***
Драко было восемь лет, когда он впервые начал понимать, что значит быть омегой. Конечно, он знал, что такое омега, по крайней мере в общем смысле, и знал, что он им является, хотя бы потому, что все не прекращали ему говорить об этом, но он никогда не понимал, какое это имеет значение, пока это не стало важным. Был Йоль, и Драко попросил у родителей гоночную метлу. Он не думал ни о чем другом, кроме квиддича, с тех пор как семья побывала на матче чемпионата прошлого сезона в Лионе — первый раз, когда Драко оказался за пределами Мэнора, и самый важный опыт в его юной жизни на данный момент. Всю осень он мечтал о крыльях, о том, как будет парить в пушистых белых облаках и кончиками пальцев касаться поверхности реки за поместьем, когда он будет лететь над самой ее поверхностью. Но вместо метлы он получил куклу. Это была прекрасная кукла с фарфоровой кожей и длинными мягкими волосами. Её голубые глаза моргали, а нарисованный рот улыбался с помощью тончайших чар, отчего она казалась почти живой. — Но, — нахмурившись, сказал Драко, — я хотел метлу. — Драко, — вздохнул отец, — омега не должен летать. — Но, — повторил Драко и оглядел комнату. Корделия, его младшая сестра, стояла по другую сторону Йольского полена с новеньким «Чистометом», хотя и просила щенка крупа. В отличие от Драко, Корделия была альфой. А поскольку получила то, что хотел Драко, она высунула язык и прижала метлу к груди — как будто ему нужны были какие-то уверения, что его сестра никогда не поделится с ним своими вещами. Как и всегда, Драко подавил в себе гнев. Каждый раз, когда он проявлял его или выражал вслух, ему строго-настрого приказывали замолчать. Отец, во всяком случае, уже перестал его слушать. Он присел рядом с дочерью и сказал ей: Уверен, ты будешь отличным летуном, а после завтрака мы с тобой погуляем, да? Он улыбался и гладил её по волосам с той непринуждённой теплотой и отцовской привязанностью, которую Драко никогда не испытывал от него. В отчаянии он посмотрел на свою мать, сидящую в кресле у камина. Она была омегой, как и он, и время от времени мягко возражала против решений и слов отца. Но не в этот раз. В этот раз все, что она могла предложить Драко, — это грустная улыбка. Это было похоже на предательство. Это был первый раз, когда «омега» — само понятие, процесс становления — приобрело в сознании Драко осмысленную форму, но, конечно, это был не первый раз, когда понятие «омега» пытались навязать ему. Это слово вдалбливали в него, в каждую часть его жизни и психики, с момента его рождения. «Омега» — это приказ не шуметь, даже когда его сестра закатывала истерику. «Омега» — это слова тети Фионы и бабушки Дру о том, что однажды из него выйдет отличная жена, причем задолго до того, как Драко узнал, что такое жена. «Омега» — это причина, по которой Корделия родилась меньше чем через год после Драко, потому что омега никогда не сможет стать наследником семьи Малфой. «Омега» — это кипящий гнев и стиснутые зубы. «Омега» — это подчинение и прислуживание. Корделия в тот год получила еще и щенка. Драко второго подарка не получил.***
Драко было девять лет, когда он впервые сотворил заклинание. Хотя он всегда ощущал магию — вокруг себя, внутри себя, даже и особенно в земле под ногами, — он никогда не понимал, что быть волшебником означает уметь управлять ею, пока впервые не попробовал. Зима в Уилтшире выдалась особенно суровой, и Малфой Мэнор почти два месяца простоял под толщей снега. К тому времени, когда наступила весна, огромный сад позади поместья требовал больших усилий, чтобы вернуть его к жизни. Драко это нисколько не смущало. Большинство вещей, которые Драко любил — квиддич, шахматы, лазанье по деревьям, — ему не разрешалось делать. Точно так же большинство вещей, которыми Драко разрешалось заниматься — вышивка, пение, живопись, фортепиано — были для него отчаянно скучными. Садоводство было идеальным компромиссом: то, чем ему не только разрешалось, но и поощрялось заниматься, и то, что он любил делать. Он даже не обращал внимания на грязь, пот и жуков: они доставляли неудобства, но это были показатели усилий, доказательство того, что он помогает саду расти. Чаще всего к нему присоединялась мама. В конце концов, это