Естественный исход

      Всё начинается с законов физики. Именно сегодня они отрекаются от нашего многолетнего тандема, чтобы пустить мою жизнь под откос.       Солнечный луч отражается в зеркале и проходится по глазам резью. И тогда я моргаю, — это и становится главной причиной конца. Причина, которой Джон даже не замечает, продолжая рассматривать в зеркале свой новый старый свитер.       Статистически шанс «проморгать» что-то довольно мал. Моргание — обычный процесс обновления внимания — во время паузы в разговоре, в конце предложения во время чтения или при смене кадра в фильме. Но именно сегодня все статистические законы идут к чёрту, потому что я моргаю, именно когда Джону необходима поддержка, для оказания которой мне необходимы определённые усилия.       И, судя по вздрагивающим мышцам на его правой щеке       > на два миллиметра выше скулы, на три правее глаза       и покрасневшим костяшках пальцев       > ещё не оттенок #DB4848, но уже #E06969        — тут не обойтись коротким похлопыванием по плечу и односложным подбадриванием.       Но к более сложным видам поддержки доступа нет. Я уверен, что они хранятся в Чертогах в папке «Социальных условностей им Дж. Ватсона». Вот только солнечный луч, обжёгший сетчатку, прыгает по стеллажам и полкам раздела, скрывая названия папок.       И тогда, воспользовавшись моим замешательствам, из-за стеллажей появляются они.

      Иррациональные порывы.

      Джон всегда комментирует их упоминание: «Это обычная эмпатия, Шерлок. Прекрати ДрАмАтиЗирОвать».       Но он понятия не имеет и о сотой доле разрушительности и глубины «этой обычной эмпатии».       > десять штук блокаторов (включая три запасных), не позволяющих сантиментам превысить границу дозволенного, отключаются       > теперь мне всегда требуется на 0,2 секунды больше, чтобы принять верное решение. И на 0,5 секунды больше, если речь о Джоне       > и теперь мои жесты, слова и, конечно, мозги покрываются толстым слоем сантиментов, фильтруя рациональное в иррациональное       В тени синих глаз Джона вопрос, который он ещё не задал. Мягкий ворс его свитера       > среднестатистического настолько же, насколько и магазин, где он был приобретён       касается кусочка моей кожи на шее. Пряди светлых волос отливают в зеркале серебром, когда Джон их ерошит.       — Ну как, нормально для похода в садик?       Потребность в поддержке, которую я прочитал долгие минуты назад, Джон озвучивает только сейчас. Беда в том, что решение о том, как поддержку оказать, я уже принял. Это решение логичное, учитывая внешние и внутренние факторы: солнечный луч, снятые блокаторы и, вероятно то, что Рози нет рядом с нами, она внизу. Но его логичность не делает его менее фатальным.       Я прижимаюсь к виску Джона губами и отхожу от зеркала.       Вес последствий обрушивается на меня через долю секунды, стоит отойти от слепящего солнца. Вместе со зрением ко мне возвращаются и блокаторы, и прекрасные речевые обороты, которыми я мог бы подбодрить Джона.       > Ты выглядишь как показательный отец, несмотря на вчерашнюю перестрелку и опалённые волосы у виска.       > Твой среднестатистический свитер отлично подходит для такого экстраординарного случая, как первый поход в садик.       или даже       > Я настолько впечатлён твоим видом, что готов отказаться от проведения экспериментов в микроволновке на срок до двух дней.       Но какой толк от этих оборотов теперь. Теперь, когда Джон разворачивается и уходит, не сказав ни слова. Конечно, что ещё ему делать!       Я слышу, как внутри трещат блокаторы, и заставляю их встать в пазы, коротким: «На место!». Под размеренные вдохи и выдохи они перестают дрожать, а я выигрываю время, чтобы придумать стратегию, которая объясняет всё произошедшее.       Конечно, это был ритуальный поцелуй.       «У многих народов принято использовать этот жест для соблюдения традиций. Ты что, не знал, Джон?»       И тогда я подсуну ему статью. Статью, которую успею написать за то время, что Джон будет добираться до садика и обратно. Если на вступление отвести пятнадцать минут, на поиск и описание фактов тридцать и ещё пятнадцать на заключение, я даже укладываюсь.       Конечно, могут возникнуть некоторые проблемы с тем, чтобы убедить Джона, что это статья авторства уважаемого доктора наук, но, если я буду достаточном напористым, всё получится.       Но мне нужны запасные варианты.       > И, пожалуй, ещё несколько запасных блокаторов сантиментов, но к этому вопросу можно вернуться позже.       Я могу пропасть на несколько дней. В нашей прошлой жизни это было обычное дело. В нашей настоящей жизни мне нужно сделать некоторую погрешность на тревожность Джона.       > Его психолог говорит, что его тревожность — это нормально, учитывая то, что меньше года назад он чуть не утонул в колодце       > Но его психолог не знает, что с того момента Джона чуть не подстрелили несколько десятков раз       Итак, я могу оставить записку, сообщение или даже целое письмо. Где в достаточно подробной и убедительной форме распишу причины, по которым мне понадобилось покинуть город на пару дней/недель/лет именно в это утро.       Солнечный луч снова коротко проходится по глазам, лишь слегка цепляя блокаторы. Те качаются из стороны в сторону, оставаясь на месте, но даже в этом коротком зазоре, который они приоткрывают в иррациональное, я читаю свой приговор.       Какой бы вариант я ни выбрал: побег из квартиры или написание изобличительной статьи, Джон, конечно, поймёт, что я просто стараюсь оправдать случившееся. И оттянуть неизбежное. Он бывает раздражающе проницателен там, где это совершенно не нужно.       Я опускаюсь на диван, чтобы наконец-то укрыться от дурацких солнечных лучей, с которых всё началось. Но чувствую, как те скользят по спине, её согревая.       Если бы дело касалось только фактов, я мог бы подтасовать их. Умело обставить всё так, будто Джон был лишён какого-то контекста произошедшего. Но проблема в том, что контекста более чем достаточно.       В постановке контекста я был очень плох в последнее время. Плох до такой степени, что количество тактильных контактов между нами за последние несколько недель увеличилось на пятьдесят процентов. И плох настолько, что закрыл все вкладки со статьями про изоляцию иррационального, решив, что уже достаточно преуспел в этом, установив мысленные блокираторы.       Пожалуй, если бы я не касался Джона так часто, не закрыл все вкладки или хотя бы не стоял напротив зеркала, подло отражающего лучи, всё бы так не закончилось. Но, с совокупностью всех факторов, произошедшее — единственный естественный исход нашей дружбы. Или каким там, словом, назвать всё то, что происходило между нами все эти годы?       Но теперь уже нет разницы.       Джон попросит меня съехать. Может, мне удастся уговорить его на мой переезд в 221С. Там, конечно, маловато света и сыро, но зато так я смогу видеть Рози.       Помимо помощи в её умственном развитии я смогу следить за тем, чтобы Джон не воспитал её слишком эмпатичной. В конце концов, теперь я знаю, чем это заканчивается.       Мэри предсказала этот исход годы назад. Подмигнула и доверительно шепнула на ухо: «Джон не понимает, что ты чувствуешь. А я не расскажу ему. Поэтому всё будет в порядке».       Тогда я, конечно, только фыркнул: «Не переоценивай свои дедуктивные способности», но на деле испытал к Мэри благодарность. Но эта благодарность с годами выцвела, просочилась в каждый раздел Чертогов с упоминанием Джона и проросла там болезненным, скребущимся и мучающим.       Но сегодня эти ростки вспыхивают среди папок с бумагами, охватывают целые разделы и стеллажи. «На место», — рявкаю на блокираторы, но те отказываются вставать в пазы, догорая прямо у меня на глазах.       Пепел окрашивает пальцы в чёрный, пробираясь в солнечное сплетение. Там, лишившееся изоляции иррациональное, мечется самыми разными чувствами. Ухватиться ни за одно из них не получается.       И, только чтобы унять их, я принимаюсь ходить по комнате. Но чувства выбираются изнутри, раздвигая рёбра, и прыгают на плечи, а там оборачиваются вокруг шеи петлёй.       Я пинаю тумбочку в прихожей, и зеркало на ней противно звенит в раме. Очень хочется разбить его на осколки. Это бы как никогда точно отразило моё внутреннее состояние.       Но время заканчивается. И среди догорающих Чертогов я не могу заниматься поиском ответа ещё и на вопрос: «Шерлок, какого чёрта ты сделал с зеркалом?». Или, может, разбить и оставить Джона самому теряться в догадках о причине разбитого зеркала, отодвинув на второй план произошедшее?       Дверь внизу хлопает, и я вздрагиваю. Хватаю со столика первый попавшийся журнал и устраиваюсь на диване. Тот выстреливает мне в задницу пружиной.       Дурацкий диван, но даже по нему я буду скучать.       