i see nobody but you

      Поездка домой на мотоцикле Вегаса вызывает у Порша головокружение. Особое чувство свободы возникает, когда видишь, как все вокруг проносится как в тумане, ветер развевает волосы, щеки раскраснелись от алкоголя.       Это приятное отвлечение от всего того дерьма, что происходит между ним и Кинном. Он хочет отвлечься от мыслей об этом, и острые ощущения от поездки позволяют легко забыть о том, что в Вегасе и его намерениях есть что-то немного не то.       Когда они приезжают домой, Порш, веселый и немного подвыпивший, благодарит Вегаса за поездку. Вегас говорит что-то еще, чего Порш едва замечает, прежде чем протянуть руки и заключить Вегаса в объятия.       От сильного запаха парфюма Вегаса у него немного кружится голова, как будто Вегас намеренно облился им перед тем, как выйти из дома в тот день. Это совсем не похоже на запах Кинна, чей тонкий, мужской аромат сандалового дерева мягко проникает в его чувства всякий раз, когда он находится рядом.       Этот запах — одна из самых ярких вещей, которые он помнит с их совместной ночи: прохладное стекло на его разгоряченной коже, упругий член Кинна в его ноющем влагалище и запах сандалового дерева, когда Кинн наклонился, чтобы укусить его сзади за шею.       Если бы только Кинн не приказал наказать его. Если бы только он не отверг Порша, отмахнувшись от него в пользу одного из своих мальчиков из эскорта, заставив Порша наблюдать, как парень облепляет его со всех сторон. Вспышка ревности в его груди была чем-то, с чем Порш был не знаком. Отъезд из дома на несколько часов отвлекает его от мыслей, даже если он знает, что это временно.       Порш наблюдает, как мотоцикл Вегаса исчезает в ночи, с легкой довольной улыбкой на лице. Он поворачивается, чтобы направиться к дому, радостно вприпрыжку взбегая по ступенькам. Даже надвигающаяся неизбежность встречи с Кинном утром, необходимость задаваться вопросом, действительно ли он ничего для него не значит, не влияет на его настроение.       Улыбка длится до тех пор, пока он не замечает фигуру, маячащую в дверном проеме. Улыбка сползает с его лица, когда он понимает, что это Кинн, одетый в бордовые шелковые брюки и халат в тон, молча наблюдающий за ним. Тот факт, что обычно он спал в это время, говорит Поршу о том, что Кинн ждал его всю ночь.       Неприятное чувство поселяется в животе Порша, прежнее удовлетворение улетучивается, как дым. Лицо Кинна бесстрастно, но по напряженной линии его плеч очевидно, что он видел, как Порш вернулся с Вегасом.       Не позволяя ничему отразиться на своем лице, Порш проходит мимо него в дом, надеясь, что сможет проигнорировать Кинна и вернуться в свою комнату. — Тебе было весело? — голос Кинна, устрашающе спокойный, разносится по тишине коридора.       Порш автоматически останавливается, его, как всегда, влечет к Кинну, как бы сильно он ни пытался это остановить, — он словно куча железной стружки, пытающаяся сопротивляться притяжению магнита. Он поворачивается, встречаясь взглядом с Кинном. — Мне было очень весело.       Кинн делает два шага ближе, медленно, как охотящийся хищник. — Где ты был? — Вегас подбросил меня домой.       Челюсти Кинна сжимаются при упоминании этого имени. — Я в курсе. А до этого? — Я не обязан отчитываться перед тобой. — Порш, — голос Кинна звучит угрожающе, — правила существуют не просто так.       Порш едва сдерживается, чтобы не закатить глаза. — Я не обязан тебе ничего говорить, Кинн. Ты дал мне разрешение уйти, помнишь?       Кинн стоит перед ним нависающей стеной мускулов и едва сдерживаемого гнева. Под всем этим скрывается почти незаметный осколок страха. Он был бы незаметным, если бы Порш не научился лучше понимать его. Кинн боится, что потерял его — из-за Вегаса. — Отвечай мне, — приказывает Кинн, двигаясь до тех пор, пока между ними не остается всего дюйм расстояния. — Куда он тебя отвез?       Теперь Порш чувствует его запах, сандаловое дерево и легчайший намек на виски, одного этого ощущения достаточно, чтобы между его ног потеплело. Только затянувшееся чувство предательства убеждает его промолчать, развернуться и снова попытаться уйти.       Кинн разворачивает его обратно за плечо. — Что он с тобой сделал?       Порш ощетинивается, отталкивая его руку. — Возможно, я позволил ему трахнуть меня, — парирует он. Он никогда так не думал о Вегасе и никогда не будет так думать о Вегасе, но прямо сейчас он считает, что Кинн заслуживает этого за то, что сомневался в нем. — Это не твое гребаное дело.       Неподдельный гнев вспыхивает на лице Кинна, за ним следует недоверие, затем что-то, что Порш изо всех сил пытается расшифровать. Наступает короткая секунда, прерываемая только ночной тишиной, когда идеально сделанная маска гнева Кинна падает. Он выглядит искренне обиженным. — Ты позволил ему? — он затихает, опустошение искажает его голос.       