был ее сад. И в тот первый весенний день, достаточно теплый для работы, когда они вместе с домовыми эльфами вышли оценить ущерб от долгой, суровой зимы, она сказала: О, нет. Феекрыл. Феекрылы, конечно, не были крыльями фей, хотя Драко мог понять, как они получили свое название: это были нежные цветы с длинными и слегка прозрачными лепестками бледно-голубого цвета. Они, как и некоторые другие, были отгорожены в особой части сада, полной растений, используемых не для украшения, а для изготовления зелий. Драко не знал, какие зелья готовит из них его мать, но знал, что она вкладывает в них больше сил, чем во все остальные растения в саду вместе взятые. Проследив за взглядом матери, он понял, почему она расстроилась. Феекрыл был нежным видом, очень чувствительным к морозам, и после настолько суровой зимы от него мало что осталось. Его деревянистый стебель был тонким и сморщенным, лепестки почернели и стали маленькими. — Из него получится хороший компост, — сказал Драко. Так всегда говорила ему мама, когда он расстраивался из-за гибели растения. Он ожидал, что ей тоже станет легче, но когда он обернулся, ее лицо было искажено беспокойством. — Мама? — Феекрыл… он важнее остальных, дорогой, — ответила она, сжимая рабочие перчатки из драконьей кожи голыми руками и с нарастающим ужасом глядя на мертвое растение. — Я использую его для… ну, думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться. Во всяком случае, в течение ближайших лет. Она изо всех сил старалась говорить мягко, но Драко видел страх в ее глазах. Драко не любил, когда ему говорили, что не стоит волноваться, а ему часто это говорили. Никто и никогда не хотел, чтобы он о чем-то беспокоился. Магия в саду все еще спала. Драко чувствовал ее, как и всегда, словно урчание книзла. Она была обширной, глубокой и прохладной, как тихая вода. И она не была ни злой, ни несговорчивой. — Если мы вежливо попросим сад, — сказал Драко, — то он наверняка отрастит его заново. Но когда он оглянулся на мать, она уже стояла в нескольких футах от него, разговаривая с Добби на низких, не терпящих промедления тонах. Драко хмуро посмотрел на нее, а затем снова обратил внимание на феекрыл. Он был почти уверен, что сможет вернуть его. Нужно было только дать саду что-то за его беспокойство. Вечером, после ужина, но прежде чем лечь спать, Драко прокрался в спальню родителей и взял из маминой шкатулки несколько украшений: серьги с нежным сапфиром, кулон с изумрудом и кольцо с мерцающими гранатами в золотой оправе. У его матери и так было много украшений, и он был уверен, что она не будет скучать по нескольким из них. Он благоговейно нес их в обеих руках из дома в сад, залитый золотистым светом заката. Он опустился на колени у погибшего феекрыла и очень осторожно выкопал ямку у его основания. — Моей маме нужно это растение для ее зелий, — прошептал он, укладывая драгоценные камни один за другим в мягкую, суглинистую землю, — так что, пожалуйста, верни его обратно. Спасибо. И в самом деле, на следующее утро феекрыл расцвел, достигнув трех футов в высоту и сверкая золотой пыльцой. Его мать была ошеломлена, а Драко — нет. Он был доволен собой. — Я знал, что это сработает, — сказал он. Мать нервно оглянулась на него. — Что сработает? — Я попросил сад вырастить его, и он вырастил, — ответил он. Он был полон гордости. Он чувствовал, как магия в саду гудит, вибрирует — сад был так счастлив от даров Драко, а Драко был счастлив, что сделал его счастливым. — Я преподнес ему дар, и он выполнил мою просьбу. Он лучезарно улыбнулся матери, но она не улыбнулась в ответ. Выражение ужаса на ее лице было достаточным, чтобы радость Драко угасла. — Мама? — Кто научил тебя этому? — тускло спросила она. Ее рука была прижата к груди. — Где ты научился Колдовству? — Колдовству? — недоуменно переспросил Драко. — Что…? — Древним магиям, — прошипела она и нервно оглянулась через плечо. Добби и Дотти стояли вместе на другом конце сада, тщательно выпалывая сорняки медленными, нарочитыми движениями. Убедившись, что они не слышат, она схватила Драко за плечо и отвела его на несколько футов в сторону. — Драко, — сказала она и опустилась перед ним на корточки, как это делают взрослые, когда им