Гори, Миш!

Всё завертелось так внезапно, как оно чаще всего и бывает. Андрей иногда сравнивал себя с одуванчиком, с которого взяли и сдули пух — точно так же в одночасье куда-то сдулась его привычная картина мира. Вот они с Мишей как братья, обмазывают друг друга краской на отработках в училище, рассуждают о вечном, спорят, подкалывают друг друга и смеются — чаще всего ржут до хрипоты, правда — и вот уже в Андрее что-то перемкнуло, и Миша для него стал совсем не таким, как раньше. Нет, само собой, Миша всегда, изначально, с самого первого взгляда был каким-то другим, выделялся, будто подсвечивался на фоне серого и унылого, даже когда сам с унылым лицом ходил, это да. Но сейчас происходило что-то совершенно новое, что-то расшатывающее и уносящее, как сеанс на любимой центрифуге. И совершенно непонятно было, что же со всем этим делать. В первый раз Андрей признался себе, что всё пошло по одному месту, когда их большая дружная компания прознала о такой славной игре, как «бутылочка». Кажется, это была идея Сашки Балунова — ему одна девчонка очень уж нравилась, а целоваться не давалась, и вот он надеялся на чудо. Вечер намечался необычайный, ведь собрались все на квартире у подружек, а у них всегда и уютно, и съедобного заточить есть чего, и даже смогли скинуться на пиво и вино для милых дам, хоть и самое дешёвое. Дамы у них, правда, были понимающими — ну откуда у восемнадцатилетней шпаны могут водиться деньги на развлечения — так что радовались любому улову. Словом, недовольств не возникло, а небольшие неловкости они все единодушно преодолевали повышенными дозами алкоголя. Было и в самом деле весело. Андрей весь вечер вставлял срамные шуточки и сам подхихикивал, Мишке на ухо нашёптывал всякого, особенно вот когда кому-то выпадал наконец добровольно-принудительный поцелуй, а Мишка в ответ так забавно похрюкивал и прикрывался ладонью, будто это поможет. Андрей понимал, что Миша стесняется — Миша вообще вроде как ещё ни с кем даже за ручку не держался, не то чтобы целоваться — и хотел как-то его расслабить, создавая вокруг привычную для них угарную атмосферу. Только вот Андрей даже и не ожидал, как сильно ему самому придётся напрячься. Он раскрутил бутылку из-под пива и — это была какая-то чертовщина, не меньше — когда она остановилась, её горлышко указало на Мишу. Ребята воодушевленно взвизгнули, само собой, не один Андрей весь вечер ждал, когда же и кому же выпадет тот самый, странный, нелепый и немножечко противный поцелуй. На одно лишь мгновение Андрею стало обидно, что эта участь досталась именно ему, но он быстро перенаправил ход своих мыслей — это же так интересно узнать на практике, как твой лучший друг целуется, когда ещё будет такая возможность? Поэтому пока Миша в искреннем испуге лупил на него глаза, Андрей, при поддержке подначивающих улюлюканий, подполз поближе и твёрдо решил дать волю своему любопытству. Да, можно было бы соскочить, сворачивая всё в дурачество, да, можно было бы отказаться, но то ли помутненное этанолом сознание его подвело, то ли тот факт, что у Миши были очень красивые, призывно-красные губы, но Андрей всё же облизнулся спешно, притянул Мишу к себе за затылок и уверенно накрыл его губы своими. На тот момент он не давал себе отчет в том, что творит, он думал, что следует установленным правилам — в засос, по-серьезному и все тридцать секунд — но когда он от Мишки отлепился, точнее, когда Мишка его от себя оттолкнул, Андрей понял, что попал. Его губы жгло так, словно он крапивы нажрался, но ему было вкусно так, как никогда раньше. Видимо, поэтому он и забылся, нырнув в поцелуй по полной — за те жалкие секунды он и прикусить успел, и всосать до немеющего покалывания, и языком протолкнуться, и даже, может быть, негромко простонать. Опешив, Миша ему во