Желудок Порша сжимается от сожаления: — Кинн…       Ярость возвращается на лицо Кинна, как будто она никуда и не уходила. Порш обнаруживает, что его бесцеремонно заталкивают назад в ближайшую дверь, успевая лишь мельком осмотреть окружающую обстановку — что-то вроде гостиной с кожаными диванами по одну сторону, — прежде чем Кинн захлопывает дверь и прижимает его к ближайшей стене.       Спина Порша ударяется о поверхность с такой силой, что у него стучат зубы. От грубого обращения у него перехватывает дыхание, посылая еще один разряд тепла прямо между ног. Он уже чувствует, что становится мокрым. Кинн стоит так близко, что Порш видит только его.       Кинн ловит его за оба запястья, одной рукой удерживая их у него над головой. На краткий миг Поршу кажется, что он собирается поцеловать его, но затем он засовывает свой нос за ухо Порша и делает глубокий вдох, вдыхая его запах, как будто он какое-то животное, подчинившееся своему низменному инстинкту. — Ты даже пахнешь им, — практически рычит он, отстраняясь, чтобы посмотреть Поршу в лицо. — Он поцеловал тебя?       Реакция ревности обжигает живот Порша. Никто никогда не хотел его так сильно, и это ударяет ему прямо в голову. Это может вывести его из себя, но перекрывает все это осознание того, что он сводит Кинна с ума настолько, что тот реагирует подобным образом, и все, чего он жаждет, — это большего.       Вот почему он не пытается освободиться от хватки Кинна. — Если бы он это сделал, то, вероятно, не заставил бы меня ползать по полу в качестве наказания сразу после этого.       Рот Кинна кривится в знак признания вины, которое исчезает, как только появляется. — Ты прав. С Вегасом было бы гораздо хуже.       Порш усмехается. Игнорирование любого беспокойства, кажется, приводит Кинна в еще большее бешенство. Порш никогда раньше не видел его таким разгневанным, едва узнавая дикое выражение его лица, получеловека-полумонстра. Это напоминает ему о том, насколько опасен Кинн. Мужчина более смертоносный, чем кто-либо другой, кого он знает. В глубине души Порш понимает, что это должно пугать его, но все, что оно делает, — это заставляет его киску пульсировать.       Он уже чувствует, какой он мокрый, а Кинн едва прикоснулся к нему. Он ёрзает на месте, нижнее бельё липнет к коже. Мрачная вспышка осознания в глазах Кинна — единственное предупреждение, которое он получает, прежде чем тот просовывает колено между ног Порша, прижимая мышцу бедра ко всей длине разгоряченной киски Порша. Потрясенный крик вырывается изо рта Порша, он выгибает спину настолько, насколько позволяет хватка Кинна, прижимаясь своим клитором к его ноге. Когда Кинн убирает ее, Поршу остается задыхаться от чувства потери.       Одной рукой Кинн тянется к своим джинсам, без усилий расстёгивая пуговицу и молнию, скользит другой рукой под пояс его трусов, обхватывая горячую сердцевину. Порш слабо борется с его хваткой, но не пытается остановить его, подавляя шум. Он пытается сверкнуть предупреждающим взглядом, но когда пальцы Кинна скользят вверх по щели его влагалища, раздается влажный звук, от которого его лицо горит.       Кинн убирает руку, поднимая блестящие пальцы. — С тебя почти капает, — говорит он небрежно. — Это из-за него?       Порш отводит взгляд, всем телом ощущая тепло. Кинн знает, что это не имеет никакого отношения к Вегасу, иначе его гнев не был бы покрыт пеленой спокойствия. Нет никого другого, кто мог бы сделать его таким мокрым, просто бросив его куда попало.       Порш не собирается этого признавать. Если Кинн узнает, как сильно Порш хочет его, то все, что происходит между ними, прекратится прямо здесь. Кинн уйдет, самодовольный, зная, что мозг Порша заполнен только мыслями о нем, в то время как Порш снова останется там, одинокий и никому не нужный.       Когда он не отвечает, Кинн протягивает руку, чтобы схватить его за подбородок, скользкие пальцы впиваются в щеку Порша, размазывая его собственное возбуждение. Порш чувствует это и сдерживает стон, когда Кинн с силой наклоняет его лицо, заставляя поддерживать зрительный контакт. — Пошёл ты, — вырывается у Порша. — Я не обязан тебе ничего объяснять. — Да? — задумчиво бормочет Кинн, с интересом наблюдая за реакцией Порша. — Полагаю, он все-таки не трахнул тебя.       Порш мотает головой, освобождаясь от хватки Кинна. — Время еще есть, — парирует он.       