нужно сказать что-то очень срочное, — послушай меня: это не тот способ, которым следует колдовать. Драко был озадачен. — Не… не тот? — Он даже не осознавал, что творит магию. Это не было похоже на заклинание в его понимании — в конце концов, он много раз видел, как его отец использует свою волшебную палочку, эффектно и величественно, и видел домовых эльфов с их более тонкими, но не менее впечатляющими заклинаниями. Драко не понимал, что его просьба относится к магии. С его точки зрения, все, что он сделал, — это попросил у сада обмен. — Не тот, — категорично ответила она. — Драко, мир не очень-то благосклонен к древним магиям. Они не… Магия должна исходить изнутри тебя. Верно? С помощью палочки. Ты не должен торговаться за нее. — Почему? — спросил Драко. — Это небезопасно. — Небезопасно? — Эта мысль показалась ему абсурдной. Магия в саду была такой же, как и везде, не так ли? И она никогда не причиняла ему вреда. — Я не понимаю. Как это может быть не безопасно? — Если твой отец узнает, что ты использовал Колдовство… Мать закрыла глаза и сделала успокаивающий вдох. Драко не мог припомнить случая, чтобы она выглядела более испуганной. — Просто… просто пообещай мне, Драко. Обещай мне, что больше не будешь торговаться за магию подобным образом. — Я сожалею, — сразу же ответил Драко, и это действительно так. Отец столько раз укоризненно требовал от Драко извинений за то, что, по его мнению, не заслуживало их, но мать — никогда. Один только факт того, что его мать была обеспокоена, заставлял что-то в Драко дрожать от ужаса. — Прости, мама, я не хотел тебя расстраивать. Она опустилась на одно колено и заключила Драко в объятия. Долгое время держала его так, почти чересчур крепко, но Драко выдержал. — Говорят, что Колдовство было создано омегами, — прошептала она в волосы Драко, — что оно отвечает нам прежде всех остальных. Вот почему они боятся этого. Вот почему оно опасно. Это то, что дает нам власть, а для альфы никогда не будет ничего более угрожающего, чем омега, обладающий властью. Драко не понял. Но со временем поймет.***
Драко было десять лет, когда его чуть не похитили. Драко вообще не разрешали часто выходить из Мэнора. А после той поездки в Лион на чемпионат по квиддичу он вообще никуда не выходил. Это резко контрастировало с Корделией, которую постоянно куда-то водили, обычно за руку с отцом, который охотно демонстрировал ее на многочисленных светских мероприятиях, куда его приглашали. Драко не выставляли напоказ. Когда Драко просился пойти на одну из модных вечеринок отца или сопровождать его по делам в Министерстве, ему говорили, чтобы он шёл в свою комнату, или что это неподходящее мероприятие для омеги, и Драко, надувшись, засунув руки в карманы своей юбки, проглатывал свой гнев. По большей части его жизнь ограничивалась позолоченной клеткой Малфой Мэнора: уроки фортепиано и рукоделия с матерью, еженедельные занятия в библиотеке с профессором Снейпом и Корделией — унылое однообразие, которое нарушалось только послеобеденным отдыхом в саду. Но однажды, когда ему очень повезло или он был очень настойчив, его взяли с собой. — Господин Драко и Госпожа Корделия должны держаться рядом, — сказал Добби, как только они с треском появились посреди Косой-аллеи, но Драко его почти не слышал. Драко вообще ничего не слышал, потому что все было таким громким, таким большим и таким красочным. Драко никогда раньше не видел столько людей в одном месте. Они заполонили яркие узкие улочки, толкаясь в дверях магазинов и проходя мимо друг друга, крича, смеясь и торгуясь. А запахи! Драко глубоко вдохнул. Свежий хлеб из булочной, гардении из цветочного магазина слева от них, ингредиенты для зелий из «Слизня и Джиггера», духи с амброй от проходящей мимо ведьмы, пирог с фаршем из открытых дверей «Дырявого котла» — Драко чувствовал себя в самом лучшем смысле этого слова ошеломленным. — Угх, как жарко, — разнылась Корделия, привлекая внимание Драко. Он знал, что она уже бывала здесь несколько раз, обычно с отцом. Раздражение тут же вспыхнуло, и Драко сдержался, чтобы не напомнить ей, что она не обязана быть здесь. Добби не хотел брать никого из них, и Драко пришлось умолять пойти с ним. Корделия была здесь только