Иначе

      Долго, очень долго, Ши Цинсюаню удавалось поддерживать в себе иллюзию того, что ничего не случилось. Сначала — через силу подавляя всякие воспоминания о безумном соитии, затем — привыкнув и позволяя картинам Того Дня всплывать в сознании лишь в моменты особой слабости.       Наверное, эта ночь оказалась именно таким моментом.       Небо над пустыней было глубоким и бескрайним. Ши Цинсюань лежала на быстро остывающем песке и пыталась угадать среди звёзд знакомые фигуры: Ткачиху, Пастуха. Но рисунок в Баньюэ был совсем иным, чем дома. Да и то, помнила ли Ши Цинсюань ещё, какими были небеса на её родине?       — Мин-цзэ, — она перевернулась, посмотрела на спутницу. - Скажи… а ты в детстве часто смотрела на небо? Я вот постоянно. Могла часами разглядывать звёзды. Всё думала, как мне так повезло родиться… — Ши Цинсюань замялась, не желая договаривать. Детство было больной темой, которую они с братом старались оставить в прошлом. — …Так обидно, столько времени провела, их изучая, и не могу ни одного созвездия узнать. А ты?       — Нет. Меня интересовали другие науки, — это было верным как для Мин И, так и для Хэ Сюаня. Зато Черновод неплохо умел ориентироваться в море по звёздам благодаря поглощённым духам моряков. Правда, сейчас это нисколько не помогало. Слишком далеко от ставшего родным Южного моря. — Вообще не понимаю, как вы выделяете созвездия в этой сплошной россыпи звёзд, — таким было мнение исключительно приземлённого Мин И, и сейчас его транслировала та, что заняла его место. — На земле всё яснее. И важнее.       Спутница ничуть не удивилась ответу. В этом вся Мин И. Серьёзная и практичная.       — Ты права, — легко согласилась Ши Цинсюань. — Звёзды укажут путь, но пройти его можно только по земле… если, конечно, ураган не унесёт! — добавила она игриво и создала крохотную, цуня в три, воронку из песка. Та завертелась по бархану, словно волчок.       — Вернёмся, я тебе покажу, как определять. Это несложно, если с книгами и картами.       Мин И не возражала. Знала, что бесполезно спорить с Богиней Ветров, когда она увлеклась новой идеей. У Повелителя Земли теперь не оставалось ни шанса отвертеться от уроков астрономии. Хэ Сюань уже представляла, как придётся изображать незнание и, пожалуй, некоторую тугость в обучении. Конечно, Ши Цинсюань всё равно не отступит, даже если придётся помучиться и помотать себе нервы, и процесс в результате только затянется, но по крайней мере так всё будет выглядеть достоверно. Куда уж покровителю земли до неба?       Ши Цинсюань же тем временем вздохнула, предавшись воспоминаниям. После того, как семья обеднела, у них не было возможности покупать книги, да и тратить деньги на обучение «девочки» могло показаться странным, а родители рьяно берегли секрет своего младшего сына и во всём соблюдали порядок. Поэтому Ши Цинсюань пришлось разбираться самой или по рассказам брата.       Она нахмурилась. Отчего-то сегодня в голову одно за другим лезли воспоминания, обычно похороненные глубоко в душе.       То о детстве. То о Мин И.       Наверное, потому что они так спокойно лежали бок о бок, и между ними не было ни неловкости, ни ограничений, которые накладывало пребывание на Небесах, и внутренние ограничения, наложенные на себя самой Ши Цинсюань, тоже ослабли. Поэтому она решила коснуться темы, которой избегала уже… ох, столько лет.       — Мин-цзэ… я у тебя хочу кое-что спросить. — Ши Цинсюань села. — Ты только не обижайся, ладно? Это по поводу, ну, того случая. С Нежными объятиями. Я знаю, знаю, у нас уговор, но один разочек можно же? А потом всё, рот на замок, — она посмотрела на распростертую на песке подругу. — Кто такая А-Мяо?       Изменение темы не понравилось Мин И с самого начала. Напоминание о том самом случае не сулило ничего хорошего. Тогда Хэ Сюань позволил себе поддаться эмоциям и частично потерять контроль, и хоть в тот раз ничего дурного не случилось, стоило быть осторожнее и не повторять ошибок. Даже если хотелось. Очень хотелось.       