Это задевает за живое; рука Кинна снова оказывается у основания его горла, прижимая череп Порша обратно к стене. — Если Вегас еще раз хотя бы вздохнет в твою сторону, я убью его, — Кинн говорит это с такой яростной убежденностью, что Порш верит ему. Он бы пролил кровь собственного кузена, если бы думал, что Вегас способен украсть Порша, что вызывает ужас и чувство собственничества и заставляет Порша подавлять дрожь возбуждения. Он задается вопросом, как далеко ему придется зайти, чтобы заставить Кинна огрызнуться. — Ты будешь держаться от него подальше. — Когда это я хоть раз подчинялся твоим приказам?       Кинн издает сердитый, животный звук. — Почему ты всегда такой… — Какой, Кинн? — Порш старается дышать медленно и невозмутимо. Пальцы Кинна сжимаются на его горле, зрачки так расширены, что полностью поглощают коричневый цвет. Порш чувствует опьянение при виде этого. — Ты собирался сказать «непослушный»? Тебе не нравится, как я провожу свое свободное время, как хочу? Это ты отослал меня прочь. Ты не имеешь права требовать отчета. — Я мог бы заполучить кого угодно, — огрызается Кинн. — Ты понимаешь это? — В его голосе странный тон, скрытое разочарование, как будто он рассуждает с самим собой. — Я мог бы отпустить тебя прямо сейчас, и кто-нибудь другой отправился бы прямиком в мою постель, — его хватка на запястьях Порша усиливается, что полностью противоречит его словам. — Кого угодно, — Порш издает тихий, издевательский смешок. — Кого-то, вроде шлюхи из эскорта, за которого ты платишь? Вроде того, что лапал тебя сегодня? — ревность, которую он изо всех сил пытался осознать ранее в тот же день, распутывается, как моток веревки, усугубляемая ответным молчанием Кинна. — Ты старался изо всех сил, чтобы убедиться, что я увижу вас обоих, так скажи мне правду. Ты трахался с ним?       Выражение лица Кинна вспыхивает и полностью гаснет, застигнутое врасплох. Порш вспоминает женщину в баре; воспоминания о переулке, о том, что ее поцелуй был совсем не таким, как у Кинна, как он пытался прикоснуться к ее мягким изгибам, но обнаружил, что тоскует по упругим мышцам и твердому члену Кинна. — Ты этого не делал, — осознает Порш, его уверенность растет. Тупые ногти Кинна сердито впиваются в запястья, заставляя его зашипеть. — Ты не мог, — их рты меньше чем в дюйме друг от друга. Его взгляд опускается к губам Кинна, изучая их расстроенный изгиб, затем снова поднимается. — Если ты можешь заполучить кого угодно, Кинн, что ты здесь делаешь?       Губы Кинна врезаются в его губы. Рот Порша автоматически открывается, чтобы Кинн мог войти в него, жадно, сердито, как будто он пытается овладеть им одним языком. Порш чувствует внезапный жар ниже пупка, и у него вырывается звук, почти стон. Кинн издает грубый звук в ответ и двигается так, что их бедра оказываются на одном уровне, Порш толкается в него, ощущая плотную форму твердого члена Кинна под двумя слоями ткани.       Это так поразительно, так головокружительно для них обоих, что хватка Кинна на его запястьях ослабевает, освобождая руки Порша, чтобы схватить Кинна за бедра и притянуть его еще ближе.       Кинн практически отрывает его рот. Его дыхание прерывистое, он задыхается во влажном, горячем пространстве между их ртами. На его лице странная смесь эмоций: ярость, возбуждение и ревность. Это самая сильная эмоция, которую Порш видел от Кинна с тех пор, как ушел от него из той гостиничной постели. Трещина в его стальной броне — Порш намерен вонзить в нее пальцы и тянуть до тех пор, пока все темные желания не выплеснутся из него наружу. — В чём дело? — Выдыхает Порш. — Ты боишься, что Вегас будет целоваться лучше тебя? Трахнет меня лучше, чем ты?       Кинн замирает. Он медленно отстраняется; холодный, отстраненный гнев на его лице, как будто он полностью преодолел ярость. Та часть Порша, которая должна была бы испугаться, сменилась всепоглощающей, пустой болью между ног.       Порш пристально смотрит на него, зная, что он вот-вот получит именно то, что хочет. — У тебя нет на меня никаких прав. Я не принадлежу тебе.       В промежутке между вдохом и выдохом Порша протаскивают через комнату и швыряют лицом вниз на середину пола. Он тяжело приземляется на четвереньки, пытаясь подняться, но чья-то рука давит ему между лопаток и толкает плашмя. Одежда срывается с его тела прежде, чем Кинн поднимает его на колени, раздвигает их и прижимает теплую щеку Порша к полу.       Находиться в таком уязвимом положении, полностью обнажая горячий румянец своей киски, взбудораживает. Кто угодно может войти в дверь и увидеть его. Он смутно понимает, что ему следует проявлять больше беспокойства.       Скольких людей Кинн взял подобным образом, настолько охваченный дикой похотью, что швырял их на пол в случайной комнате? В глубине души он знает, что никого. Только с ним Кинн теряет контроль.       