потому, что не могла допустить, чтобы Драко делал что-то, чего не делала бы и она. — Добби нужно забрать всего несколько заказов, а потом сразу домой, — сказал он. — Сначала немного ингредиентов. Сюда, дети, сюда. Драко чувствовал, что не может ни на что смотреть дольше нескольких секунд. Ему хотелось зайти в каждый магазин, поговорить с каждым прохожим, задать Добби тысячу вопросов — он только и делал, что сдерживал свое волнение. Омега всегда должен быть приличным, Драко, — говорил его отец всякий раз, когда Драко чувствовал себя слишком возбужденным. Именно потому, что он все разглядывал, он и заметил человека в фиолетовом костюме. Он был очень высоким и очень худым, и даже с расстояния в десять футов на оживленной улице Драко мог определить две вещи: Во-первых, человек в фиолетовом костюме был альфой. Его запах пропитал воздух, доминируя над всеми остальными, — дымный, едкий и насыщенный, как отцовский скотч. Во-вторых, он пристально смотрел на Драко. По спине Драко пробежали колючие мурашки — это была реакция, подобная той, что возникает у Драко перед грозой: некий первобытный страх и растущее осознание грядущей опасности. Во взгляде мужчины было что-то такое, что заставляло Драко нервничать, хотя он и не совсем понимал, почему. — Идемте, идемте, Господин Драко. Знакомый голос Добби отвлек внимание Драко. Он повернулся и поспешил в аптеку. Одну стену занимал вертикальный рассадник, сотни маленьких растений в маленьких горшочках, все они были помечены и находились под собственными маленькими парящими шарами магического солнечного света. Драко на некоторое время отвлекся, составляя мысленный список растений, которые нужно попросить маму включить в сад. Но когда они вышли из аптеки, человек в фиолетовом костюме все еще был там. Он последовал за ними в магазин мадам Примпернелль, где они забрали мамин крем для кожи. Потом в «Твилфитт и Таттинг» за мантией, которую заказал отец. А потом в «Гринготтс», чтобы внести депозит. Он был все ближе, ближе и ближе. Не раз, когда он оказывался на расстоянии вытянутой руки, Драко оглядывался на Добби, на Корделию, но если кто-то из них и видел человека в фиолетовом костюме, то не обращал на него никакого внимания. Драко чувствовал себя не в своей тарелке и почти обезумевшим. Он не знал, что делать. Он не должен был выступать против альфы — отец столько раз говорил об этом, — но, конечно же, человек в фиолетовом костюме отнюдь не преследовал их, верно? По крайней мере, он должен был что-то сказать, а не просто подкрадываться. Но на последней остановке, у Флореана Фортескью (потому что Корделия все время ныла, как жарко, и требовала, чтобы Добби достал им мороженое), человек в фиолетовом костюме не вошел за ними. Драко сначала обрадовался и съел шарик клубничного мороженого, спросив Добби, сможет ли он пойти с ним в следующий раз, когда тот отправится по делам. А когда они вышли из магазина, чтобы аппарировать обратно в Мэнор, всё тело Драко сковала магия. Сначала его ноги, застывшие на полушаге, затем туловище, руки и, наконец, голова — Драко не успел даже набрать воздуха, чтобы закричать. Затем рука зажала ему рот и потащила назад, в соседний переулок. — Тихо и спокойно, без шума. — Драко не мог его видеть, но чувствовал его запах, дымный, как виски: это был человек в фиолетовом костюме. Он крепко сжимал Драко обеими руками, тяжело дыша в его волосы. — Вот так. Милый маленький омега. Не волнуйся, с тобой все будет в порядке. Каждый мускул в теле Драко горел, заставляя его двигаться, биться, пинаться и кусаться. Сердце грозило проломить ребра от того, как сильно оно билось о стенки его грудной клетки. А человек в фиолетовом костюме продолжал бормотать: — Ты пахнешь подснежниками, сладенький мальчик, ты знал? Рассказывают истории о том, как соблазнительны омеги, но реальность превосходит все ожидания. Милый, милый мальчик. Гул страха в ушах Драко нарастал и нарастал, пока не стал слишком сильным, пока Драко не испугался настолько, что не мог сделать ничего другого, кроме как отчаянно желать оказаться далеко, далеко, далеко, он не хотел идти, он не хотел идти, пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Сзади раздался мощный раздирающий звук, за