всём поддался, и Андрей словил ощущение сродни восторгу — вот так, значит, с Мишей можно, вот таким он, значит, мог бы быть — но всё оборвалось, как только сквозь Андреев мыльный пузырь мечтаний пробилось слово «тридцать». Сначала, как и положено приличным людям, Андрей хотел сквозь землю провалиться, какой же это был ужас. Ему казалось, что все вокруг раскусили его гадкие намерения, считали всё с его страстного захвата не успевшего даже что-нибудь пискнуть Мишки. Но потом случилось вообще нечто неописуемое — всё вдруг стало таким неважным, померкло в сумерках, осталось где-то там, на задворках Вселенной, а перед глазами застыл Миша, пунцовый весь и моргающий часто-часто, чтобы не разреветься. Вот здесь Андрей должен был другу посочувствовать. Или, по-хорошему, он и сам должен был точно так же окунуться в самоуничижение, но вместо этого он почувствовал неуместный жар в штанах и следующий за ним шум в ушах — этот Миша, это же был совсем другой Миша. Миша, которого Андрей попробовал на вкус, Миша, который взволнованно дышал от одного шуточного поцелуя, Миша, который поставил руку между своих ног, как будто прикрываясь. Пристыженный и очень соблазнительный Миша. В тот вечер всё обошлось, друзья списали их замешательство на сложившуюся ситуацию в целом. Посмеялись и закрутили бутылочку снова, а Миша перебрался с ковра на диван, забиваясь в уголок и заявляя, что на такие игры он лучше посмотрит со стороны. Только вот он потом ни единого взгляда на них — на Андрея — так и не бросил. Андрей же не мог перестать облизывать свои губы и думать о том, что ему-то, блин, всё понравилось, да ещё как. Андрею ведь даже было с чем сравнить — сколько девчонок он уже перецеловал и перещупал — но ни с кем его так не торкало, чтобы в груди потом весь остаток тусы щемило. Заправленный спиртным мозг не особо откликался на чувство вины — Андрей ведь лучшего друга обидел — и на здравый смысл тоже не откликался — Андрей ведь на парня запал, получается — мозг пребывал в каком-то особенном состоянии эйфории. И не то чтобы Андрей хотел это менять. Раскаяние, конечно, его настигло, но позже, когда стало ясно, что Миша его избегает. Пересекались они исключительно на репточке, и говорили исключительно по делу. Миша закрылся так, как никогда, и это Андрея уже не просто волновать стало, это его пугало, да чего там такого Миша себе за это время надумать-то мог? Андрей иногда даже корил себя за то, что вот он не такой же — надо ведь переживать на самом деле, ну хотя бы за лёгкое смещение своей ориентации не в ту сторону, но у него что-то с этим не выходило. У Андрея выходили мишкины портреты — с теми самыми вылупленными, полными слёз глазами и розовыми щеками — и снова, и снова прокручивать в голове зажавшегося на диване, подобравшего под себя свои длиннющие ноги Мишку тоже выходило отлично. И представлять, как бы он этого Мишку медленно разжал, погладил бы везде и ещё разочек тот нездоровый, с примесью лихорадочного возбуждения, поцелуй бы урвал. В реальности же дела обстояли настолько плохо, что Андрей скоро бы и беглого взгляда от Миши не удостоился, не то что поцелуев, если бы не ещё одно совместное увеселительное мероприятие. Время было летнее, погода несказанно радовала солнцем, испепеляющим всё живое, поэтому вскоре было принято решение отправиться куда-нибудь, где есть хоть какое-то обещание прохлады. Набившись в отцовскую «буханку» одного приятеля, они все вместе укатили на самую настоящую природу — на озеро! Где была прогревшаяся, но такая освежающая водичка, лес с вожделенным тенёчком и, конечно же, чистое, не перекрытое многоэтажками и уродливыми электрическими столбами, звёздное небо. Именно вот под этим небом — а может быть опять с алкогольным одурением — Андрей очень надеялся взять этого