Пойди туда, не знаю куда

      Выдох и вдох.       Грустно и щемит где-то в груди. И вот не поймёшь: то ли депрессия, то ли легла неудачно. Надо попробовать перевернуться на спину. А, нет, тогда из бокала уже не получится пить. Придётся дальше так лежать, пусть дальше болит. И она втыкается лицом в подушку обратно.       Впрочем, ничего нового: обычный вечер пятницы, обычная двушка на шестнадцатом этаже и большой город, что мерцает разноцветными огнями за окном. По пути движения от прихожей до мягкой горизонтальной поверхности лежит сначала одна туфля на тоненьком каблуке, потом — вторая. На краю двуспальной кровати лежит хозяйка, свесив вниз руку с полупустым бокалом вина, и — нет, в рубашке, пиджаке и юбке не удобно, но так вышло, и — да, плюхнуться макияжем в наволочку было откровенно плохой идеей. Где-то на фоне Алиса немного гнусавым голосом сильной и независимой женщины подвывает что-то про суперзвезду, бары, кухни и каких-то цариц. Двадцать первый век на дворе, откуда им взяться. И принцы давно перевелись, и кони. Да что там говорить, даже избы больше не горят. Всё хорошо, всё удобно, всё есть. А может, и нет, может, мы потеряли что-то важное по пути сюда, и точно не туфлю. Теплоту, душевность, искренность, умение верить и любить. А может, это только она потеряла, а другие и не теряли?..        А может быть корова, Света, заканчивай пить. На душе светлее не станет от красного полусухого, но бесит-то как. Впрочем, ничего нового: обычное одиночество. Света поднимает тяжёлую голову и волевым движением руки ставит бокал на пол, а сама переворачивается на бок и натягивает одеяло до ушей.       — Алиса, заткнись.       — Я вас не понимаю. Если вы хотите узнать, какая сегодня погода, скажите мне…       — Алиса, стоп!       Дьявольское устройство замолкает, а комок одеяла на кровати вертится влево, вертится вправо, пыхтит. В итоге наружу высовывается одна нога, после чего слышится громкий и отчётливый выдох облегчения, довольное сонное сопение, и квартира постепенно погружается в тишину.       Где-то вдалеке слышится звон. Довольно раздражающий. Потому что посреди ночи раздражает, в принципе, любая вещь, которая мешает спать. Звон не прекращается, и Света садится в непонимании. Одеяло сползает вниз. Волосы развеваются на ветру, и от этого немного холодно. Она ёжится и трёт ладонями плечи, смахивая пристроившегося было настырного комара. Летом их всегда так много. Надо спреем побрызгаться, в шкафу стоит. По пути до спасительной брызгалки приходится: споткнуться о бокал, о первую туфлю, о вторую и об край стола, поднять бокал, расшвырять туфли, потереть ушибленное колено и найти средство от комаров закончившимся в шкафу под деревом. Делать нечего, выход один — отломать ветку и отмахиваться от кровососов ею. Только бокал придётся тут в травке оставить, хотя зачем, лучше с собой прихватить, всяко пригодится. Вдруг пьянка, а налить некуда. Негоже. Где-то на подкорке скребётся какая-то явно умная и дельная мысль, но это остаётся без внимания, и балансируя по узкой и извилистой тропинке, Света идёт туда, куда ей вот прям сейчас точно нужно.       Вокруг почти ничего не видно, но при каждом шаге по ногам приятно щекочет мягкая трава. То тут то там мелькают светлячки, по бокам попадаются яркие цветы с закрытыми бутонами, а вдалеке можно угадать силуэты высоких деревьев, упирающихся вершинами в небосвод. Кажется, будто они подпирают его, чтобы не упал и не уронил огромную луну. Наверняка, она тяжёлая. Её серебристый свет покрывает всё пространство, в нём можно разглядеть каждую травинку, каждый лепесток, даже жучков и гусениц, ползущих по стеблям.       