Порш чувствует, как Кинн опускается на колени позади него. Он двумя пригоршнями обхватывает задницу Порша, раздвигая ее, большими пальцами прижимаясь к влажному месту. От предвкушения у Порше мурашки бегут по спине. — Что ты собираешься делать? — Все, что захочу, — натянуто отвечает Кинн, а затем прижимается ртом к ноющему влагалищу Порша.       Порш скулит, не в силах сделать ничего другого, когда Кинн набрасывается на него, как умирающий с голоду. Кинн ест его киску так же, как целует — глубокими, томными движениями языка, контролирующими и властными, оттягивая Порша назад, чтобы потереться подбородком о его влагалище. Звуки просто отвратительные; Кинн проникает в него острым язычком, пробуя его на вкус, прежде чем двинуться вниз, чтобы пососать клитор Порша.       Весь мир Порша сужается до этой единственной точки соприкосновения. Он забывает, из-за чего был так зол, он забывает свое собственное имя. Он забывает все, кроме Кинна и его идеального гребаного рта.       Кинн отстраняется только для того, чтобы плюнуть ему на щель. Порш вздрагивает, когда Кинн лениво размазывает слюну пальцами. — Ты пропускаешь такое шоу.       Поршу удается удержать равновесие на дрожащих руках и поднять голову. Прямо перед ними находится зеркало. Оно в полный рост, достает до самого пола, позволяя ему идеально видеть свое положение; колени широко расставлены, позвоночник изогнут вниз, а задница приподнята, Кинн стоит у него за спиной. — Черт, — стонет Порш, чувствуя себя обнаженным, возбужденным и насквозь мокрым.       Нижняя половина лица Кинна полностью скрыта от посторонних глаз. Он снова погружает свой рот во влагалище Порша, раздвигая губы его вульвы одной большой рукой, чтобы дотянуться до него побольше, прокладывая широкие полосы от его набухшего клитора до входа. Единственная часть Кинна, которую он может видеть, — это его глаза, которые темнеют, когда Порш встречается с ним взглядом в зеркале, не скрывая глубины, притягивая Порша, как это было всегда.       Смотреть, как Кинн пожирает его, — это слишком. Порш снова опускает голову и стонет в его объятия, когда Кинн быстрыми движениями ласкает языком его набухший клитор. Он так долго был взвинчен, что Кинн — это все, на чем он может сосредоточиться, отчаянно перемалывая что-то у себя во рту.       Кинн шлёпает его. — Посмотри на меня.       Порш шипит, излучая боль вместе с удовольствием, и неохотно поднимает голову. — На случай, если ты снова забудешь, кому ты принадлежишь.       Порш вздрагивает. — Возможно, мне нужно напоминание получше, — хрипит он.       Глаза Кинна становятся черными, когда он трахает его тремя пальцами прямо в скользкую киску. Это агрессивно и непристойно, и Порш задыхается от внезапного растяжения, хотя он благодарен за то, что есть к чему прижаться. Рот Кинна снова опускается, чтобы поработать с его чувствительным клитором, концентрируясь на одном месте, приближая его к оргазму.       Вся комната пахнет сексом, потом, жарой и скользким Поршем. Его бедра липкие от его собственной влаги, стекающей из его жадного влагалища. Он не думает, что когда-либо в своей жизни был так возбужден.       Руки Порша бесполезно сжимаются на деревянных половицах, шея болит от такого угла, но он не в силах отвести взгляд от отражения Кинна позади себя. Теперь он трахает его пальцами всерьез, ладонью касаясь кожи Порша маленькими влажными шлепками, безжалостно посасывая его клитор. Он чувствует это повсюду: от кончиков пальцев ног до макушки головы, от скрежета зубов. Проходит совсем немного времени, прежде чем Порш натягивается, как тетива лука, вскрикивая, когда его тело пульсирует.       В ушах у него звенит, когда он опускается. Он снова роняет лицо на руки, разрывая зрительный контакт. Кинн убирает пальцы. Порш смотрит в зеркало затуманенными глазами.       Кинн просто изучает его киску, устремив взгляд на томную влагу его возбуждения, почему-то еще более влажную теперь, когда он кончил. Порш чувствует, как она размазывается по его промежности, между бедер. Он видит, скривившись от собственнического желания, что рот Кинна покрыт ею. — Великолепно, — Кинн проводит большим пальцем по влажным складочкам Порша, открывая его, чтобы лучше полюбоваться видом его входа, маленького и сжимающегося. — У тебя действительно красивая киска. Жаль, что она принадлежит кому-то такому непослушному.       Порш зажмуривает глаза, удивляясь, как он может одновременно ненавидеть и любить эти слова. — Перестань так говорить. — Ты будешь хорошо себя вести? — Спрашивает Кинн, как будто Порш — непослушная собачка. То, как он себя ведет, заставляет его чувствовать себя каким-то домашним животным, игрушкой, которой Кинн может пользоваться, как ему заблагорассудится. Ему трудно признать тот факт, что он не ненавидит это.       