неприступного быка за рога или вообще за что получится, лишь бы поговорить по-человечески, да только бык куда-то опять заныкался. И пока Андрей преследовал свою жертву, его, как оказалось, тоже преследовали — хорошая так-то девочка, Света или Соня, или вроде того… главное, целоваться и тискаться пожарче любящая девочка. Она практически сразу потащила Андрея в сторону УАЗа, намекая, что там и укромно и с комфортом, и Андрей думал, ну конечно, некрасиво даме отказывать, только по пути всё оглядывался и в каждый куст всматривался — а не покажется ли Мишка, а не вспомнит ли вот сейчас о нём Мишка… Наверное, из-за этого душевного раздрая Андрей и был такой вялый. Девчонка его скучных причмокиваний губами о губы и бестолковых ладоней на талии не оценила, а уж когда Андрей на её предложение помочь с замочком на лифе расфокусировано моргнул и спросил, не видела ли она Горшка, она совсем психанула и вылетела из машины, приговаривая «вот с Горшком своим и трахайся». Андрей сначала возмущённо плюхнулся на сиденье, отрезвляясь ударом филейной части о жесткий салон отеческого автомобиля, а потом совсем сник — ему бы и правда Мишку сейчас. Ну вот что такого случилось, ну почему Миша такой? Почему так легко от друга своего загасился? И это ведь Андрей ему ещё ни в чем не признавался даже. А если признается, признается, что с ума по губам Мишкиным сходит, то что тогда? Воспоминания об их поцелуе ожили мгновенно — еще бы, Андрей их, можно сказать, каждый день по несколько раз оживлял — и тоска внезапно сменилась покалыванием в кончиках пальцев и раздразнённых недавней девчонкой губах. А вот если бы Андрей смог рассказать Мише всё, что к нему чувствует, вот если бы Миша послушал… Фантазия услужливо развернулась, предлагая Андрею посмотреть его любимое кино за сомкнутыми веками — вот Миша опускает свои черные ресницы, вот хмурит немножко лоб, ведь ему странно и боязно, вот он приоткрывает рот, выдыхая, и краснеет, краснеет безбожно, прямо как в тот раз, как школьница, которой мальчишки задрали юбку. Миша почти плачет, Миша шмыгает носом — Мише стыдно, ведь он Андрея тоже очень сильно хочет, и об этом говорит явно натянутая ширинка его брюк. Андрея так тянет коснуться, узнать, какой Миша на ощупь, ну хотя бы так, сквозь плотную ткань, но Миша всего лишь мираж, поэтому погладить удалось только самого себя. Вокруг было так тихо — ночь, через тонкую щёлочку в окне долетало лишь стрекотание сверчков и истязание старенькой гитары вдалеке у костра — и Андрей, развалившийся на задних сидениях, был совсем один, и виден был только благодаря необыкновенно яркому сегодня свету луны, залетающему в лобовое стекло. Можно было бы погрузиться в полную темноту, задернув до конца отделяющие место водителя шторки, но так даже интереснее было, романтичнее что ли. Андрей представлял, как бы он в этом темном местечке придвинулся бы к Мишке ближе, поправил бы мишкины волосы, убирая их за алеющее ушко и нашёптывая что-нибудь… он ещё не придумал, что, но что-нибудь непременно такое, чтобы Мишка аж заёрзал, как неловко ему стало. Да, Андрей определённо дурел от этой картинки. Привычным движением руки он вжикнул молнией джинсов и освободил положительно реагирующий на всё происходящее член, обхватывая его ладонью. Вздохнув в сладкой истоме, Андрей сразу быстро и рвано задвигал рукой вверх-вниз, не особо нежничая с самим собой, зато нежничая с воображаемым Мишкой. Мысленно он был далеко, ютился на потрепанном диванчике вместе со своим лучшим другом и ловил губами его стоны, потому что делал ему реально хорошо. Андрей вырисовывал в уме ластящегося к нему Мишу, подрагивающего от Андреевых пальцев, что свободно гуляли по всем запретным местам и доводили Мишу до воспламенения. Миша в его объятиях ахал, почти как девчонка, и