которым последовало влажное бульканье. Заклинание, сковывающее Драко, разлетелось вокруг него, словно стекло, и Драко уже выскочил из переулка, когда почувствовал, как влажное тепло пропитывает его платье… кровь. Он оглянулся: мужчина лежал на земле, дергаясь и задыхаясь, его фиолетовый костюм был насквозь пропитан кровью. Последнее, что запомнил Драко, — это крик. Следующие несколько дней он запомнил как нечеткие, разрозненные образы: Сначала — пожилой бета-аврор в обтрепанной бордовой мантии. Он сидел рядом с отцом Драко в вестибюле большого, внушительного здания Министерства. В какой-то момент Драко оказался на коленях у матери, она гладила его по волосам и успокаивала, пока Драко трясся и всхлипывал. — Судя по всему, это был просто всплеск стихийной магии, — сказал аврор. — Вполне разумная реакция вашего сына, лорд Малфой, в сложившихся обстоятельствах. И уж точно ОМП не будет ничего расследовать. — А нападавший? — спросила его мать. — Что с ним? — Нападавший — это сильно сказано, — ответил аврор. — Судя по тому, что он смог рассказать мне со своей больничной койки в Святом Мунго, он был просто сражен видом вашего сына. Он никогда раньше не сталкивался с омегой. Он не был готов к тому, что запах окажет на него такое воздействие. Его мать напряглась, когда Драко вцепился в ее платье. Она была рассержена, но промолчала. — Если только вы предпочитаете выдвинуть обвинения, лорд Малфой? Предупреждаю вас, это будет нелегкая битва. Закон… — Нет, нет, — презрительно сказал его отец. — Это проклятый болван домовой эльф виноват. Ему следовало бы лучше знать, что такое выводить омегу на публику. Он сам напросился на неприятности. Разговор продолжился, но Драко его не запомнил. Следующее ясное воспоминание, которое сохранилось у него спустя несколько дней, — это пробуждение от кошмара, в котором по его телу ползали бестелесные руки, а кровь пропитывала ночную рубашку. Он задыхался в тесной темноте своей спальни и сидел, рыдая, пока в окно не проник солнечный свет. — Отец сказал, что тебе пора вставать, — проворчала Корделия, когда Драко не явился на завтрак тем утром. — Он сказал, чтобы ты прекратил свои выходки. Омеги должны быть приличными, Драко. Когда Драко не ответил, Корделия топнула ногой. — Я альфа! Ты должен делать то, что я говорю! Через несколько дней после этого в памяти отложилось еще одно воспоминание: в поместье пришел человек в фиолетовом костюме. Драко увидел его сквозь арку, соединяющую вестибюль с гостиной, и замер, как и в случае с заклинанием. В один миг мир из затуманенного и серого превратился в кристально чистый и четкий. Он был здесь, просто сидел, в доме Драко, и разговаривал с отцом за бутылкой бренди: — … не могу выразить свои извинения, — сказал мужчина. На нем был уже не фиолетовый костюм, а мантия, аккуратно отглаженная, словно он пытался произвести впечатление на отца. — Я не хотел причинить вреда вашему драгоценному омеге. — Он не пострадал, — скучающим голосом ответил отец. Драко задрожал. — Слегка потрясен и, возможно, драматизирует на счет всего этого, как обычно бывает у омег, но не пострадал. — Очень приятно слышать это, лорд Малфой, с моих плеч свалился огромный груз. Хотел спросить, я… — Мужчина запнулся и прочистил горло. — Я знаю, что еще слишком рано, но у вас уже есть список претендентов на него? Его отец фыркнул. — Чистокровный омега с такими чертами лица? Конечно, есть. На момент его рождения в этом списке уже было три альфы. Сейчас их уже больше дюжины. Нет, подумал Драко, рот наполнился горьким страхом. Отец не стал бы этого делать, верно? Не стал бы он вносить в список претендентов на Драко человека, который пытался его похитить, верно? — Полагаю, вы не рассматриваете возможность добавить в него мое имя? Я не могу сравниться с исключительной родословной вашей семьи, но я состоятельный человек — я сделал состояние на маггловском текстиле, и мог бы заплатить за него приличную сумму, когда он достигнет совершеннолетия. — У вас будет весьма жесткая конкуренция, — бесстрастно ответил отец, — но я полагаю… Драко не стал дослушивать продолжение разговора. Он помчался в свою комнату, закрыл и запер дверь. Той ночью, когда семья уже спала, Драко пробрался в