижимая засопевшего от смущения Сынмина к груди.       Чан кивает Минхо, придерживая разыгравшиеся от нежности феромоны, чтобы не вторгаться в пространство парней, и отступает к остальным омегам, забавно сгрудившимся на полу в центре зала.       Минхо чувствует, как благодарность бьёт ключом в груди и заполняет всё его тело, потому что Чан всегда заботливый и понимающий, особенно когда дело касается моментов, в которые внутренние звери мемберов могут почувствовать конкуренцию и вырваться наружу.       Минхо стискивает Сынмина крепче, обнюхивает его, довольный тем, что запах омеги теперь отдаёт оттенком мяты, и позволяет себе прикрыть глаза, вслушиваясь в биение сердца своего омеги.       Второй странный момент наступает, когда в очередной вечер Минхо возвращается домой. Он начинает готовить ужин, но не может найти нужные приправы, поэтому идёт к Сынмину, который всегда знает, где что лежит.       Альфа проходит к спальне Сынмина и Хёнджина и собирается постучаться, но замечает, что дверь приоткрыта, и невольно заглядывает в щель. И замирает.       Кровать Сынмина как раз стоит спиной ко входу, поэтому Минхо невольно видит экран его телефона. И то, что он там видит, заставляет его крепко сжать ручку двери и проморгаться.       Сынмин рассматривает его фотки. Те, которые сделали на концертах и фанмитингах, и те, которые Минхо сам присылал в общий чат: в одних спортивках или даже боксерах, на кровати или в ванне с пеной, в спортзале или на диване в гостиной. На них он смешной, милый, показушный, злой, временами сексуальный — что ж, даже сам Минхо признаёт, что он горяч.       И Сынмин листает и листает их, и альфе становится понятно, что он все их сохранил в галерею. Минхо отступает и возвращается на кухню: решает оставить омегу на случай, если тот захочет уединиться. Конечно, становится странно от мысли, что буквально в соседней комнате на тебя, возможно, будут дрочить, но что поделать: стая есть стая и привлекательность Минхо есть привлекательность Минхо.       Вопросов, конечно, меньше не становится, потому что дело не в том, что кто-то из стаи теоретически может на него передёрнуть, а в поведении Сынмина в целом. Обычно он сдержанный, в каком-то смысле отстранённый и немного ехидный с Минхо, а сейчас заваливает альфу вниманием и даже в одиночестве не хочет расставаться с его образом.       Минхо вздыхает и решает самостоятельно отыскать специи. Готовка хотя бы поможет ему успокоиться, а потом, если случится что-то ещё, он будет действовать по обстоятельствам. А если окончательно запутается, у него всегда есть Чан и Чанбин которые дадут совет.       Минхо ложится спать, сделав растяжку, потому что мышцы за день забились и в принципе подобное всегда его расслабляет. Он плотно укутывается в одеяло, так как котёл в их доме сломался и отопления не будет ближайшую неделю, и почти сразу скатывается в темноту сна.       Просыпается, потому что становится жарко. С трудом разлепляет глаза, бросает взгляд на окно, в которое только-только начинает просачиваться тусклый свет, и откидывает одеяло. На часах ещё и пяти нет, и альфа удручённо рычит, недовольный тем, что проснулся в такую рань. Вздыхает и распахивает глаза, когда сонный мозг наконец-то улавливает запах ириса.       Минхо резко поворачивает голову и чуть не врезается лбом в лоб Сынмина. Он, горячий, разомлевший, лежит к Минхо вплотную, и его чистый нетронутый запах пробирается в лёгкие альфы и тревожит его зверя.       Минхо сам не успевает сдержаться, когда из глубины прорывается дрожащий рык, и он зажимает рот ладонью, потому что, если Сынмин проснётся, не будет знать, что делать. Вернее, сделает всё, чтобы не выпустить омегу из комнаты.       Но Сынмин внезапно приоткрывает глаза и, сонно моргая, смотрит на Минхо, и при взгляде на взъерошенного разморённого омегу у альфы внутри внезапно поднимается столько нежности, что зверь поджимает хвост и скрывается вглубине. — Ты чего тут? — шепчет Минхо и робко тянется к его лицу, чтобы погладить омегу по щеке. — Джинни ушёл к Чанбину, а я не хотел спать один, — бормочет Сынмин хриплым спросонья голосом. — Трусишка, получается? — подшучивает Минхо, и Сынмин несильно бьёт его кулаком по плечу. — Ладно, всё хорошо: я понимаю, что для омег это важно. А сейчас поспим ещё чуть-чуть?       