смотрел, смотрел, смотрел… Томительное ожидание разрядки нарастало, Андрей жмурился и прикусывал кончик языка, то и дело облизываясь, и он уже вот почти всё, но вдруг за собственным пыхтением услышал подозрительный шорох от водительского кресла. В легком подобии испуга он вскинул взгляд в нужном направлении и неожиданно для себя самого тихонько простонал – между двумя цветастыми занавесками мелькнул знакомый образ. Да, было темновато, да, всё случилось за один взмах ресниц, но Андрей этот разрез глаз, этот нос, этот распахнутый от любопытства рот и эту лохматую голову ни с кем другим никогда бы не спутал. - Миш, - он пораженно выдохнул, и от осознания, что мир грёз стал вдруг явью, что объект его воздыханий оказался так близко, да ещё и… ну, наблюдал, получается, Андрея накрыло по полной, и он ничем бы не смог себе помочь. Поэтому он только рефлекторно, всего лишь стремясь получить желаемое, еще пару раз толкнулся в свой кулак и бурно кончил, забрызгивая спермой скрытый за тенью пол этой гостеприимной буханки. На несколько секунд его как оглушило – это было так упоительно, как будто на самом деле вместе с Мишей — и он, конечно же, не успел сказать ничего вразумительного, что могло бы Мишу затормозить. А Миша, разумеется, опять от него сбежал, только и слышно было, как хреначит тяжелая дверца этого старого авто. На этот раз хмельная голова не помогала от пожирающего ощущения позора. То, что тут произошло, и то, как именно Андрей на своего тайного наблюдателя отреагировал, не оставляли никакой возможности выкрутиться. Он Мишу поцеловал, и не по приколу, а от всей души, он на Мишу вздрочнул, и вовсе не по случайности. Он Мишу хотел, и, кажется, теперь это стало очевидным не только для него одного. Следующая неделя была ночным кошмаром, потому что Миша выбирал игру в прятки и игнор. Они не собирались на репетиции и совсем не созванивались — Андрей быстро усвоил, что «Миши нет дома». И если Мише, судя по всему, так было отлично, Андрей за это короткое время извёлся весь. Хотелось и извиниться, и всё забыть, и высказать всё, что на душе свербело, и засосать мишины губы тоже, как прежде, хотелось. В общем, он бы уже мчал на рельсах любви прямо в мишин район, если бы парни не настояли на возобновлении творческой деятельности. И вот они наконец-то встретились на репточке. Андрей думал, что испугается или от стыда сгорит от одного только взгляда на свой объект обожания, но нет. Как только Миша, всего лишь раз нечаянно столкнулся с ним нос к носу, как только Миша позволил себе хотя бы бегло на Андрея посмотреть, Андрей снова переключился. Это, наверное, была его точка невозврата, он вдруг понял, что залипает на Мишу, будучи абсолютно трезвым и по собственной воле. В этот раз Андрей принимал свое состояние с обреченностью — ему некуда было деваться от этих чувств и от такого красивого Мишки, ему оставалось только разбежаться и прыгнуть, и будь что будет. Именно поэтому он гаркнул — он даже не знал до этого, что так умеет — требовательное «Горшок!», как только все засобирались по домам, а Мишка — сбегать. Этот маневр сработал, да еще как — Миша в тот же миг замер, словно ему на голову пыльная штукатурка свалилась, выбивая остатки самообладания — и Андрей поспешил этой заминкой воспользоваться, хватая Горшка за худые плечи, встряхивая и пришпиливая к стене. - Ну и чё ты такое устраиваешь, Мих? - нападение лучшая защита, поэтому Андрей начал с наезда, хотя вообще-то не планировал так. Он, видимо, тоже перенервничал, поэтому слова сыпались с губ быстрее, чем обычно, не проходя все стадии обдумывания. - Ч-чё? - пролепетал Мишка, опуская взгляд вниз — прячась хотя бы так — и Андрей совершенно случайно заметил, как михины и без того милые щечки заливаются насыщенным розовым. Это было проклятье