(не)возможное

В кабинете тихо. Перо скрипит по бумаге едва слышно, и это почему-то помогает сосредоточиться. Ризли весь обращается в слух — ловит тиканье часов, шелест страниц, собственное дыхание. Все для того, чтобы не думать, не чувствовать, не погружаться в ощущение влажного тепла вокруг члена. Лини сидит у него между ног, прижавшись щекой к бедру, и иногда, в неровном, сбивающем с толку ритме, водит по головке языком. Они договаривались, что отвлекать Лини не будет — но как иначе это назвать? Ризли возбужден почти болезненно, хоть и смысл был вообще не в этом. Но перед Лини он бессилен. — Хватит, — как можно более ровным тоном произносит он, когда Лини в очередной раз втягивает щеки. Хочется толкнуться глубже, прихватив Лини за короткий хвостик на затылке. Хочется увидеть, как его губы растянутся вокруг члена сильнее, как взгляд, и без того заволоченный желанием, станет темнее. Хочется… очень много всего, разом, резко, рвануться вперед и больше ни о чем не думать, но нельзя. Лини замирает. Ризли жмурится до вспыхнувших перед глазами искр, медленно выдыхает и снова всматривается в документы перед собой. Время тянется, кажется, бесконечно долго. Работа будто бы не заканчивается. Ризли подписывает рапорт за рапортом, согласовывает заявку за заявкой. Линии слов на бумаге выходят ровными только чудом. В голове мутно. Все мысли крутятся вокруг Лини, вокруг его языка, вокруг того, как теперь уже послушно он просто ждет — не смыкает губы, не ведет рукой по бедру, но сглатывает накопившуюся слюну. И все равно, даже так, сосредоточиться не получается. Ризли не выдерживает на середине отчета, содержание которого в памяти никак не откладывается. Он опускает руку вниз, гладит Лини по щеке, смотря, как тот сразу же подбирается, садится ровнее, поднимает взгляд. Жаром прошибает до кончиков пальцев. Ризли ждет, что сейчас Лини спросит — закончил? на сегодня все? — но Лини не отстраняется. Наоборот, насаживается глубже, упираясь ладонями в бедра, и тихо стонет. Вибрация от звука обращается в мурашки. Ризли вплетает пальцы в его волосы, чуть надавливает на макушку. Лини кивает и пропускает головку в горло. Собственный голос Ризли едва узнает. Возбуждение, тлевшее внутри, вспыхивает, расползаясь обжигающим теплом. Во рту Лини влажно, узко, горло сжимается вокруг члена. От его тонких пальцев, плотным кольцом обхвативших основание, сознание мутнеет окончательно. Ризли вскидывает бедра навстречу, тянет Лини ближе. Тот старательно принимает до конца, потом выпускает член изо рта, переводя дыхание, слизывает блестящую слюну с губ и берет снова, сначала только головку, легко посасывая, а после — втягивает щеки и принимается ритмично двигать головой, не забывая помогать себе ладонью. Сдерживаться нет сил. Ризли подается в подставленный рот, сам контролирует темп и глубину. Лини позволяет, застыв и закрыв глаза. Румянец на его щеках, поблескивающие от слюны и смазки щеки, припухшие губы и растрепанные волосы сводят Ризли с ума. Он любит Лини любым, и собранным, и вот таким, до одури заведенным и наслаждающимся происходящим. И Лини, судя по тому, как его короткие ногти почти нежно царапают Ризли бедро, любит его в ответ. Жар желания, всеобъемлющий, неукротимый, такой, что не поможет даже глаз бога, плавит Ризли изнутри. Это все Лини — так поджигать умеют только его прикосновения, только его присутствие. Ризли крепче стискивает пальцы в его волосах, дергает на себя резче — и через пару особенно глубоких толчков пламя наконец вспыхивает в последний раз и прорывается наружу, оставляя после себя только пепел. Лини сглатывает, вылизывает член начисто и отстраняется, тяжело дыша. Взгляд у него — поплывший и затуманенный. — Иди сюда. — Ризли похлопывает себя по колену. Лини, пошатываясь, поднимается и усаживается сверху, укладывает голову на плечо и, мазнув губами по мочке уха, шепчет: — Ужасно хочу кончить. Поможешь? Ризли знает — из пепла пламя не рождается. Это просто невозможно. Но для Лини, для лучшего фокусника Фонтейна, ничего невозможного нет.