С трудом сглотнув, Порш качает головой, чувствуя, как сердце отдается где-то в горле. Он извивается, просто чтобы посмотреть, что сделает Кинн. Порш совершенно не готов к последовавшей пощечине, рука Кинна опускается на его сверхчувствительное влагалище с громким влажным шлепком.       Порш дергается, непрошеный стон срывается с его губ. Кинн успокаивающе проводит рукой по его пылающей киске, затем делает это снова. Он несколько раз ударяет по влагалищу Порша маленькими быстрыми шлепками, недостаточно сильными, чтобы причинить настоящую боль, но достаточными, чтобы заставить Порша издавать прерывистые звуки, извиваясь на месте, пока рука Кинна непрерывно касается его набухшего клитора.       Звуки становятся более влажными по мере того, как его желудок сжимается, заставляя Порша стянуть колени вместе, пытаясь защититься от новых ударов. Он боится, что снова кончит только от этого, от унизительного шлепка ладони Кинна по его разгоряченному влагалищу, еще до того, как Кинн войдет в него. Его колени легко раздвигаются, снова открывая его для новых влажных шлепков. — Нет, — хнычет Порш, скребя руками по полу. — Прости, я…       Кинн убирает руку. Порш внезапно лишается каких-либо ощущений, он прерывисто дышит, его клитор пульсирует от желания. Он уже собирается преодолеть стыд и умолять вернуть его руку обратно, когда чувствует, как тупая головка члена Кинна прижимается к его влажным складочкам.       По краям зрение Порша расплывается. Он забыл, какой большой Кинн. Это знание нахлынуло на него теперь, когда толстая головка прижалась к его входу, напоминая о фантомной боли от того, что он растянут до предела. — Твое тело помнит, кому оно принадлежит, даже если ты этого не помнишь, — говорит Кинн. — Как будто твоя пизда создана специально для того, чтобы я ее трахал.       Колени Порша раздвигаются шире, он затаил дыхание от предвкушения. Кинн не сразу проникает внутрь. Он томно скользит кончиком члена по щелочке Порша, вверх и вниз. Щель Порша сжимается вокруг пустоты, заглушая мольбу, которая угрожает вырваться у него.       Кинн упирается ладонью в основание его позвоночника, чтобы удержать его. Порш сопротивляется, пытаясь заставить его погрузиться в себя, но его попытка приводит только к тому, что он извивается на его члене. — Кинн, — его голос дрожит. — Просто, блядь, сделай это, трахни меня, я больше не могу! — Это не тебе решать.       Порш сглатывает. — Ты собираешься заставить меня умолять об этом?       Он слышит смех Кинна. Снисходительный тон заставляет его влагалище напрячься. — Нет. Мы оба знаем, что это именно то, чего хочешь ты.       Кинн удерживает его тело, положив твердую руку ему на талию. Несмотря на то, что Порш очень мокрый, даже несмотря на то, что он должен быть более чем готов, первое, медленное движение члена Кинна заставляет его закатить глаза; его огромный объем раздвигает его, освобождая место внутри. Кинн вообще не останавливается, просто погружается в него с тихим шумом, пока деваться больше некуда. Это выбивает воздух из легких Порша, то, как он разрывается на части, насколько он наполнен, идеальная тяжесть члена Кинна пульсирует внутри него.       Кинн стонет, член входит так глубоко, как только может. — Почему у тебя там всегда так туго? — Потому что ты чертовски огромен, — стонет Порш, и боль, и удовольствие отдаются глубоко укоренившейся мукой в центре его тела. То, как Кинн говорит об этом, заставляет его чувствовать себя обожаемым, даже несмотря на постыдное положение, в котором он находится.       Кинн сгибает бедра, прижимаясь к задней поверхности бедер Порша, глубоко втираясь в них. Рука Порша взлетает назад, чтобы обхватить бедро Кинна, влагалище сжимается, тело реагирует естественно и еще больше возбуждает его в ожидании того, что должно произойти. Большой палец Кинна ласкает его бок, почти успокаивая. Нежность этого неожиданна. Кинн ловит взгляд Порша в отражении, и он удерживает эту связь.       Кинн полностью погружается внутрь. Порш вскрикивает, каждое нервное окончание вспыхивает от раскаленного добела удовольствия. Кинну надоедает двигаться медленно, он больше не ждет, пока Порш подстроится, прежде чем начать вколачиваться в него, крепко обхватив руками его тонкую талию, притягивая его обратно к своему члену, как будто он ничего не весит.       В зеркале Порш видит переполняющие его глаза слезы, его рот приоткрыт, кровь изнутри заливает всю грудь. Деревянный пол впивается в его колени и руки, когда он дергается взад-вперед, но боль только усиливается. Его клитор равномерно пульсирует между ног, нежный и горящий, когда Кинн прижимается к нему бедрами.       Темные глаза Кинна становятся жадными и собственническими. Такое ощущение, что Кинн гонится за чувством, которое он игнорировал с тех пор, как увидел Порша с Вегасом: желанием заявить о себе, наполнить Порша такой частицей себя, что невозможно было бы забыть, кому он принадлежит.       