А уж фразы вроде «Ты только не обижайся» всегда означали, что повод обидеться обязательно найдётся.       Но стоило только услышать имя Мяо, как все предчувствия оказались просто пылью по сравнению с реальной проблемой.       Сдержанность затрещала по швам, Мин И пришлось закрыть глаза, чтобы хоть немного скрыть внутри себя Хэ Сюань, беснующуюся от злости.       «Она — та, кто попала в лапы мерзавцу и потеряла жизнь ради того, чтобы ты сейчас сидела здесь и беспечно рассуждала о звёздах».       Такого нельзя было сказать. Не сейчас.       Отчаяние потери вонзилось в душу с новой силой, расковыряло старые раны. Как только Ши Цинсюань смела произносить это имя!       Но о прошлом следовало забыть. Мин И полагалось хоть что-то ответить, а для этого требовалось собраться с силами.       Она села на песке, полубоком к спутнице, почти отвернувшись от неё, всем своим видом показывая своё нежелание говорить на эту тему.       Была ли в жизни настоящего Мин И хоть одна Мяо? Хэ Сюань не нашёл в чужой памяти ни одну. Вот из-за таких вещей и следовало быть осторожнее.       — Это неважно. Она уже мертва, — такой ответ показался самым безопасным, да и произнести хоть одну фразу правды было гораздо легче. Требовалось сказать что-то ещё. Что-то достаточно едкое, чтобы отвадить от этой темы. — А тебе-то что? — Мин И повернула голову к спутнице, глядя, казалось, ещё более тёмными, чем обычно, глазами. — Ревнуешь?       Глядя на сгорбленную отвёрнутую спину Мин И, Ши Цинсюань мысленно дала себе затрещину. Болтливая дурочка. Нет бы промолчать!       Вся её родня, кроме брата, умерла задолго до вознесения на Небеса, но ведь так происходило не с каждым. Многие небожители оставляли в мире смертных семьи, друзей, и бессильно наблюдали за тем, как те старятся и уходят, если не могли забрать с собой.       Видимо, это приключилось и с Мяо.       — Прости, — Ши Цинсюань подсела ближе, прильнула к спине подруги, обняла, скрестив руки у нее под грудью, и притворно надула губы, ухватившись за колючее «ревнуешь». — А может, и ревную? Ты бы хотела, чтобы я ревновала?..       Мин И не ответила. Едкое замечание обернулось против самой произнёсшей. Непосредственность Ши Цинсюань сыграла той хорошую защиту. Да, Хэ Сюань хотела бы, чтобы «подруга» ревновала. Чтобы это чёртово желание, что периодически одолевало, оказалось не односторонним. Но озвучивать правду Мин И не собиралась.       Ей пришлось сдерживать себя, чтобы не попытаться оттолкнуть непрошеные объятия. Они привносили неправильные, неуместные эмоции, вливающиеся в горе и разрушающие его чистоту. Как можно было думать о мягкости чьей-то груди, прижавшейся к спине, вспоминая трагическую смерть невесты? Нет, это было ненормально, оскорбительно по отношению к А-Мяо, прекрасной, доброй А-Мяо, не заслужившей такой участи.       — Ты так редко говоришь о себе, поэтому я и спросила, — вздохнув, призналась Ши Цинсюань, и уткнулась лбом в плечо Мин И, все ещё не разжимая объятий. — Я хочу быть твоей подругой не только на словах. Если у тебя тяжело на сердце, ты можешь поделиться. Я знаю, все привыкли выносить свою боль сами, это как будто ещё один небесный закон, но ведь на самом деле, так делать совсем не обязательно. Разделенная ноша — она в два раза легче…       Голос Ши Цинсюань дрогнул, она шумно втянула носом воздух и замолчала.       Эти рассуждения варились в её голове годы, если не столетия, но высказанные, показались глупыми и детскими.       Она и не представляла, что для подруги они и вовсе обратятся злой насмешкой.       Поделиться с ней, конечно. Нет, Хэ Сюань обязательно поделится, во всех подробностях. Но не сейчас. Тогда, когда её жертвам не удастся сбежать от наказания. Сейчас же Ши Цинсюань не сможет как следует расплатиться за эту историю. На что она способна? Только картинно посочувствовать и всё. Но не отдать свою счастливую жизнь в обмен на ту, что отняла.       