Сынмин хмурится и дует губы. — А как же волшебный поцелуй перед сном? — ворчит он. — Хочешь поцелуйчик? — смеётся Минхо и придвигается вплотную, когда Сынмин начинает стыдливо сопеть. Для омеги задавать подобные вопросы — очередной смелый шаг, и Минхо, если честно, такой новый прямолинейный Сынмин очень нравится.       Альфа касается губами сухих губ омеги, посасывает нижнюю, прежде чем скользнуть языком по верхней и проникнуть в рот. Сынмин всё ещё неуверенный, но старается открыться, показать, что доверяет Минхо, а тот пытается сделать вид, что не замечает, как Сынмин трётся о его ногу. Зверь, заворочавшись, поднимает голову, но Минхо подавляет его, уговаривает подождать ещё: напугать своего девственного омегу никак нельзя. Обещает внутреннему альфе, что пойдёт на уступки, если Сынмин согласится на близость.       А пока Минхо успокаивает внутреннего альфу, оставляя на лице Сынмина влажные следы, слушая его тихие хныканья. Альфа не может перестать улыбаться, потому что омега хмурится, лишившись губ Минхо и тычется в его щёки своими губами, пытаясь вернуть мокрый глубокий поцелуй.       И альфа даёт его Сынмину, снова толкаясь в приоткрытый рот и слегка оттягивая его волосы. Омега стонет, притираясь к бедру Минхо активнее, и рациональное зерно в голове альфы твердит ему, что Сынмин вряд ли понимает, что делает, потому что подчиняется внутреннему омеге.       Поэтому он постепенно сводит поцелуи к лёгким чмокам и поглаживает омегу по спине, успокаивая. Сынмин постепенно затихает и, окутанный запахом мяты, совсем скоро засыпает. Минхо облегчённо вздыхает: он справился, он не навредил своему омеге.       Альфа засыпает с этой мыслью, но просыпается один. Он потягивается, недовольно зажмуривается и встаёт с кровати. Сынмин, видимо, уже ушёл в душ, оставив только кофту, и Минхо вжимается в неё носом, дышит запахом ириса, пытаясь компенсировать заметавшемуся зверю отсутствие омеги.       Это срабатывает, и зверь снова послушно отступает перед волей своего хозяина. Минхо решает не вторгаться в личное пространство мемберов, которые по очереди принимают душ, так что откладывает чистку зубов и отправляется готовить завтрак. Альфа варит кофе, ставит кипятиться воду для рамёна, разогревает вчерашнюю свинину. Он так увлекается готовкой, что утекает в свои мысли и вздрагивает, когда поворачивается к двери и видит, как на кухню входит Сынмин. У него после душа мокрые волосы и — мать твою! — он без футболки! Минхо быстро отворачивается, чтобы не начать пялиться на омегу, но перед глазами продолжает гореть картинка торса Сынмина со слегка проглядывающими мышцами пресса и груди.       Он безумно сексуальный. — Доброе утро, — наконец проговаривает Минхо, удивлённый тем, что Сынмин не поздоровался первым. — Доброе, — отзывается омега и продолжает грызть сладкие сухари. — Всё нормально? — напрягается Минхо, и, подойдя ближе, касается сынминова плеча. — Да, всё хорошо, — отвечает омега и невольно ведёт плечом, будто хочет сбросить руку альфы. — Ладно, — отвечает Минхо. — Скоро будет завтрак.       Он выглядит спокойным, когда склоняется над кастрюлей и помешивает лапшу, но на самом деле с силой стискивает кулак свободной руки, борясь со взбесившимся альфой.       Нет, на самом деле, он не верит словам Сынмина, и его зверь рвёт и мечет от мысли, что с его омегой что-то происходит, но он не доверяет ему.       Что ж, сила зрелого альфы именно в том, что он имеет огромную власть над своим животным проявлением, поэтому Минхо глубоко вдыхает и возвращается к готовке. Если надо, он даст омеге время, чтобы он разобрался со своими проблемами.       Сынмин, однако, снова заводит Минхо в тупик. Уже к обеду он возвращает свою прилипчивость и даже становится слегка назойливым. Он слоняется туда-сюда и каждый раз оказывается рядом с Минхо: сто раз приходит на кухню попить, когда альфа в очередной раз готовит; постоянно приходит к нему с глупыми вопросами, когда Минхо уходит отдыхать в спальню.       