какое-то, ведь сейчас будто воплощалась самая сочная сцена из андрюхиных фантазий, а его тело привыкло на эту сцену реагировать одним и тем же способом. Собственные скулы тут же вспыхнули, и от мысли, что вот он, Мишка, в его руках, пойманный, зажатый так, как Андрею все время и хотелось, вот он максимально близко после такой долгой разлуки — от этой мысли даже задышалось сложнее. Пока Андрей размышлял, стоит ли разжать пальцы, впивающиеся в Мишины плечи, или вжаться в Мишу вообще всем собой, Миша все же решился на хоть какие-то объяснения и зашлёпал губами: - Д-да как же так, Андрюх? Неправильно же все это… - Да что неправильно-то? - Андрей сделал вид, что возмущается, но прозвучал слишком восхищенно — он как раз залюбовался на то, как часто вздымается мишина грудь, прикрытая одной лишь тонкой футболкой, - Это же все случайно. Получилось так, понимаешь? Никто же… никто же не виноват? - Эт-то д-да, - пролепетал Миша и, неуверенно покосившись на Андрея, добавил: - Но все равно неправильно. Х-хотеть… неправильно. - А ты хочешь? - тут же выпалил Андрей, невольно придвигаясь к Мише всего на шаг, а получилось вплотную. Андреев нос почти ткнулся в Мишину щеку, и Князев не выдержал, делая тихий вдох. От Миши пахло, как обычно, сигаретами и каким-то батиным дезодорантом, но еще, вообще не как обычно, пахло просто им, и это тоже голову кружило только в путь. Раньше-то Андрей таких деталей и не подмечал никогда, а сейчас оно само вдыхалось без остановки. Вместо ответа Горшок еле слышно вздохнул и наклонился, словно занимался сейчас тем же самым, и Андрей, проверяя свою теорию, мазнул еще сухими губами по уголку Мишиных губ. Миша так ничего и не сказал. Он задрожал, но ведь не отвернулся, и Андрей от радости чуть не захлебнулся в собственном сердечном ритме. Это всё было слишком волшебно, чтобы быть правдой, поэтому Андрей решил намекнуть на свои чувства ещё четче — он навалился всем собой на робко подставляющегося Горшка, проскользнул ладонями на его бока, смял футболку, не решаясь пока под неё залезть, и припал к мишиным губам своими уже так, как давно пора было. Тоже вечно обветренные и обкусанные, мишины губы, конечно же, ощущались вовсе не так, как намазюканные всякой херней девчачьи, но уносило с них за считанные секунды. Андрей, наверное, ещё никогда в жизни не был таким ласковым — ему хотелось пройтись языком по каждой трещинке, изучить и вылизать каждый миллиметрик этого податливого рта. Он так увлекся, углубляя поцелуй и втираясь пахом в мишин пах, что не заметил, как Миша начал сам во всем подаваться навстречу и тихонько поскуливать. Осмелевший из-за мишиного одобрения Андрей уже задирал мишину футболку, бродил ладонями по поджимающемуся животу и очерчивал нежно ребра, а когда добрался до сосочков, вообще опьянел, потому что Миша замычал что-то жалобное, дернулся назад и забормотал: - Нет, нет, нельзя так, нельзя такое… Как в одурманивающем тумане Андрей все еще поглаживал и прокручивал в подушечках пальцев горошинки сосков и никак не мог остановиться — зрелище было незабываемым. Миша снова весь красный — щеки, полыхающие губы, пятна на шее — и снова с глазами на мокром месте, и Андрей бы даже испугался, обозвав себя насильником, но отчетливая твердость в мишиных штанах говорила об обратном. Мише все нравится, Миша тоже об этом мечтает, он… очаровательный, когда боится. - Можно, можно так, - как можно быстрее проговорил Андрей и прильнул к Горшку с новым воодушевлением, бросаясь на манящую шею и хватаясь за Мишин ремень — очень интересно было посмотреть, какой же Миша там. Да и не только посмотреть, потрогать, подержать или даже… или даже попробовать на вкус, раз уж сегодня сбываются все мечты, почему нет? Сразу сообразив, что тут затевается, Миша протестующе замотал головой, а