Хэ Сюань не считала, что одно только «разделение ноши» ей как-то поможет. Она уже как-то делилась своей историей — в общих чертах — с Собирателем цветов под кровавым дождём. И это нисколько не принесло облегчения. Только усилило решимость, когда тот согласился помочь.       — Я не хочу это обсуждать, — тихо выдохнула Мин И. Какая бы буря ни разрывала изнутри, ей полагалось быть хорошей «подругой», поэтому она накрыла ладонями чужие обхватывающие её руки, словно принимая поддержку. — Если хочешь узнать больше о моей земной жизни, я могу показать тебе один из тех мостов, что я строил. Кое-что до сих пор сохранилось.       Как бы ни ужасно было это признавать, но на самом деле со временем объятиям удавалось подействовать успокаивающе, пусть даже Хэ Сюань сама себя корила за то, что они ей нравились.       Мин И повернула голову, пытаясь заглянуть в ясные глаза.       — Не боишься так ко мне прижиматься?       Незадолго до этого Ши Цинсюань устроила голову на плече у подруги, и теперь их лица оказались в цуне друг от друга, что хоть пересчитывай прилипшие к носу песчинки.       — Я… — Ши Цинсюань немедленно отпрянула, — а чего мне бояться?       В самом деле, чего? Кроме того, что она охватывала тонкую талию Мин И ровно поверх пояса, купленного взамен тому, который порвала давным-давно. И того, что её собственная грудь вжималась в жесткую ткань жилета, почти как в Тот День.       Щёки Ши Цинсюань мгновенно стали толстыми от прилившей крови.       Ей показалось, что воздух вокруг них с Мин И звенит от напряжения. Достаточно было бы разнять руки и отодвинуться, и всё вернулось бы на круги своя, а воспоминания, с которых Ши Цинсюань так легкомысленно стряхнула песок времени, снова были бы похоронены под обещанием «забыть».       Но хотела ли она этого? Сейчас, здесь, вдали ото всех назойливых глаз и ушей, когда Мин И сама поддержала разговор на запретную тему?       Ши Цинсюань медленно покачала головой:       — Не боюсь, Мин-цзэ. Если ты не боишься.       В момент ответа в Мин И словно что-то оборвалось, по всему телу прошла дрожь. Она боялась, и у неё было изрядно причин для этого. Но одновременно она хотела позволить себе поддаться влиянию момента и безотчётно искала тому разумные оправдания.       Быть может, это и был тот ответ, что она искала? Та слабость Ши Цинсюань, которую всё не удавалось выведать? Уязвимость, которая вполне могла оказаться обоюдоострым клинком.       Стоила ли возможность сделать ещё больнее другому своей собственной боли? Стоила. Хэ Сюань готова была вовсе себя не жалеть ради этой мести.       — Я никогда не позволяла страху мешать мне, — ответила Мин И и потянулась навстречу, легко уничтожила последнее расстояние между губами. Поцелуй вышел медленным и очень аккуратным, словно оставались ещё сомнения, правильно ли они поняли друг друга, словно в любой момент могло потребоваться отступить. Тело обуяло приятное волнение, совсем как во время первого поцелуя с Мяо — но о ней Хэ Сюань сейчас старалась не вспоминать.       В тот далёкий первый раз Ши Цинсюань целовала Мин И, словно пыталась захватить крепость, их губы и тела сталкивались, боролись друг с другом. Сейчас они двигались естественно, гармонично, без спешки.       — Ты такая красивая, — прошептала Ши Цинсюань, когда поцелуй прекратился, и коснулась пульсирующими губами виска Мин И, потом уха, лизнула кромку, шепнула ещё раз, — в десять тысяч раз прекраснее всех звёзд.       И десять тысяч легких поцелуев были оставлены на бледном лице и шее. Ши Цинсюань не торопилась, она наслаждалась томлением, которое нарастало во всём теле, пока её руки гладили талию и бёдра Мин И, но не поднимались выше — хотелось оттянуть момент, когда можно будет прикоснуться к груди, ощутить её в своих ладонях, услышать, возможно, как с губ Мин И сорвётся вздох удовольствия.       