На страницах вместо текста — список вещей, которые нужно не забыть забрать с Бейкер-стрит при переезде. Когда я добираюсь до пункта «Cluedo», Джон распахивает дверь.       Он кидает на меня короткий взгляд. Убеждается в том, что за время его отсутствия дома не случилось взрывов, драк или «любых других происшествий, которые не должны происходить в доме с ребёнком, понимаешь?». Интересно, поцелуй в висок тоже входит в этот список? Наверняка, он где-то на одном уровне с гостевым визитом Мориарти в нашу гостиную.       Джон опускается в своё кресло, прикрывая глаза. Поза расслабленная, но брови сведены к переносице — готовится к разговору.       — Шерлок, мы с Рози...       Ну, конечно, они с Рози. Иногда у Джона проскакивало «мы», но, как абсолютно точно я понимаю теперь, то была просто погрешность. Это всегда было «Джон с Рози» и «Шерлок».       Теперь, когда блокаторы сняты, я могу честно себе признаться. Иногда мне хотелось, чтобы Джон узнал. Пусть это знание и было бы дополнительным поводом для волнения наравне с новой работой, заботой о Рози и даже прекращением трансляции его любимого сериала (хорошо, что его вернули в эфир через пару недель).       Я бы хотел, чтобы он узнал, даже если бы это стало концом.       — Ты слушаешь?       Вопрос Джона не становится неожиданностью, и я согласно киваю. Хотя, конечно, совсем ничего не услышал из его монолога. Судя по его вскинутым бровям и вздёрнутому уголку губ — это что-то о садике. Ну, конечно, о садике. Он решил сначала усыпить мою бдительность этой темой.       Но я не против. Я, правда, не против обсудить слишком сильно надушенную воспитательницу, осыпающуюся с крыши нашего дома керамзитную крошку и даже измененный режим работы светофоров. Я могу оттягивать момент, когда мне придётся согласиться на переезд, как угодно долго.       — Говоришь садик понравился? — поддерживаю я тему.       Потому что, ну, конечно, он ей понравился. Иначе бы Джон не оставил там Рози до конца дня.       Джон поворачивает набок голову, как бывает делают собаки, что-то пытаясь уяснить. Выглядит очаровательно. Но я не даю себе этой очаровательностью обмануться. Я уже планирую, где бы достать коробки для переезда.       — Ладно, прости, — примирительно начинает Джон. — Я не сразу заметил в твоих руках перевёрнутый вверх ногами журнал.       Я удивлённо опускаю глаза вниз. И правда. Но какое это имеет значение в контексте случившегося?       Джон, видимо, улавливает моё замешательство, поэтому улыбается. Тепло и привычно. Так, будто ничего не было. Или он это успел забыть?       Я принимаюсь искать у него на лице признаки инсульта. Потеря части воспоминаний — серьёзный симптом.       — Я не буду растягивать разговор, — выдыхает Джон, отводя от меня взгляд и изучая зеркало. — Просто хочу, чтобы ты знал, что всё нормально.       — Нормально, — повторяю я, примеряясь к этому слову.       Границы нормального весьма подвижны, как в отношении разных групп, так и в отношении разных временных периодов. Нормально, потому что Джон видел, что мне по глазам резанул луч света? Нормально, потому что он готов закрыть глаза на такое поведение, если оно не будет повторено? Или это вообще какая-то проверка, и он ждёт мою реакцию на его «нормально»?       — Ладно, я понял, — хмыкает Джон, качая головой. — Я выражаюсь слишком абстрактно и сломал твой мозг.       Иногда мне хочется ударить Джона. Это происходит крайне редко, и это происходит прямо сейчас.       Он, как всегда, раздражающе быстро считывает мои эмоции, поэтому спешит продолжить:       — Прости, я просто пытаюсь разрядить обстановку.       Я думаю, что лучше бы он уже разрядил в меня обойму доводов в пользу того, что мне стоит съехать, вместо того, чтобы пытаться упихнуть происходящее в социально-приемлемые рамки.       — Шерлок, — тише продолжает он, переводя на меня взгляд. — Ты раньше не проявлял свои чувства так, но это… хорошо.       Он протягивает мне ладонь, и в этом жесте точно так же, как в поцелуе, я пытаюсь найти ритуальное значение. Пытаюсь откопать в сожжённых руинах Чертогов статьи на эту тему. Или даже поднять павшие в пожаре блокаторы.       Но ничего из этого сделать не получается. Поэтому я только вкладываю свою ладонь в его. Джон очерчивает мои костяшки кончиками пальцев, чуть сжимая руку:       — Хочешь чай?       И именно этот вопрос уверяет меня в том, что всё нормально хорошо.