Все в этом зажигает Порша: мышцы Кинна, перекатывающиеся, когда он входит в него, сердитый звук соприкосновения кожи с кожей, сильная хватка Кинна на его талии. Как Кинн упирается большими пальцами в нижнюю часть его позвоночника, наклоняя бедра, чтобы проникнуть еще глубже, стонет, когда Порш сжимается вокруг него, его киска схватывается вокруг члена Кинна при каждом толчке, как будто он боится быть каким угодно, только не наполненным его членом.       Порш не может оторвать взгляда от зеркала, перед глазами все плывет. — Я не могу, ах… Кинн, пожалуйста…       Кинн хватает Порша за руки и скрещивает их за спиной, прижимая их к пояснице и используя как рычаг, чтобы толкаться в него еще сильнее. Поршу приходится прижаться разгоряченной щекой к полу, чтобы не упасть.       Он бессвязно бормочет, задыхаясь и жалуясь на то, как далеко заходит Кинн. Каждый раз, когда Кинн опускается до дна, его член толкается так глубоко, что у него спазмирует живот, как будто он может чувствовать его у себя в животе. Одна только мысль об этом заставляет его разум раскручиваться, все уплывает от него. Его захлестывает дикая мысль, что Кинн находится так глубоко, что ему грозит травма шейки матки.       Кинн издает гортанный звук, полностью вытаскивая свой член наружу. — Мне нужно увидеть тебя… Мне нужно… — Он переворачивает Порша на спину, разводит колени, пока они практически не касаются его плеч, сгибая его пополам. Его член вцепляется в распухшую щель Порша, толкаясь обратно по самый корень. Такое ощущение, что он вонзил в него свой член по самую глотку.       В конце концов Порш впивается в широкую спину Кинна, когда тот задает неумолимый, жестокий темп, едва различая звуки, вырывающиеся из его собственного горла. Кинн ловит его запястья и прижимает их к полу над ним, удерживая его в ловушке под твердой массой своего тела. — Посмотри, как легко ты меня завоевал, — в голосе Кинна благоговение и дикость, похвала усиливает скручивающее давление внутри Порша. — Такой хороший, Порш. Такой идеальный мальчик.       Порш изо всех сил пытается взглянуть на свой живот. Он думает, что ему это мерещится, легкое вздутие под кожей всякий раз, когда Кинн толкается внутрь, но потом Кинн берет его запястья одной рукой, а другую опускает ниже на живот.       Порш задыхается, понимая, что его кожа вздулась, чтобы вместить огромный член Кинна. — Как… — выдыхает он, — как…       Кинн слизывает капельку пота с шеи Порша. — Я же говорил тебе, Порш. Ты был создан для меня.       Кинн давит ему на живот, усиливая ощущения. Порш пытается дергаться, перевозбужденный и пришпиленный к месту, прежде чем с потрясенным криком переваливается через край. Кинн трахает его на протяжении всего этого, постанывая, когда Порш сжимается вокруг него, не желая останавливаться, пока Порш не будет полностью разрушен. — Мог бы кто-нибудь другой трахнуть тебя так? — Спрашивает Кинн, тяжело дыша. Он резко кусает Порша в грудь, заставляя его вскрикнуть. — Ответь мне. — Нет, — стонет Порш, пьяный и беспомощный, слово захлёбывается, когда Кинн посасывает его сосок. — Никто другой… — Это потому, что я точно знаю, как тебе это нужно. Именно то, чего, как ты притворяешься, ты не хочешь, — Кинн снова садится на колени и притягивает Порша к себе, поднимая его вертикально, так что Порш оказывается широко распростёртым у него на коленях. С испуганным криком он насаживает Порша обратно на свой член, толкаясь бедрами в его неряшливую киску. — Ты не хочешь нежности — ты хочешь, чтобы было больно. Ты хочешь чувствовать меня еще долго после того, как я уйду.       Порш утыкается лицом в плечо Кинна, зарываясь в его тело, как будто так он может спрятаться от правды. Новый ракурс переместил член Кинна прямо к его сладкому местечку, удовольствие разливается по всей длине его щели. Его колени дрожат, сердитый шлепок их тел, соприкасающихся, громко отдается в ушах.       Кинн посасывает синяк на шее. — Я дам тебе все, что тебе нужно, детка.       Порш ахает, потому что это новое ласкательное прозвище бурлит у него в животе. Это заставляет его еще глубже погрузиться в свои мысли, где ничто не имеет значения, кроме как доставлять удовольствие Кинну. Чья-то рука запускается ему в волосы на затылке, поглаживая так нежно, что почти причиняет боль, прежде чем сжимает в жгучей хватке.       Кинн врезается в него короткими, резкими движениями. Его влагалище раскрывается для каждого стремительного толчка, раскрытая вульва раскраснелась и разгорячилась. Порш чувствует знакомую волну давления внутри себя, словно плотину, которая вот-вот прорвется. Оно намного интенсивнее, чем раньше, поднимается откуда-то из глубины непостижимого, сворачиваясь кольцом под его животом. Сквозь его все более отчаянные стоны Порш слышит, как влажные хлопки бедер Кинна становятся еще громче, когда он обильно обтекает его член.       