Та откровенно наслаждалась происходящим. В этот раз всё было так, как и представлялось с настоящей, отдающей отчёт в своих действиях Ши Цинсюань: томительно медленно и иссушающе нежно. Но воображению не удалось угадать восторга от возможности снова испробовать манящий вкус губ, от тёплых мягких поцелуев, покрывающих лицо, которые хотелось впитывать и впитывать.       Мин И корпусом развернулась к спутнице, чтобы обнять в ответ, оплести руками узкие плечи, вплести пальцы в шелковистые волосы. Мягкая грудь теперь вжималась не в спину, а в другую грудь, и от этого соприкосновения ощущалось, как твердеют собственные соски.       — М-м-м, — довольно промычала Мин И и, выгодав момент, перехватила инициативу. Ей безумно хотелось узнать, каково на вкус это бархатное лицо напротив. В прошлый раз всё произошло так стремительно, что почти ничего не удалось испробовать на язык, но теперь всё было иначе. Ещё раз мазнув губы, Мин И влажно прошлась по щеке и вдоль линии челюсти, а затем спустилась к шее, к пульсирующей артерии, вкушая быстрый ритм.       — Моя хорошая, — стоило надеяться, что комплимент хоть немного прикрывал собственнические порывы.       Ни одна ласка не могла принести столько удовольствия, сколько простая прозвучавшая фраза. Ши Цинсюань зажмурилась, стараясь максимально точно сохранить в памяти то, как звучала эта похвала, и закинула голову, доверчиво подставляя шею. Её пальцы смяли и натянули ткань на поясе Мин И, с губ сорвалось легкое:       — А-ах, — а следом стыдное, но желанное, — сильнее… оставь на мне след…       Просьба взбудоражила кровь Мин И. И хоть в голове звучали шепотки, что место не самое подходящее, что след будет заметен, голос разума оставался слишком тих, заглушённый шумом пульса в ушах. Мин И со всей душой присосалась к нежной шее, вобрала бархатную кожу в рот и не отпускала, пока по той не расплылся свежий синяк, являя собой доказательство той силы, с которой одна девушка жаждала другую. Позже и разум нашёл оправдание: Повелитель Ветра достаточно сильна, чтобы быстро вылечить такое ерундовое повреждение. Однако тёмное и голодное естество хотело, чтобы след остался, остался как минимум до того момента, как появится шанс собственным губами обновить его.       Сама же Ши Цинсюань всерьёз намеревалась прятать оставленную отметку под воротом и лентами, но ни в коем случае не лечить. Наоборот, продолжить теребить и надавливать, чтобы та подольше не сходила, — как украшение, с которым невозможно расстаться.       Мин И тут же принялась зализывать синяк, любуясь своей работой. Она хотела оставить ещё больше таких отметин на всём теле, на груди, на внутренней стороне бёдер, и, ох, от одних только мыслей об этом живот скручивало узлом. Но прежде предстояло избавиться от мешающейся одежды.       И в этом мысли двух девушек сходились.       — Мин-цзэ… можно? Можно я тебя раздену? — голос Ши Цинсюань дрожал от волнения: неужели, если Мин И согласится, то наконец-то удастся увидеть подругу обнаженной и доставить ей удовольствие, подобное тому, как она сама испытывала, трогая себя под фантазии о верной спутнице?       — Я помогу, — прозвучал короткий ответ.       Не было причин бояться, что пояс вновь порвут, но Мин И желала сделать это вместе, не отдаваясь в чужую власть, а объединяясь ради достижения общего удовольствия. Она сама размотала пояс и позволила чужим рукам действовать дальше. Эти чудесные ладони хотелось почувствовать без мешающейся ткани, хотелось дать им ласкать чувствительную кожу без малейших преград. Соски уже жаждали этих касаний.       Столько лет Ши Цинсюань представляла себе Мин И без одежды, собирала картинку из тысяч случайно подсмотренных кусочков и подёрнутых маревом проклятия воспоминаний о Том Дне. И вот, наконец, видела вживую тень в ямочке между ключицами, маленькую отметинку на плече, — конечно же, она тут же поцеловала этот след, оставленный неведомыми обстоятельствами, — мраморный блеск кожи и тёмные напряжённые соски.       