Среди розовых кустов видно какое-то шевеление. Света подходит поближе и обнаруживает пухленького кролика, застрявшего между шипов. Его ушки испуганно прижаты, лапки дрожат, а персиковая шёрстка местами свалялась и нахватала мусора и репейника. Видимо, малыш сидит тут уже давно, нужно спасать. Оказанию скорой помощи мешает занятость обеих рук. Света замирает в раздумьях, глядя то на ветку, то на бокал. Приняв очевидное решение, она откидывает палку подальше и, аккуратно придерживая кролика, раздвигает стебли и вытаскивает лапу. Зверушка тут же забирается ей на руки и принимается ластиться. Она гладит его, пока он не издаёт какой-то писк и не спрыгивает вниз, убегая в сторону от тропинки, постоянно оборачиваясь и качая ей пригласительно ушками. Продираться сквозь траву оказывается тем ещё удовольствием: колготки все в стрелках, а юбку приходится задрать повыше и придерживать одной рукой. Они бредут довольно долго, ничего не меняется, только раздражающий звон становится всё громче. Наконец, кролик останавливается, пищит что-то неразборчивое на кроличьем и куда-то исчезает. Света смотрит вверх и видит дерево, на ветвях которого подвешены вперемешку висельники и бутылки. Последние болтаются на ветру и при стуке издают громкий «дзынь». Бесит-то как. Света переводит взгляд на свою руку, держащую бокал, долго смотрит и зашвыривает его подальше.       — Да вы достали! Подумаешь, выпила женщина в пятницу вечером. Ну вас.       И, подобрав снова юбку уже обеими руками, она, остервенело отпихивая всё мешающееся под ногами, возвращается обратно на тропинку. Та оказывается буквально в двух шагах. Где-то на подсознании снова начинает скрестись. Отсутствие бокала в руке и освежающая злость способствуют тому, что Света наконец слышит этот скребущийся звук и останавливается. Скребёт пальцами по затылку — не помогает. По макушке. Тоже нет. Такая же судьба постигает виски, шею и зачем-то подмышки. В итоге, не придумав ничего умнее, она садится на аккуратно расстеленный на траве шерстяной плед, берёт в руки сэндвич с курицей и омлетом — во всём мире нет ничего вкуснее — и начинает думать, запивая еду кокосовым молоком через трубочку. На подкорке уже не скребётся, а буквально верещит. Неприятный, между прочим, звук, чтоб вы знали. Из-за него не слышно пения птиц, шелеста ветра, кваканья лягушек на болоте. Говорят, на некоторых болотах не водятся комары. На этом — их явно нет, иначе закусали бы. Зато могут водиться аллигаторы. Бррр. Света заглядывает в мутную воду за пределами лодки, где ничего невозможно разглядеть, и радуется, что у неё такое надёжное пристанище. Она дожёвывает сэндвич и тут до неё доходит.       Вы когда-нибудь испытывали это ощущение: в самом сне понять, что вы спите? Существуют даже целые секты верующих в особый ночной потусторонний мир, осознанные сновидения, астральные путешествия. В общем, кто во что горазд. Но менее удивительным чувство от этого не становится. Ученые утверждают, что сны — это наши собственные мысли. Утверждать они могут что угодно, но на самом деле это просто фантастически! Это будто смесь космической невесомости и философской фатальности: каждое движение одновременно и принадлежит тебе, и ни капли от тебя не зависит. Невероятно: ощущать, что с одной стороны, твой разум сотворил это из твоих же собственных мыслей, а с другой стороны, что ты совершенно никак не можешь на происходящее повлиять и вынужден безвольно плыть по течению сна.       Кстати, о течении.       Лодка, управляемая никем, добирается до какого-то островка и утыкается носом в илистый берег. Света подтягивает её на землю, зацепившись багром за узловатый корень старого дерева, раскинувшего во все стороны свои ветви, с которых свисают плети мёртвого мха, паутина и, кажется, пара змей. Оценив местность и решив, что багор — вещь нужная, она перехватывает его покрепче и перешагивает край лодки, ступая на влажную, проваливающуюся под ногами почву. Через несколько десятков шагов подсыхающая на ступнях грязь постепенно тяжелеет и по ощущениям начинает напоминать чугунные валенки, приходится останавливаться и отдирать её от несчастных колготок, а остатки оттирать пучками травы. В итоге до завалившейся набок хижины Света добирается измазанная целиком. Ведь это же сон, глупый мозг, подумай о том, что так ходить неудобно, и всё само почистится. Но нет. Чёрные волнообразные разводы как были, так и остались. Она грустно вздыхает и хочет было постучаться в покрытую зелёной тиной и белёсой плесенью дверь, как та распахивается сама.       