В конце концов Минхо не выдерживает. Кажется, поговорить всё-таки придётся. — Сынмин, — зовёт он, когда омега приходит к нему за корректором, которым раньше никогда не пользовался. — Что происходит? — В смысле? Мне просто нужно было замазать помарку и я пришёл за корректором, — Сынмин удивлённо поднимает брови, но Минхо слишком долго знает его, чтобы не почуять подвох: омега всегда, когда врёт, опускает левый уголок губ. — Сынмин, — повторяет Минхо и ловит его за кисть, — что с тобой? Ты хочешь меня о чём-то спросить, но стесняешься или боишься?       Омега судорожно выдыхает, хмурится, понимая, что его раскололи, не поднимает глаз. А потом, на секунду метнувшись взглядом к глазам Минхо, стыдливо, едва слышно шепчет: — Я тебя хочу, хён. — Что? Хочешь меня? — переспрашивает альфа и восторженно выдыхает, когда Сынмин кивает. — Очень хочу, а ты меня отверг. — Отверг? — непонимающе смотрит Минхо. — Я? — Да. Я ночью всячески пытался показать, что готов тебя принять, но ты просто перестал меня целовать и заснул. — Так ты же заснул первым… — быстро моргает альфа и похлопывает себя по щекам. — Я притворился, чтобы не вызывать вопросы, — совсем тихо отвечает Сынмин и высвободить запястье из захвата. — Нет уж, — усмехается Минхо и притягивает Сынмина за талию к себе на бёдра, захватывает его руки, не давая вывернуться. — Достаточно уже бегал от меня.       Омега возмущённо швыркает носом, но Минхо успевает увидеть на его губах слабую улыбку и воспринимает это как знак. Он льнёт к его губам, мягко фырчит, поглаживая бока Сынмина, на пробу опускает ладони на ягодицы. И, не почувствовав сопротивления, оглаживает их уже под тканью шорт и белья.       Сынмин, оказывается, умеет кусаться. Минхо без понятия, у кого он этому научился, но что-то подсказывает, что у Хёнджина или Джисона: уж они-то никогда не откажутся поэкспериментировать и, в принципе, пососаться. У альфы сносит крышу от зубов омеги на своих губах, и он наконец-то даёт своему зверю волю. Тот срывается с места и несётся по артериям, ударяет в голову и заставляет зубы ныть. — Сынмин, пожалуйста, — задушенно шепчет Минхо, — Минни, умоляю, мой славный дорогой щенок!.. — О чём ты просишь, альфа? — с лёгкой хрипотцой спрашивает омега, и Минхо в который раз удивляется доминантности, которая каким-то образом пробудилась в Сынмине. — Хочу поставить тебе метку, — порыкивает Минхо, чувствуя, как дрожь юркой змеёй ползёт по ногам и обвивает полувозбуждённый член. — Так поставь, — властным спокойным голосом отвечает омега, и от прошлого Сынмина внезапно не остаётся ни следа.       Минхо стонет, сражённый новизной своего омеги, и на мгновение теряется, вылизывая и вылизывая его шею, но Сынмин сам вдавливает альфу в железу, и Минхо наконец-то вонзает в кожу зубы. Да, метка временная, но как же она приятно отзывается в груди, особенно под тихое шипение покорившегося омеги!       Или, может, покорившийся здесь, наоборот, альфа?.. Потому что Сынмин явно не стесняется, ёрзая на коленях Минхо и исцеловывая его губы. — Минни, подожди, давай немного медленнее, — просит альфа. — Это же будет твой первый раз? — И что? Я не боюсь, потому что доверяю тебе.       И Минхо окончательно срывается. Он роняет омегу на кровать, сдёргивает с него шорты с бельём и, стянув с себя спортивки, втискивается между ягодиц Сынмина. — Можешь сразу, — стонет омега, ладонями прижимая таз Минхо ближе. — А… — начинает Минхо, но пройдясь пальцами по раскрытому входу, возбуждённо рычит. — Как ты… Кто научил?.. — Секрет, — подмигивает Сынмин и мысленно благодарит Феликса, который не только поделился с ним тайнами соблазнения, но и рассказал ему о главной слабости Минхо: когда альфа перевозбуждён, ему очень хочется подчиняться.       