Ши Цинсюань осторожно, легонько коснулась груди Мин И, будто опасаясь, что видение обнаженной подруги исчезнет, как мираж.       Мин И была меньше, чем сама Ши Цинсюань, её можно было обхватить, потереть соски ладонями, потом нежно и бережно погладить их пальцами, чутко вслушиваясь в то, как реагирует подруга, как шумно выдыхает в ответ на ласки.       А та натурально таяла. Ши Цинсюань вела себя настолько нежно и аккуратно, настолько заботливо, что это казалось даже чем-то неправильным. Чего так заботиться о Мин И? Пусть даже она не бог войны, но всё равно божество вполне крепкое, тот ещё камень. Не то что Повелитель Ветра — та вся нежная, тонкая, как и полагается её положению, воздушная, подобная молодой листе. Это её полагалось окружать мягкостью, это её стоило холить и лелеять. Не Мин И и тем более не Хэ Сюань. Узнай Ши Цинсюань об истинной сущности «подруги», точно бы не стала себя так с ней вести. Это было странное ощущение — понимать, что лишь обман позволяет заполучить желаемое. В целом оно являлось привычным, но не теперь, когда дело дошло до чего-то столь интимного.       Пока Богиня Ветров ничего не знала, и этим стоило пользоваться.       Ши Уду всегда шутил, что у Ши Цинсюань рот — ведущий орган чувств, и она хотела коснуться им каждого кусочка кожи на Мин И. Поэтому расстелила на песке оба их верхних халата и увлекла подругу вниз на импровизированное ложе. Так было гораздо проще склониться над ней, лизнуть мягкую холодную кожу от основания груди вверх и накрыть сосок губами. Ши Цинсюань с наслаждением всосала его в рот, подразнили языком, оберегая от зубов, — она помнила, как в Тот День Мин И сжала их на её собственном соске, но не решалась повторить такое же с ней, избегая причинять подруге малейшую боль.       Вторая, свободная рука, вольно скользила по телу Мин И, гладила бок, живот, другую грудь. Ши Цинсюань отдалась этим ласкам всецело, забыв про себя и только невольно сжимала бедра, пытаясь облегчить нараставший между ног зуд.       Справиться с тем помогло вдруг вклиневшееся между бёдер чужое колено — Мин И не собиралась оставаться в стороне. Первое время её руки лишь путались в чужих шёлковых волосах, массируя кожу, но скоро переключились на попытки раздеть спутницу. В прошлый раз удалось отведать эту прекрасную упругую грудь, и тот опыт ужасно хотелось повторить, но то ещё обязательно успеется.       — Ты тоже можешь оставить след, — послышался горячий шёпот. — Не бойся быть грубее, я не сломаюсь.       Как можно быть более грубой с той, кому так долго мечтала подарить только наслаждение? Всё внутри Ши Цинсюань бунтовало против этой мысли, особенно когда она вспомнила, уже в Тот День именно такой и была: грубой, ненасытной и равнодушной к чужим потребностям.       Но ведь Мин И понравилось. Наверняка не всё, но он тогда излился в неё, значит, что-то в том обращении было ему приятно.       А сегодня — выполнила собственную просьбу Ши Цинсюань быть настойчивее.       Значит, и она выполнит.       — Хорошо, Мин-цзэ, — Ши Цинсюань оторвалась от соска, потерлась о милосердно подставленную ногу, и вновь наклонилась к восхитительно-белой груди. Прихватила кожу над сердцем Мин И, повторяя то, что та сделала с её шеей. На блестящей в лунном свете поверхности осталось тёмное пятно, которое Ши Цинсюань долго обводила языком.       — Так лучше? — спросила она, подрагивая от неожиданного удовольствия, которое грубость принесла ей самой.       — Ах! Да, так хорошо.       Теперь у Мин И тоже останется воспоминание об этой ночи под звездами. Хотя та, наверное, быстро его залечит, думала Ши Цинсюань.       «Я хочу еще», — вдруг чётко поняла она. Пометить подругу везде, где та позволит, чтобы, может быть, один маленький след остался потом не сглаженным магией.       