На пороге стоит скрюченная старуха. Её седые волосы клоками торчат во все стороны. Особенно выделяются три длинные белые щетинки на огромной бородавке, украшающей загнутый с горбинкой нос. Густые брови нависают над глубоко посаженными, горящими недобрым огнём глазами. Ведьма ухмыляется, и Света недовольно кривится. Нельзя что ли было вспомнить симпатичную и удобоваримую шамаханскую царицу, ну из каких детских сказок в её голове выплыло это престарелое чудовище.       — Я попрошу без эйджизма! — каркающим голосом возмущается вдруг старуха. — Или я тебя скормлю аллигаторам!       — Не надо аллигаторам!       — Тогда молчи и слушай, — ведьма вся подбирается, задирает подбородок повыше и, сделав максимально загадочное лицо, протягивает руку вперёд, указывая сучковатым пальцем на девушку. — Пойди туда, не знаю куда, принеси мне то, не знаю что. Тогда болота выпустят тебя, и ты сможешь попасть домой.       Света аж закашливается. Хорошо, что она на порнхаб давно не заходила, а то сон мог и в более интересные места послать, буквы на три пешим ходом. С него станется, это ж её сон. Лучше б в винно-водочный послали, там всё понятно, всё знакомо, с закрытыми глазами ориентироваться можно. Бабка смотрит на неё с недовольным видом. Наверное, предполагалось, что бежать выполнять задание нужно немедленно. Света борется между уважением к старшим и желанием зарядить старухе по голове багром. Воспитание побеждает.       — Простите, пожалуйста, а поконкретнее адреса нет?       — А, — всплескивает руками ведьма, — конечно, есть. Сейчас. — и торопливо скрывается внутри.       Пока Света стоит в ступоре — а что так можно было? — за дверью слышится какое-то копошение, сердитое бормотание, что-то падает, с громким уханьем из маленького окошка вылетает стайка больших серых сов. Говорят, стая сов правильно называется парламент. Сразу представляются птицы, усевшиеся на ветке в ряд с невероятно важным видом и вытягивающие по очереди шею, чтобы громко угукнуть. Настоящие парламентеры. Наконец, дверь со скрипом открывается, и старуха протягивает ей клубок.       — Это что?       — Клубок.       — Да вижу, что не навигатор. И что мне делать-то с ним?       На неё смотрят, как на дурочку.       — Конец нитки привяжи тройным узелком к мизинцу, а клубок брось на дорогу. Он выведет тебя туда, куда тебе нужно.       — Мне, — Света выделяет слово, — нужно домой, а не чёрт знает куда.       Старуха вздыхает, недовольно косясь.       — Привяжи и брось. Делай, как сказали, — отрезает она, впихивает ей в руки клубок, и недовольно фыркнув, исчезает в хижине.       На ощупь нитки мягкие, приятные и тёплые. Даже не хочется его в эту грязь бросать. Надо подальше отойти, вон там ровный асфальт. Брошенный клубок несколько раз вертится на одном месте, будто настраиваясь на ориентир, а потом быстро-быстро укатывается вдаль, между домами. Окна в них не горят. Все давно спят. От тихой улочки веет спокойствием и уютом. При желтоватом свете фонарей можно поразглядывать окружение. У некоторых домов стоят красивые разноцветные машины: от изящного «жука» до «хиппимобиля», а где-то лежат детские игрушки и к заборам прислонены велосипеды. Почти у каждого крыльца — пышные кусты гортензий, гибискусов и роз. Света аккуратно откладывает на край газона неуместный в этой идиллии тишины и безопасности багор и поднимает жёлтый мячик, скатившийся на тротуар. А потом, грустно улыбнувшись, бросает его в маленькую песочницу, явно собранную чьими-то умелыми руками и заботливо покрашенную. Чтобы дети могли играть.       На мизинце дёргается. Она отвлекается от раздумий и спешит за клубком. Тот вьётся по улицам и выводит её к супермаркету с названием, горящим яркими неоновыми буквами в темноте: «Туда, не знаю куда». Света цыкает и закатывает глаза, затем подхватывает первую попавшуюся тележку. Интересно, как она будет что-то покупать, ведь денег у неё нет, да и разве продавцы работают ночью. Ни одного не встречается по пути. Клубок мотается между витрин, пока не останавливается у одной, пустой, на которой стоит одна-единственная бутылка.       