Облако пудры, юбка и алая улыбка

Нёвиллет не смог не обратить внимание на необычайно красивую девушку, чья весёлая и слегка похотливая походка заставляла некоторых мужчин оборачиваться назад и вглядываться в эти нежно-одухотворённые черты лица ангела. Ярко-накрашенные алым губы, которые растягивались в широкой улыбке, влекли не хуже сладкого мёда. Лицезрея девушку с туго затянутым корсажем и в юбке, которую она специально приподнимала, завлекая мимопроходящих мужчин, судья не смог сдержать тяжёлого вздоха. Более того, проститутка тут же начала пританцовывать в своих старых туфлях на шнуровке, совсем как балерина, играющая роль Одетты в постановке «Лебединое озеро». Когда Фурина бросила на мужчину свой томный и загадочный взгляд, Нёвиллет почувствовал, как по его коже быстро пробежались муравьи. Всё, что потом помнил судья, так это её сладкий голос, который показался олицетворением самой нежности, и следующие слова: «Не нужно прятаться, я ведь вижу, каким взором вы пожираете моё тело. Оно может стать вашим, месье, цена — дело договора, и я стану вашей на ближайший час». Следующее воспоминание господина Нёвиллета — небрежно застеланная кровать в не шибко богато обставленной спальне, но грех было жаловаться на неудобства, когда перед ним парила белокрылая пташечка. О, она задурманила всегда ясный разум судьи своим приторно-ласковым голоском птички, заставив выложить на стол все деньги, которые у него были с собой. Фурина, глядя с особой внимательностью в его глаза, подёрнытые сливовым туманом, сразу поняла — тот воспылал по отношению к ней любовными чувствами, опалёнными голой плотской страстью. О, как же заливисто и громко в ту ночь смеялась де Фонтейн, ужасаясь собственной красоты. Она заставляла любого мужчину желать её тело, но никогда не душу. Они играли в любовь в кровати, порой Фурине даже приходилось притворяться ответно-влюблённой, надеясь стрясти с клиента как можно больше денег, но стоило ночному любовнику уйти, как девушка начинала беззвучно рыдать. Ей редко когда везло на по-настоящему нежных в постели мужчин, обычно Фурине причиняли одни страдания, не заботясь о бедняжке. Она была всего лишь голым телом. Товаром. Не человеком. Де Фонтейн словно бы родили, чтобы та завлекала всякого в свои томительные объятия и топила его в море разврата и греха. Её театр был борделем, зрители — сутенёры и многочисленные любовники. — Как такой ангел, как ты оказался в столь мрачном и полном греха месте? — с придыханием спросил Нёвиллет, с небывалой для проститутки нежностью коснувшись сначала её бледной щёчки, а затем и белых волос, убрав одну прядь за ушко. — Матушка отдала, месье. Сколько мне было? Тринадцать. — Фурина с большим желанием прильнула лицом к мужской руке, что дарила не болезненные удары, а только любовную ласку. — Отец умер и мать осталась на руках с двумя близнецами. Мы с сестрой, голодные и чумазые, замерзали в каком-то холодном подвале, пока эта женщина не решила избавиться от своей главной головной боли — от меня. С тех пор моё тело — это прекрасное орудие труда. Ну же, месье, — де Фонтейн по-детски надула пухлые губки, — давайте не будем о грустном. Вы та-а-ак много заплатили за такую глупую проститутку, как я, что я просто обязана вас отблагодарить. Сейчас комната была не более чем декорацией, а кровать — сценой, на которой Фурине как настоящей актрисе стоило выложиться наполную, сыграв новую роль. Только так можно было выжить. И, кажется, де Фонтейн могла уже начать готовиться к исполнению другой — содержанки. О, этот прелестный джентльмен, занимающий в парижском суде высокий пост, мог бы купить ей хорошие аппартаменты, оплатить туалеты и даже выезды. Фурина могла бы в будущем растратить все деньги своего любовника, на что Нёвиллет только нежно улыбнётся и с любовью скажет: «Всё в порядке, я дам тебе ещё денег». Фурина хотела бы стать посетительницей самых известных салонов и известных семейных пансионов, расположенных в окрестностях Елисейских Полей, а не раздвигать ноги перед сотнями неизвестных и неочёсанных мужланов, которые даже не умели любить женщину. О, она проглотит его, даже не подавившись, совсем как Сцилла. Толстый член судьи проникал в глубокую, пылающую вагину де Фонтейн, когда она думала об этом. Он производил медленные толчки внутрь, а  стоило половому органу войти до самого основания, как Нёвиллет снова выходил из девушки, оставляя внутри только головку. Слыша его тяжёлое дыхание, хлюпающие звуки и собственные тихие стоны, Фурина красиво выгнулась и сильно расцарапала ноготками спину мужчины. Ей впервые за долгое время было по-настоящему хорошо. Нёвиллет страстно целовал проститутку, посасывая девичий язычок и порой даже покусывая нижнюю губу, а его пальцы и вовсе скользили по её клитору, круговыми движениями заставляя бедную девушку приятно постанывать. Сначала он извёл своей лаской розоватые ареолы, что затвердели и набухли в прохладном воздухе комнаты, а потом обрисовал линию подбородка языком. Это было не совсем приятно, но де Фонтейн всё равно сделала вид, что ей понравилось. В конце концов, она же актриса! Она рождена, чтобы сиять! — Я люблю вас, mon ange céleste. Mon lis, стоило мне увидеть вас, как я тут же влюбился, — шептал Нёвиллет, обцеловывая тело проститутки, запятнанное грехом похоти. Фурина ничего не ответила, только коротко улыбнулась, а после простонала от нового и глубокого толчка. Пару раз красиво простонала, выгнула изящно спину, сказала как хорошо себя чувствует и вуаля! Судья уже у её ног! Готов выполнить любую прихоть де Фонтейн, проститутки с улицы. Когда Нёвиллет заставил её кончить, Фурина не могла больше ни о чём думать, как о собственной выгоде. О шляпе с перьями, атласной накидке, туфлях на каблуке, обнажающие изгиб ступни, облаке из пудры, декольте. В таком виде можно поехать в Булонский лес или даже в вернисаж, на премьеру в театр. Когда он уйдёт, Фурина с грустью посмотрит ему вслед, надеясь, что этот прекрасный мужчина снова вернётся, но уже с другой целью — забрать её навсегда. Фурина так часто ошибалась, доверяя таким вот мужчинам. Но... Нёвиллет вернётся же, ведь так? Нёвиллет ведь не такой?..