Она двинула бёдрами, ещё теснее притираясь к ноге Мин И, и прикусила тонкую, просвечивающую венами кожу над выпирающей ключицей. Потом ещё и ещё. Чем больше Ши Цинсюань оставляла отметин, тем смелее становилась. Вот она уже не стесняясь вылизывала след на второй груди, пока пальцами теребила и пощипывала соски Мин И, а вот смыкала зубы вокруг одного из них и чуть-чуть оттягивала. Её бедра вольно и уверенно ездили по ноге подруги, разгоняя жар, казалось, вот-вот, и самой Ши Цинсюань уже не нужны будут другие ласки, хватит только этой, чтобы достичь пика.       Для Мин И было бы большим преувеличением называть результат маленьких грубостей болью. Порождённые ими ощущения больше напоминали колючее удовольствие, как от острого блюда. Удивительно, но Ши Цинсюань удавалось даже кусать и ставить засосы как-то особенно ласково, без ноток агрессии, с одной лишь безграничной заботой. Был ли этот феномен вызван тем, как она это делала, или исключительно тем, кто это делал, от чьих рук принимать всё это было сродни благословению? Разуму не хватало сил на поиски ответа на столь сложные вопросы.       Подобные метки Хэ Сюань всегда считала символом принадлежности, и хоть она определённо точно не собиралась принадлежать Ши Цинсюань, появляющиеся на коже один за другим следы не вызывали отторжения. Сказывалась ли возможность спрятаться за маской другой личности? Или, может, разгадка заключалась в головокружительном наслаждении, вызываемым каждым новым касанием? В любом случае, Хэ Сюань позволила себе отдаться жаркому действу и просто получать удовольствие, глухо выстанывая во время особенно удачного касания.       — Потом будет моя очередь, — пообещала Мин И, когда перестала дрожать после очередного яркого прикосновения к соскам. — Ты тоже не обойдёшься одним следом. А пока… коснись меня.       Она перехватила одну из ладоней спутницы и потянула вниз, к лобку.       Та восприняла позволение как лучшую награду.       Пальцы немного дрожали от волнения, и, что врать, смущения. Ши Цинсюань даже зажмурилась, прежде чем скользнуть ими между половых губ — и ощутить влагу. Мин И была мокрой. Для нее. Благодаря ей. Сердце Ши Цинсюань сжалось в малюсенькую точку. Она никогда ещё не была такой счастливой.       Вдохновленная этим счастьем, Ши Цинсюань стала увереннее: позволила пальцам изучать лоно Мин И, скользить и кружить, то надавливая, то потирая чувствительные места. Она чутко вслушивалась в каждый сдавленный выдох и стон, и подстраивалась под них, чередуя ласки, чтобы Мин И не надоедало.       Скоро пальцы Ши Цинсюань были целиком покрыты смазкой, и от этого ей пришло в голову странное желание — испробовать её на вкус.       — Мин-цзэ, я… скажи, если не понравится, — Ши Цинсюань проследила дорожку из поцелуев от груди по подтянутому животу к лобку, и опустилась между ног Мин И. Смотреть она всё ещё стеснялась, но остальные органы чувств отлично заменяли зрение.       Ши Цинсюань широко лизнула Мин И, нашла языком все те точки, на которые подруга отзывалась наиболее ярко, и принялась их ласкать. Да, так было во много раз лучше: пока кончик языка теребил клитор, пальцы Ши Цинсюань кружили вокруг входа во влагалище. Потом один скользнул внутрь, за ним — второй.       Мин И была такой мокрой, что Ши Цинсюань не встретила сопротивления, только жар и пульсацию стенок. Она согнула пальцы так же, как когда ласкала себя, и стала двигать ими в одном ритме с языком.       Мин И чувствовала себя просто потрясающе. Такое удовольствие было для неё в новинку, она никогда прежде не позволяла никому ничего подобного, не оказывалась в таких ситуациях. И хоть отчасти ощущения напоминали то, что испытывают мужчины, но всё же заметно отличались. Подумать только, прямо в ней находились чужие пальцы, и ей это безумно нравилось!       Ничего сравнимого не происходило с Мяо. Поэтому в этот раз призраки прошлого оставили их. Девушки остались лишь вдвоём в бескрайней пустыне.       