***
Человек, находящийся с правильным человеком в отношениях должен становиться лучше. Человек, кому столько принесли боли за свои годы жизни, должен был найти собственное утешение в другом. Утопленник не может спасти утопленника — таковы правила. Почему в таком случае всё пошло под откос, если Саша был так аккуратен и бережен с выбором? Что он упустил из виду, что в конечном счёте стало спусковым крючком для будущих проблем? Плохих изменений в себе? А может проблема и не во мне вовсе? — Саша, успокойся, — Рома пытается держать самообладание. Любовь долготерпит, милосердствует и не превозносится, разве это не так? Собакин оттягивает волосы от корня, и от боли и физической, и душевной, хмурится и стискивает зубы. Противно. Мерзко. Отвратительно настолько, что хочется разрыдаться от злости. — Ты говоришь, что я стал вспыльчивым, да?! — Выкрикивает Саша, хрипя сорванным от прошлых скандалов голосом. В их небольшой кухне Дынька испуганно косится на хозяев, скулит так тихо, что никто из них этого даже не слышит. Пёс каждый раз, оставаясь без внимания, уходит в другую комнату, подобно ребёнку, который ненароком застал перед собой картину родительского конфликта. Собачье сердце не полностью понимает, почему эти люди, так нежно относившиеся друг к другу некоторое время назад, ведут сейчас как непримиримые враги? — «И реагирую на всё довольно агрессивно»?! — Саша так сильно жестикулировал и размахивал руками, что ударился о стол. Рома по старой привычке потянулся за ударенным местом в целях осмотра, но вот Собакин отдёрнулся и был против этого: — Руки убрал! — Сашенька, — Рома уже не пытается приводить аргументы, только ласково зовёт по имени и кидает обеспокоенный взгляд на краснеющую руку. Удосужился же Собакин так разозлиться, что удариться об острый край стола. — Я честен с тобой, Ром! — Саша игнорирует единые попытки достучаться до его здравой частички сознания, которая не хочет никакого конфликта и тем более его результатов. — Я не могу переносить обиду пассивно, слышишь меня?! Прошлый их скандал был чреват последствиями и отпечатался в памяти жгучим клеймом. Одна фраза и один пренебрежительный взгляд привели к битой посуде, печали и слёзам, оставшимся до сегодняшнего дня подавленным состоянием. Саша не мог сосредоточиться ни на принятии пищи, ни на учёбе и ни на чём в принципе, кроме этой бессмысленной рефлексии над произошедшим; Рома, в свою очередь, не мог работать, из раза в раз вспоминая ядовитые слова и слишком убедительную чужую уверенность в действиях. — Ты говоришь, что я — невыносим, да, Рома?! — Собакин откашливается после своих слов и утирает истерично свои горькие слёзы. — Потому что я не подставляю другую щёку, когда меня бьют в правую! Ну уж извини, я не идеальный! — Саш, — выдыхает Рома обречённо. Саша переступает грань между уже обыденным ему гневом и истерикой, закрывает ладонями лицо и приглушает крик ничего другого, как чистейшей боли души, примитивной усталости и шквала противоречивых чувств. Рома хочет его успокоить, как раньше: поставить чайник и пока он кипятится, заключить в самые тёплые и нежные объятия, даже если и Собакин от обиды бил его кулаком по спине; даже если и игнорировал в целях отомстить. Трудно наладить отношения — легко испортить. И сейчас ему ничего не остаётся, как стоять перед рыдающим Сашей с абсолютным непониманием, что ему делать. — Я ненавижу тебя, — говорит Собакин, задыхаясь в слезах. И он уходит в другую комнату, демонстративно громко захлопывая за собой дверь. Так обыденно, но с каждым разом пропасть между ними только увеличивается.***
— Саша? — Рома стучит в дверь в руках с кружкой горячего чая. Время уже как два часа перевалило за двенадцать, а от Собакина ни слуху, ни духу. Когда ответа нет через десяток секунд, Рома всё-таки тихо открывает дверь. На его кровати развалился вымотанный Саша, с лихорадочной краснотой в щеках и беспокойным сном, судя по насупившимся белёсым бровям. Он ворочался от одного до другого конца кровати, не находя желанного покоя, бурча себе что-то бестолковое под нос. В сердце Ромы колко о себе напоминают вечера, когда Собакин, как самый очаровательный в мире кот, потягивался и сонно звал Рому тоже ложиться спать, а потом длинными руками обвивал чужую шею и в путь к бредовым снам оставлял нелепый, глупый поцелуй в щёку. Рома ставит кружку на прикроватную тумбочку и аккуратно устраивается на кровать, чтобы не потревожить хрупкий сон. Саша не ворочается больше, но и глаз не раскрывает; то ли спящим притворяется и в самом деле проснулся, то ли на неосезаемом уровне ощутил прежнюю безопасность. В любом случае, на губах Ромы появляется улыбка искреннего умиления и тоски по временам в их отношениях более благоприятных, когда ссоры не были чем-то привычным. Лютая ненависть для них стала наследницей былой любви. Собакин в сантиметрах пятнадцати от его лица раскрывает глаза медленно. От недавних слёз они заметно опухли и Саша протёр их костяшкой в попытке унять неприятное жжение. — Рома? — Спрашивает Саша без единого укора в голосе. — Я могу проверить твою температуру? Собакин таращит глаза в удивлении, а потом неуверенно кивает, тем самым дав разрешение на лёгкое касание — это даже на мягкий поцелуй не замахивается — губами. И Саша краснеет уже не только от болезненного состояния, но из-за взявшегося из ниоткуда смущения. — Выпей чаю, — родительски-строгим голосом приказывает ему Рома и уже собирается встать с кровати. Саша хватает его за руку из последних сил и мотает головой из стороны в сторону. — Не уходи, пожалуйста, — просит Собакин вполголоса, не желая говорить увереннее и громче после того, что было сказано именно таким образом. Он убегает от цепкого взгляда Ромы, виновато смотрит в сторону, но не на него и не в его глаза. Рома вздыхает тяжело, подавляя в себе ложный голос разума, твердящий о том, что он имеет полное право мстить Саше тем, что придёт в голову, как Саша и сам делал, но… — Я не уйду. Хорошо? — Он улыбается ему мягко, как раньше, и Собакин набирается смелости посмотреть на эту улыбку. Для Саши Рома был как Кот Шрёдингера — как две стороны одной монеты. Был как одновременность бытия и чуда, и «Иуды». Может, он и таким и являлся — чем-то точно неопределённым между тем и другим. — Трудно сосуществовать рядом с котом, — вдруг говорит Собакин на пороге в мир грёз и мечтаний. Рома усмехается этому и целует Сашу в макушку. Объятия, ответные и такие же ласковые, заставляют сердце трепетать. Может, у них ещё есть шанс на спасение.