Шампуня.       На нём написано: «То, не знаю что». Очень оригинально. Она берёт бутылку с полки и долго рассматривает со всех сторон. Мелкие надписи на этикетке не различить. Конечно, Света, это же сон, мозг не будет придумывать содержание надписей на всякой ерунде в магазине. После некоторых размышлений она щёлкает крышечкой, чтобы понюхать. Все же так делают. Когда ходишь по магазинам, самое интересное — вдохнуть кучу ароматов шампуней, гелей для душа, пен для ванн. Уходишь потом счастливый и вкусностями надышавшийся. Наверно, у этого какой-то особенный запах, раз бабка за ним послала.       Однако после щелчка, слишком громкого для хрупкого пластика, всё вокруг заполняет густой дым. Когда он рассеивается, в тележке обнаруживается молодой мужчина с бородой, в кожаной куртке и чёрных джинсах с драными коленками.       Красивый какой.       Идеальный.       Она невольно натягивает манжеты своей рубашки на грязные пальцы и мелким движением пытается подтереть разводы от туши на лице.       — Не очень помогает, — выдаёт незнакомец.       Её челюсть от возмущения падает, как и всё остальное. Каков засранец. Но красивый. Она перестаёт прихорашиваться, проклиная себя в мыслях за дурацкую бабскую реакцию, смотрит на него и понимает, что всё-таки надо помочь человеку выбраться из тележки, в ней ведь явно неудобно сидеть. Только она думает протянуть ему руку, как он произносит спокойно и уверенно, так, будто мысли её читает.       — Да, спасибо, не откажусь от помощи.       Она снова подвисает от удивления на несколько мгновений, но потом, опомнившись, помогает ему подтянуться и, оперевшись на неё, выкарабкаться и встать на ноги. Мужчина оказывается выше её на добрую голову и нехило шире в плечах, хотя Свете всегда казалось, что она девочка немаленькая. Видимо, просто попадались мелкие какие-то, несущественные. Сверху хмыкают, и она обнаруживает, что уже вовсю лапает крепкие мышцы на его груди, не сильно скрытые тонкой серой футболкой. Всё такое, существенное. Ощутимое. Она ведёт взглядом по ключицам, шее, подбородку, губам, задерживается там, поднимает голову выше, почти запрокидывая её и начиная заваливаться назад от потери равновесия.       — Нихрена себе!       — Да, — без капли эмоций отвечает он и ловко ловит её обеими руками.       «Не мужчина, а мечта», думает она, ощущая на спине широкие тёплые ладони.       — Да, — снова говорит незнакомец, а Света вздрагивает и, не мигая, смотрит на него в упор уже с долей суеверного страха.       — Ты джинн что ли?       — Нет, — отвечает он, ставя её вертикально и бережно отряхивая весь мусор, что она нацепляла на себя, пока гуляла по местным достопримечательностям.       — Ну ты же из бутылки, значит, джинн, — не слушает она его. — А ты будешь исполнять мои три желания?       — Нет, — он достаёт из кармана белоснежный платок и начинает оттирать разводы макияжа на её лице. — Видок у тебя — огонь.       — А почему не будешь? Я хочу три желания! — она демонстративно топает ногой, но лишь больно ударяется босой пяткой о каменную плитку и обиженно шипит.       — Я и есть твоё желание. Других не будет, — он сокрушённо качает головой, глядя на неё, наклоняется и одним движением подхватывает её на руки.       Света громко охает и вцепляется в его плечи.       — Нет, ты не моё желание, — уверенно и нахально заявляет она. — Если бы ты был моим желанием, то ты был бы голым.       В тот же момент мужчина оказывается совершенно обнаженным. Он укоряюще смотрит на девушку и тяжело вздыхает. Явно жалеет, что не достался кому-то более адекватному. Она же только дёргается нервно, не зная, куда себя деть с красивого, голого и заботливого мужчины. Сверху опять хмыкают. Света вопросительно поднимает брови, потому что ничего смешного: приличные женщины не сидят на руках у всяких голых мужиков.       — Я не всякий. Я — твоё желание.       