Зная, что он вот-вот кончит, Порш издает испуганный горловой звук, пытаясь приподняться на ноющих коленях, чтобы уйти от этого. Его талия крепко схвачена, чтобы помешать ему убежать, и тянет его обратно навстречу толчкам Кинна.       Порш едва может что-либо видеть сквозь наполненные слезами глаза. Кинн выглядит наполовину диким, используя хватку на его теле, чтобы безжалостно тащить его вниз, в колыбель своих бедер. — Посмотри на себя. Я чувствую, как напрягается твоя пизда, как будто ты напуган тем, как сильно тебе это нравится. — Кинн, — выдыхает Порш, в отчаянии хватая Кинна за плечи. — Кинн, если ты не… — Что случилось, милый? Беспокоишься, что устроишь беспорядок?       Порш едва может дышать, его зрение затуманивается от слез. Кинн протягивает руку между ног, чтобы круговыми движениями потереть его набухший клитор. У него нет сил делать что-либо, кроме как хныкать, глаза открыты, но он не видит, как Кинн вбивается в него, когда это обжигающее давление разрастается до чего-то, что, как он думает, может сломать его. — Я знал, что ты умеешь вести себя хорошо, — задыхается Кинн. — Все, что мне нужно было сделать, это выебать твое послушание из этой сладкой, тугой пизды.       Все тело Порша напрягается, когда он кончает сильнее, чем когда-либо. Струйки жидкости выплёскиваются из него при каждом толчке, стекая по бёдрам, покрывая колени Кинна, пропитывая пол между его растопыренными коленями. Порш плачет от этого, зажмурив глаза и поджав пальцы на ногах, и кажется, что это будет продолжаться вечно.       Все высшие функции мозга покидают его. Ничто не имеет значения, кроме как позволить Кинну взять всего его. Он хочет, чтобы Кинн кончил в него, наполняя его настолько, что он чувствует себя разбухшим от этого. — Кончи внутрь меня, — умоляет он, — наполни меня, войди в меня, мне это нужно, пожалуйста.       Он не понимает, что умоляет вслух, пока Кинн не издает животный звук. — Всё, — рычит он, дёргая Порша, как тряпичную куклу, по мере приближения оргазма. — Ты мой, Порш, и доказательство этому стекает у тебя между ног.       Порш вскрикивает, когда Кинн начинает кончать в него. Это опустошающе; скольжение члена Кинна по стенкам его тела, горячий поток спермы в его ноющем влагалище. Он вздрагивает и сжимается от очередного толчка, грязные звуки его киски теперь еще громче, чему способствует смесь оргазма и скользкости.       Время утекает от него. Толчки Кинна постепенно замедляются, затем полностью прекращаются. Глаза Порша полуприкрыты, мысли стали тяжёлыми и тягучими. Кинн осторожно опускает его на спину, нежнее, чем когда-либо, затем медленно выходит. Он чувствует, как его влагалище сжимается, пытаясь удержать все внутри, но его трахали слишком свободно. Из него вытекает маленькая струйка — белая струйка по красной коже.       Теплая рука ложится на низ его живота, выше того места, где находится выпуклость спермы Кинна. Он чувствует себя нужным. О нем заботятся.       Он не понимает, его щеки такие липкие, а Кинн наклоняется, чтобы поцеловать их мягкими, крошечными поцелуями. Он помогает миру вернуться в фокус. Эта нежность… то, что они оба могли бы получить, если бы…       Порш поднимает дрожащую руку, запуская пальцы в волосы на затылке Кинна, направляя его вниз, чтобы прижать их губы друг к другу. Этот поцелуй медленный, неуверенный и теплый. Это похоже на что-то гораздо большее, чем любой из них.       Когда они отстраняются друг от друга, рука Кинна скользит к лицу Порша, баюкая его, как нечто драгоценное. — Ты мой, — бормочет он.       Порш кладет руку поверх руки Кинна, переплетая их пальцы. — Если я твой, — мягко говорит он, — почему ты не позволяешь себе обладать мной?       Наступает короткий момент тишины, пока слова застывают между ними. Что-то меняется в лице Кинна, в его глазах появляется пугающий блеск, непохожий ни на что, что Порш видел у него. Выражение его лица начинает гаснуть, и послесвечение рассеивается. Кинн садится, полностью убирая руки с Порша.       Порш чувствует себя так, словно его окунули в ледяную воду. Он пытается сесть прямо, хватая Кинна за руку. — Не убегай снова. — Я больше не позволю тебе видеть Вегаса, — говорит Кинн дрожащим голосом. Он отказывается смотреть на Порша, как будто встреча с ним взглядом усложнит ситуацию. — И что потом, Кинн? — Гнев, который Порш испытывал раньше, теперь ослабел, притупленный болью в его сердце. — Я все еще твой телохранитель. Ты хочешь, чтобы мы продолжали видеться каждый день, притворяясь, что между нами ничего нет?       