бедрами наоборот подался навстречу, поэтому Князев без промедления разобрался с мишиными джинсами и трусами, стянув их одним рывком. И застыл как завороженный, любуясь открывшейся картиной, ведь у Миши был крупный и очень красивый член, а главное, торчком торчащий, набухший и сочащийся капелькой смазки на головке, которую непременно нужно было слизнуть. Иной идеи даже в голове не осталось, Андрея так ошпарило возбуждением, что у него будто ноги сами подкосились — и вот он опустился на колени, заглядывая помутневшим взглядом в мишины глаза. - Андрюш… не надо, п-пожалуйста… - прошептал Миша, прикусывая свою руку, а сам смотрел, смотрел и буквально пожирал Андрея, который подушечками пальцев уже заглаживал яички. Так это было непривычно, но так интригующе, что Андрей только устроился поудобнее и, нисколько не стесняясь, глядя прямо Мише в глаза, провел широким языком по мишиному стояку. - Не хочешь? - выдохнув прямо Мише в пах, произнес Андрей, и сам даже застыл на мгновение от дикой смеси вожделения и страха, что Миша сейчас его оттолкнет. Такого Мишу было бы слишком болезненно отпускать, было бы вообще непростительно, Андрей бы и не отпустил. - Хочу, - Миша ахнул, зажмуриваясь, - Хочу, только, Андрюх, а если кто вернется? Это же… я щас с-сгорю нахуй! - Гори, гори, Миш. Он таким еще тоже никогда не занимался, но какая-то неведомая сила притяжения заставила его обхватить мишин член ладонью и направить на свои губы. Солоноватая капелька была влажно растерта по головке, и Андрей даже задержался здесь на подольше, облизывая и посасывая неспешно, стараясь распробовать все и запомнить, как оно. Миша так ярко на все реагировал, пыхтел, все еще прикрываясь рукой, и как только Андрей приноровился и заскользил губами вверх-вниз, из мишиной груди полились самые упоительные стоны, которые Андрей когда-либо слышал. Ради такого звукового сопровождения Андрей вообще на все готов был, и он пробовал ускоряться, заглатывать поглубже, сжимать покрепче, бросая быстрые взгляды на своего уплывающего Мишу. Доставлять ему удовольствие было офигенно, но Андрей и сам почти воспламенился в трусах, поэтому он, не долго думая, кое-как свободной рукой расправился с замком на своих брюках и поскорее стиснул себя тоже. Его тут же захлестнуло такой эмоциональной волной, что всё пространство смешалось в их с Мишей общие стоны, их общее наслаждение и их общий грешок, один на двоих. Ведь было и правда тревожно, что сейчас кто-нибудь из группы их застукает, но Андрея это как будто распаляло еще сильнее. Мишин член приятной тяжестью ложился на язык, натертые губы пылали и дыхалка постоянно сбивалась, и Андрей усердно игнорировал все неудобства, лишь бы добиться желаемого — лишь бы Миша постонал для него еще, лишь бы Миша толкнулся сам в его рот, забываясь, лишь бы он кончил с Андреем вместе. Миша сдался первым, цепляясь за Андреево плечо, выдыхая судорожно и изливаясь прямо на язык, и все это так стремительно произошло, что Андрей взял и проглотил, не успевая сообразить и себя остановить тоже не успевая — сам задыхающийся и дрожащий, он догнал Мишу через пару секунд, заляпывая спермой свои брюки. В голове гудела идеальная пустота, Андрей даже не сразу заметил, что Миша осторожно коснулся ладонью его волос. Он вновь поднял слезящиеся глаза наверх, и Миша встретил его взглядом, полным растерянного обожания. - Псих, - прохрипел Миша, пальцами зарываясь в прядки, на что Андрей хмыкнул, чувствуя, как после всех переживаний его прибивает умиротворение. Все случилось, и все получилось, и Миша на него не фукает, как он боялся, и не бросает снова один на один с этим сумасшествием. - Любимый, - уже тише добавил Миша и заалел даже кончиком носа. Псих так псих, Андрей бы всё повторил, только чтобы услышать это от Миши еще раз.