«Как ты волшебника ни корми — его всё тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям».
— Е. Шварц, «обыкновенное чудо».***
— 2023 — У меня никогда не получалось петь в манере Сьюзи Сью, клянусь. Даже сейчас, когда мы шатаемся по душным туннелям ночного Ливерпуля и орем «Israel», у меня получается что-то похожее на плотный протяжный вой, но никак не на вокал Сьюзи. Гвен смотрит на меня и пьяно лыбится, потом отпивает немного из горла «Bell’s». После дождя и во время мороси воздух обычно свежий и прохладный, но когда заходишь в какой-нибудь длинный туннель, что подсвечивают вырвиглазно-желтые старые фонари — тебе буквально становится нечем дышать. Зато эхо чуть ли не режет слух. Машины проезжают редко, поэтому мы даже не оглядываемся. — Грейс, слушай, — Шон кладет мне на плечи тяжеленную руку, прижимает к себе. От него пахнет ядреным табаком и виски. — ты же говорила, что у тебя дома есть старый граммофон, да? — Патефон, — хмыкаю я. — да, на чердаке, а что? — А пластинки? — Только если дедовские, типо Фрэнка Синатры или Марлен Дитрих. Ну, всякие «Wenn die Soldaten…». — А «The Who»? — Чего-о, откуда? — с долей иронии и сарказма я беру конечность друга и ненавязчиво убираю с себя. — Давай послушаем! Я ничего не имею против Марлен Дитрих! — Уж точно не сегодня! — гнусавит Гвен, — время видел? — Кстати о времени, Гвен права, пора бы нам закругляться. — отнимаю у нее бутылку, машинально делаю пару глотков и тут же ощущаю горечь, тепло, что распространяется по всей моей гортани и потом уходит куда-то в область живота. Понятия не имею, почему я нашла себя среди них. Наверное, потому что с ними чертовски прикольно. А может, у меня просто не было выбора изначально. Да, у нас слишком много общих интересов, а еще они меня поддерживали после смерти моей мамы, что правда не дало мне окончательно сломаться в тот момент. Шон и Гвен были мне второй семьей, я знала их с детства, нет, я не ввязалась в дурную компанию изначально, просто сейчас я старалась развеяться. Выпить — посмеяться — притупить — стало в последнее время моим девизом, которого я старалась придерживаться железно. И, представьте, помогает ведь, пусть и не всегда. Пусть отец и кричит вечерами, мне не привыкать. Его перманентное состояние это уж точно не то, что должно портить настроение. Знаете, в тяжелые времена людей обязательно должно что-то связывать, это даже глупо отрицать. Нас с Шоном так связала любовь к морским путешествиям, ведь наши отцы, как позже выяснилось, были в одном мореходном училище. На фоне травли в начальных классах мы идеально сошлись, и уже не расставались после этого. Что касается Гвен…ну, она к нам присоединилась позже, когда перешла в среднюю школу. С ней нас связало другое — искусство. — Когда ступили на палубу этого корабля, оказалось, что никого на нем не было и плыл он сам по себе, просто дрейфовал. — Шон сопровождает историю размашистыми жестами. Чертов Эйса Баттерфилд, серьезно! Такой же неуклюжий голубоглазый брюнет, ну копия! — При этом играла музыка и судовые журналы были открыты, а последняя запись датировалась годом исчезновения. — Спустя время мы выходим на набережную, становится даже прохладно. — Шон, заканчивай уже Лавкрафта каждую ночь перечитывать, окей? — вякает подруга. Я безуспешно пытаюсь всмотреться в непроглядные темные воды и ощутить с ними связь. И я ощущаю. Как никогда. Ощущаю, что волны, бьющиеся подо мной — неотъемлемая моя часть. Вдыхаю сотню раз йодистый мерзлый воздух, держась за пронизывающую металлическую ограду. Вдыхаю до мерзкой колющей боли в ребрах и наслаждаюсь. Устремляю глаза куда-то вдаль. Все теряется. Залив на горизонте смешивается с темно-синим, слегка отдающим пурпуром и серостью небом. Сегодня облачно, поэтому луна бликует не очень ярко. Так выглядит бесконечность. — Я вижу паром! Вон, и еще один за ним, смотрите! — кричит взбудораженно Шон, указывая на два мерно движущихся огонька. — Ха, а ведь и правда. — добавляю я сипло. Неожиданно воцаряется тишина. И слишком уж все начинает казаться ненастоящим. Это как-то напрягает, я невольно ёжусь и поворачиваюсь к Гвен. — Грейс, как думаешь, когда мы окончим последний год в школе, мы будем общаться дальше? — она светло-русая, с пористыми пушащимися волосами, которые чаще всего собирает в пучок. Сейчас множеством ее волнистых прядей рвано и порывисто играет ветер, что забавляет. Забавляет и ее детский прищур от этого. — Ты сомневаешься? — Гвен потупляется на этот вопрос. — Да, ты ведь хотела поступать в Лондон, уедешь отсюда, оставишь нас с Шоном. — я тут же хихикаю, а Шон легонько бьет в бок Гвен, подхватывая мой позитив. — Пиздец, ну и мысли у тебя. Как ты можешь думать обо мне такое? Я что, настолько ужасна по-твоему? — я карикатурно хмурюсь, цокаю.— И потом, хочет папа, но никак не я. Я еще ничего для себя не решила. — отворачиваюсь от неловкости, чувствую на себе ее прожигающий взгляд. — Да я лучше в Колумбайне окажусь под пулями, чем вас брошу! Не смей больше так говорить! — Гвен на это как-то желчно ухмыляется, приподнимает бровь. — Колумбайн? Мне определенно нравится, скажи это снова. Нет, крикни! — С ума сошла? — перебивает Шон. Я же многозначительно молчу, лукаво поджимаю губы. — Грейс, нет! И я горланю спонтанно куда-то в воду, куда-то туда, где никто эти слова кроме меня не найдет, куда-то, куда точно не стоило бы. Я даже подпрыгиваю перед этим. Заливаюсь смехом, беззаботным и заразительным.« Я лучше окажусь под пулями в Колумбайне, чем брошу Шона и Гвен! Ю-хуу! »
— Блять! Нет, нет, нет! — вырывается резко. — Что такое? — Шон тут же подбегает ко мне. В море упала подвеска. Мамина бронзовая подвеска в виде обычной маленькой ракушки. Я услышала лишь глухой отзвук, а потом уже все осознала. Самая дорогая мне вещь, врученная мамой незадолго до ее гибели, была потеряна. Вещь, с ее выгравированным именем сзади, которую папа привез из какой-то богом забытой страны, но привез, в качестве ценного подарка, когда был еще совсем молодым. Я прикрываю рот ладонями, мотаю головой, бормоча что-то. Я разочарована, нет, желудок скручивает от волнения, столько раз за минуту я себя еще никогда не винила. Озлобленно мычу сквозь зубы. — Меня папа убьет! — Грейс, блин, как же ты..может он не заметит? — вымучивает жалостливо Гвен. — Ага, молись! Да блять, дело даже не в папе. У меня от мамы это была самая дорогая вещь, понимаешь?! — подруга опускает голову, как бы кивает. — Вот дерьмо…ничего, попробуем вернуться завтра, вдруг что-нибудь увидим, может она зацепилась или… — Не обнадеживай меня, Шон. Этого я хочу сейчас меньше всего. Пойдемте. — говорю я как-то грубо и быстрой поступью удаляюсь. Негодование. Меня переполняло негодование.