Ну и что, что желание, да, это, конечно, безусловно приятно, прижиматься к такому роскошному и определённо горячему представителю сильной части человечества. Но есть же какие-то нормы морали, правила. Да и неудобно как-то.       — Могу поудобнее перехватить.       Света вспыхивает от смущения и, не найдя приличного места, чтобы уткнуться лицом и спрятаться, просто сильно зажмуривает глаза.       — Просто пожелай мне одежду, а то уже поддувает, знаешь.       Она вспоминает его футболку и куртку и тут же чувствует, что касается ткани, а не обнажённой кожи. Глаза можно открыть и увидеть, что они уже куда-то идут, а он вполне одет. Точнее, он идёт, а она едет на нём. Это что же получается, на него не действуют правила сна? Не зря старуха хотела себе такой подарок. Знает толк в шикарной жизни. Однозначно. А если пожелать что-нибудь интересное?       — Это по-твоему «интересное»? — в его голосе слышится сарказм.       Света смотрит на него: он снова раздет. Но она теперь не удивлена, а только хитро улыбается и заглядывает ему за спину: всё как надо. На её лице расцветает довольное выражение кошки, объевшейся жирной сметаны.       — Поставь меня.       Оказавшись на своих двоих, она жадно оглядывает его со всех сторон, особенно то, как прекрасно сидят на поджарой заднице капроновые стринги в горошек. А уж спереди-то какой вид!       — Про правила приличия все забыли, да?       Она поднимает на него взгляд, нагло улыбается и протягивает руку.       — Света.       — Валера.       — Джинн Валера? — ей почему-то смешно до колик.       — Я не джинн. Я — желание, — немного обиженным тоном повторяет он.       — Валера, теперь мы знакомы и будем знакомиться ещё ближе, я вижу, ты не против и готов.       Хитро подмигнув ему, она подходит впритык и кладёт ладонь на его член, который действительно за время короткого разговора сильно увеличился в размерах, растягивая тонкую сеточку на стрингах и немного высовываясь сверху. На ощупь просто восхитительно! Такой контраст! Гладить его, касаясь нежной бархатистой кожи по краям жестковатой ткани и ощущать, как оголяется головка, высовываясь ещё сильнее. Такое бы облизать. Прижиматься к нему, высокому, сильному и жаркому такому. Раздеться бы. Чувствовать, как он, закусив губу, приглушённо стонет ей в затылок. Обхватить бы его ногами, чтоб поглубже. Слышать тихий звон.       Стоп.       Какой звон?       Она оглядывается вокруг. Тропинка, трава, луна, розовые кусты — и чёртовы деревья с бутылками и висельниками!       — Да блин достали! Не так уж много я пью!       — Света… — он берёт её лицо в ладони, целует в кончик носа, потом — невесомо в краешек губ, потом в другой. — Света…       — Что? — млеет она, переставая соображать.       — Давай без этого. Сразу как надо.       — А как надо без этого, Валера? — её лицо продолжают зацеловывать, попутно стягивая с неё рубашку, пиджак пропал ещё где-то в предыдущей смене локации этого странного и чертовски приятного сна.       — Надо вот так.       Они тут же оказываются в её квартире, спотыкаются о туфли и одинокий бокал у кровати, и падают на простыни. Она оборачивается удивлённо.       — Но это же не я пожелала…       — Это я пожелал.       — Но ты же моё желание…       — Так желай, Света.       — Чего?..       — Кого.       — Кого?..       — Меня.        И Света желает. Желает всё, что читала в книгах со смешными названиями на аляпистых обложках и «нефритовыми стержнями» на страницах. Всё, что видела в сериалах с брутальными альфа-самцами с трёхдневной щетиной и манерами гориллы. Всё, что включала по ночам в темноте за закрытыми шторами после пятничных пьянок на вкладке «инкогнито». Желает всё, что раньше не желала, и даже то, чего желать боялась.       Это ж чёртов сон! Её сон. Всё можно.       Утром Света просыпается и блаженно улыбаясь, открывает глаза. Какой прекрасный сон! Из окна льётся мягкий свет — раннее утро и солнце не успело войти в полную силу. Самое чудесное время суток. Под одеялом хорошо, жарко только что-то. План на выходные такой: поваляться в кровати, а потом сварить кофе…       — И мне не забудь, — раздаётся сбоку из-под одеяла знакомый голос.