И Сынмин не упустит возможности выпустить на волю своего омегу, который внезапно для него самого оказался доминантным. — Возьми меня, альфа, — мурлычет омега и тянет Минхо на себя за отросшие волосы. Он, видимо, опьянённый мыслью о том, что его желают, вообще перестаёт стесняться и податливо раздвигает ноги. Минхо жадно глотает воздух, до отказа наполненный запахом свежего, только что расцветшего ириса.       Он осторожно толкается головкой между ягодиц, потому что понимает всю ответственность, которую на него возлагает близость с нетронутым никем омегой, и облегчённо выдыхает, когда мышцы расслабляются и позволяют ему протиснуться в жаркую глубину.       Этот омега наконец-то его. Этот невероятный, совершенный омега, первую власть над которым Чан разрешил получить именно Минхо.       Альфа толкается плавно и глубоко и совсем не может сдерживаться, да и не видит смысла: Сынмин под ним раскрывается всё сильнее и влажно скулит, весь исходит возбуждёнными звуками, сам двигается навстречу чужим бёдрам. И не умоляет ускориться, а почти приказывает, и Минхо, конечно, не может ему отказать. Он плавится жарким воском, позволяя себе быть слабым, ощущая чужую власть, которой так часто не хватает, потому что из старших над ним только Чан.       Он вгоняет член резче, с диким, почти животным удовольствием внутреннего альфы слыша хлюпанье смазки и заполошное дыхание Сынмина. — Ты такой чудесный, — хрипит Минхо, вбиваясь почти жёстко, но не грубее, чем сможет выдержать омега. — Я так сильно тебя люблю. — Я тебя… тоже, — отзывается Сынмин, продолжая подаваться бёдрами вперёд. — Очень-очень… сильно… люблю.       Он дышит через раз и, резко притянув к себе Минхо за затылок, впивается зубами в шею своего альфу. Он ставит метку на правах доминантного омеги, на правах члена своей стаи, но это первая метка омеги в их стае в принципе, и это удивляет альфу, но доводит до грани: теперь не только Сынмин официально принадлежит Минхо, но и Минхо — Сынмину.       Альфа кончает с глухим рыком, и омега не заставляет себя ждать: пачкает тёплыми вязкими струями животы обоих и тянется за очередным, таким нужным поцелуем. — Мой прекрасный щенок, — воркует Минхо. — Мой славный. Встанем вытереться?       Сынмин ворчит и демонстративно зажмуривает глаза, но его живот внезапно урчит, и Минхо смеётся: — Всё-таки придётся встать, солнце.       Омега продолжает притворно отпихивать Минхо и, на самом деле, ощущает себя по настоящему уставшим. Альфа чувствует это и сам встаёт, чтобы навести порядок, а потом склоняется над Сынмином и, чмокнув его в лоб, бормочет: — Я сделаю тебе какао с зафирками.       Омега улыбается, уже кое-как моргает: поток эмоций стремительно скашивает его. Минхо от умиления морщит нос и торопится скорее разобраться с незамысловатым напитком.       Он усаживается за стол, ругается, потому что кто-то из мемберов снова забыл закрыть окно и выстудил кухню, а молоко, как назло, греется слишком долго и ноги начинают леденеть.       Альфа несколько раз проверяет дремлющего Сынмина, уютно свернувшегося под одеялом, и мечтает научиться ускорять время, чтобы побыстрее юркнуть в тепло постели. Он бродит по гостиной, которая напрямую соединена с кухней, рассматривает фотографии стаи. Минхо так всех их любит и так сильно хочет защищать до самого конца, что влюблённая улыбка крадёт место на недавно недовольном лице альфы.       Минхо наконец-то делает какао, бросает в него зефирки и, мелко дрожа, возвращается в комнату. — Уже спишь? — шепчет он, и сонный омега неуклюже ворочается в кровати, приподнимаясь.       Альфа ставит кружку на тумбу рядом с ним и скорее проскальзывает под одеяло, заставляя Сынмина невольно поморщиться от того, какой холодный Минхо. — Замёрз? — спрашивает Сынмин, опутывая ледяные ноги альфа своими.       Минхо сгребает омегу в объятия, утыкается носом в изгиб его шеи, которая теперь отдаёт очётливо смешавшимися запахами мяты и ириса. Альфа так сильно горд своей выдержкой и тем, как внезапно удивительно проявил себя Сынмин, что восторг охватывает его мягкими ладонями и задабривает удовлетворённого внутреннего зверя. — Очень замёрз, — шепчет он в губы своего омеги. — А ты тёплый, как весеннее солнце.