Кинн ничего не говорит. Не двигается… ничего не говорит, не смотрит на Порша. — Отлично, — говорит Порш, проглатывая комок в горле. Он осторожно поднимается на ноги, ноги так сильно дрожат, что он чуть не падает обратно. Он берет себя в руки и отворачивается от Кинна, тянется за джинсами и натягивает их. — Куда ты направляешься? — спрашивает Кинн.       Порш надевает футболку: — Ты совершенно ясно дал понять, что я для тебя пустое место, — он молча находит свою синюю верхнюю рубашку и засовывает трусы в карман. Он чувствует себя липким, измученным и идиотским, удивляясь, почему он вообще думал, что Кинн выберет его. — Ты не пустое место, — звучит натянуто, как будто Кинну больно даже произносить это.       Порш оборачивается, думая, что ослышался. — Что? — Ты не пустое место. В этом-то и проблема.       Порш, моргая, смотрит на него сверху вниз. Кинн выглядит опустошенным, глаза опущены, плечи втянуты. Каждая секунда молчания Порша только заставляет его слабеть еще больше. Поршу больно видеть, как кто-то такой гордый становится таким ничтожным из-за масштаба своих собственных чувств.       Это не значит, что всё справедливо. Именно решения Кинна привели их сюда. Он не может относиться к Поршу как к ничтожеству, а потом говорить ему, что он чего-то стоит. — Пошёл ты, — говорит Порш. Он хочет, чтобы это прозвучало твердо, но выходит почти шепотом. — Ты не понимаешь, — говорит Кинн таким тихим голосом, что он едва похож на самого себя. — Ты… ты заставил меня разрушить себя ради кого-то другого…       Порш замирает, признание тяжелым грузом повисает между ними, как заряженный пистолет. Единственная пуля в патроннике револьвера, где одно неверное движение может изменить траекторию их отношений, к лучшему или к худшему. Кинн должен решить, стоит ли рисковать — стоит ли Порш того.       Порш пристально смотрит на него. Кинн смотрит на него снизу вверх, беспомощный под бременем собственных эмоций. Он чувствует, как его взгляд смягчается от жалости и понимания. — Чего ты так боишься?       По лицу Кинна пробегает тень. Порш наблюдает, как он оглядывает окружающую обстановку; вспоминает, где они находятся, кто он такой. Возможно, это вызвано жалостью в голосе Порша. Или, может быть, это напоминание об ответственности, которая тяжелым грузом легла на его голову.       Кинн прерывает зрительный контакт, не в силах больше смотреть на Порша. Он поднимается на ноги и начинает одеваться. Каждый слой одежды представляет собой еще одну стену, которую он возводит, скрывая все грани, которые делают его уязвимым, которые делают его человеком, пока не останется ничего, кроме беспощадного мафиози, которым его вырастил отец.       Ужас разъедает Порша изнутри. К тому времени, как Кинн застёгивает халат, выражение лица его совершенно пустое. Тишина давит, она ложится на комнату тяжелой, как толстое одеяло, такой тяжелой, что Порш не может пошевелиться, ноги приросли к полу.       После продолжительной паузы Кинн подходит к нему. Он останавливается прямо перед Поршем, опустив взгляд на его рот. Тихие звуки дыхания Порша царапают его горло, то попадая в такт дыханию Кинна, то сбиваясь с него, пока они стоят там, вдвоем, поглощенные чем-то неподвижным. Порш замирает, когда Кинн наклоняется к нему, пока их губы почти не соприкасаются.       Сквозь слабый запах парфюма Кинна Порш чувствует исходящий от него собственный аромат. Его глаза закрываются в ожидании.       Поцелуй меня, думает он. Выбери меня.       Менее чем в сантиметре от его рта Кинн говорит: — Я заменяю тебя. С завтрашнего дня Кен будет моим главным телохранителем.       Надежда Порша разбивается вдребезги, как хрусталь о камень. Его взгляд устремляется к Кинну, который отступает назад, как человек, пытающийся исчезнуть. Дистанция между ними оставляет Поршу ощущение сырости и окровавленности.       Уходя, Кинн намеренно не оглядывается. Ресницы Порша трепещут, он делает глубокий вдох, пытаясь сдержать внезапный приступ слез. До Кинна он понятия не имел, что такое настоящая страсть. Он понятия не имел, каково это — хотеть чего-то так сильно, что не можешь дышать от этого, чувствовать, как желание пронзает тебя насквозь, как сверкающее лезвие ножа. Держать его там, пронзенного и беспомощного, и хотеть только большего.       Порш не знает, что хуже. Как больно быть с Кинном или как больно быть без него.       Он мельком замечает свое отражение в зеркале на другом конце комнаты. По его шее тянутся темные пятнистые синяки. Он проводит пальцем по очертаниям рта Кинна, надавливая на один, просто чтобы почувствовать слабый укол боли. Завтра будет трудно скрыть их. Он знает, что таково было намерение Кинна, и ненавидит то, что ему нравится, как они выглядят.       Порш отворачивается от зеркала и возвращается в свою комнату.