лабораторию отца и украл ингредиенты, выбирая их по тому, как потрескивала их магия. Печень дракона, паслен, дремоносные бобы, белладонна: все они были мощными, дорогостоящими и смертельно опасными. Драко пообещал матери больше не заниматься подобной магией, но как еще он мог защитить себя? Никто не собирался делать это за него, даже родной отец. Он сложил все украденные ингредиенты в чашу из оникса и поджег их. Пламя стало ярко-синим: магия приняла его плату. — Держи его подальше от меня, — прошептал Драко, и магия Мэнора зашипела и задрожала вокруг него. — Он больше не ступит в это место. Он больше не прикоснется ко мне. Пламя погасло, ингредиенты исчезли, оставшись лишь серым пеплом. Драко больше не мучили кошмары. А человек в фиолетовом костюме больше не возвращался.***
Драко всего месяц, как исполнилось одиннадцать лет, когда он получил письмо о приеме в Хогвартс. Каким-то образом один клочок бумаги чуть не развалил Малфой Мэнор надвое. — Это возмутительно! — кричал его отец, потрясая письмом в сжатом кулаке. Драко не знал, на кого он кричит. Его мать смиренно смотрела на свои колени, Корделия хихикала и дрыгала ногами, наблюдая за его действиями, а Драко… ну, Драко сидел на пуфике и делал вид, что вышивает. — Омега, посещающий Хогвартс? С каких это пор в Хогвартсе учатся омеги? Неужели они не уважают старые порядки? — Кажется, был принят закон, — сказала его мать, но отец, похоже, ее не слушал, потому что кричал прямо поверх ее голоса: — Мало того, что они поклоняются грязнокровкам и предателям крови — мало того, что сейчас есть рождественские и пасхальные каникулы, эти дрянные маггловские праздники, жалкие подобия более высокой культуры... что случилось с Йолем? С Белтайном? Неужели они должны всеми возможными способами поносить культуру, на которой построено их убогое заведение? Его мать молчала. Отец в гневе смял письмо в руке и испепелил его беспалочковой вспышкой магии. Корделия засмеялась и захлопала в ладоши. Драко возился с пяльцами на коленях, будто бы вышивая, хотя это было не так. У него даже не было иголки. Ему просто нужна была причина, чтобы не вступать в разговор. Он знал, что ничего не может сказать, чтобы улучшить ситуацию. Омега всегда должен быть приличным, — что на практике, как понял Драко, означало просто молчаливым. — Где он вообще будет спать? — спросил отец таким тоном, будто не хотел слышать ответа. — От студентов-альф нельзя ожидать, что они будут долго сдерживать себя рядом с ним, даже до его первой течки — тогда в чулане для метел? В сарае снаружи, как у того олуха-великана, который поддерживает эту игру? Корделия все еще хихикала. — Тебе придется спать в сарае, Драко, — прошептала она и сильно ткнула его пальцем в колено. Драко нахмурился и использовал пяльцы для вышивания, чтобы отмахнуться от ее руки. В конце концов отец рухнул в свое привычное кресло. Долли поспешила к нему с бокалом его любимого виски, который он выпил одним длинным глотком. Когда стакан опустел, он откинулся на спинку кресла, вытянув длинные ноги к огню. — Ничего не поделаешь, я полагаю, — сказал он. — Мой сын, мой омега, учится в Хогвартсе. Они сожрут его живьем. — Они сожрут тебя живьем, Драко, — усмехнулась Корделия, до того как… — Ой! Отец, Драко пнул меня! Но отец, похоже, был слишком мрачен, чтобы расслышать, — Полагаю, нам придется купить ему палочку. Мерлин меня сохрани... омега его происхождения с палочкой? Половина претендентов на него испарятся, когда узнают об этом. Драко не был уверен, как относится к идее поехать в Хогвартс, но при упоминании о палочке волнение поднялось в его груди, легкое и шипучее. Он не знал, что омегам позволительно иметь палочки. У его матери не было таковой, и она не училась в Хогвартсе, в отличие от двух ее сестер-бет. Мысль о том, что он будет использовать магию... правильную магию... как его отец... наполняла его нетерпением. И чем больше он думал об этом... ведь обучение в Хогвартсе длилось с осени по весну, не так ли? Все это время вдали от отца, вне Мэнора... он чувствовал себя опасно близко к свободе. Драко напряженно вглядывался в свои пяльцы для вышивания. Длинные волосы спадали ему на лицо, скрывая улыбку. Возможно, это начало чего-то хорошего.