И в момент пика с губ сорвалось совершенно другое имя.       — Цинсюань, — простонала Мин И, выгибаясь в спине, её мышцы туго сжали проникающие пальцы, всё тело трясло несколько долгих секунд — а после она опала на расстеленный халат, одновременно ощущая приятное опустошение и волнительное воодушевление. А ещё — жгучую потребность довести до такого же состояния свою спутницу.       Сердце Ши Цинсюань рассыпалось сотней маленьких светлячков, когда она услышала свое имя из уст Мин И. Захотелось бежать по пустыне и рассказывать каждому встречному об этом, и одновременно — навсегда сохранить в тайне, как драконью жемчужину, которой тот ни с кем не делится.       — Моя очередь, — твёрдо заявила Мин И, когда силы достаточно вернулись к ней, чтобы сесть и буквально накинуться на подругу, требовательно раздевая её. — Хочу попробовать тебя всю, — пробивалась на свет неутолимая жажда.       Стоило Ши Цинсюань устроиться на прежде чужом месте, как на неё тут же посыпался град поцелуев. Мин И словно поставила своей целью ни оставить ни один клочок кожи без внимания, и с завидным упорством и обстоятельностью к этой цели шла. Губы и язык касались шеи, плеч, ключиц, груди, иногда останавливаясь подольше, чтобы оставить наливающийся краской след и, словно в извинение, зализать его.       По правде, Ши Цинсюань не ждала ласк. Ей было достаточно того, что Мин И позволила коснуться себя везде и назвала её имя в высший момент наслаждения. Но когда губы и зубы подруги принялись изучать её тело, всё внутри заново загорелось от желания. Несмотря на прохладу пустынной ночи Ши Цинсюань стало жарко, она податливо раскинулась на накидках и как-то сама собой развела ноги перед Мин И.       — Ох… Мин-цзэ… куда ты… ещё, сделай так… — не зря все вторили, что Повелительница Ветров болтлива, как сорока. Страсть только распаляла в ней желание говорить. Ночная тишина наполнилась стонами и всевозможными просьбами укусить снова, укусить сильнее, не останавливаться, только не останавливаться, иначе Цинсюань, наверное, сгорит и развеется на ветру.       Она не находилась под проклятием, но долгие ласки, — как собственные, так и те, которыми ее сейчас терзала Мин И, — распалили не хуже, чем в Тот Раз. Ши Цинсюань металась по накидке, бесстыдно подставляя себя под всё, что подруга была готова ей дать.       Мин И следовала всем звучащим указаниям, задерживаясь языком в нужных местах, сжимая зубы сильнее, повторяя особенно удавшиеся ласки — и оттого изначально небыстрый процесс растянулся ещё сильнее. Казалось, что перемешанные с лёгкими грубостями нежности продолжались бесконечно долго, оттого сошедшее возбуждение снова понемногу закипало.       Целую вечность спустя поцелуи спустились по животу ниже, но пульсирующей от желания промежности так и не досталось касаний — те легли на внутреннюю сторону бёдер. Мин И удобно расположилась между разведённых ног, без смущения оглядела Ши Цинсюань со своего ракурса — и подивилась красоте картины. Открытая, приглашающая поза притягивала приступить к главному, и сама Ши Цинсюань выглядела пленительно, возбуждённая, обнажённая, покрытая свежими следами страсти.       — Моя хорошая, — повторила Мин И восхищённо и потёрлась щекой о бедро, а после оставила на нём ещё одну темнеющую метку. — Ты прекрасна.       Вдоволь обласкав изящные ноги, она всё-таки перешла к главному. Раздавшийся стон, казалось, достиг самых Небес, когда язык лизнул между половых губ, собирая влагу, а после ткнулся глубже, проникая внутрь. В демоническом облике можно было бы себе позволить немного изменить тело и удлинить язык, но притворяясь божеством всё же следовало соблюдать некоторые рамки, поэтому через какое-то время для большего эффекта всё-таки пришлось подключить пальцы, и двигать внутри уже ими, оставляя языку чувствительные точки снаружи. Бёдра Ши Цинсюань рефлекторно сжались и вскинулись навстречу. Хватило всего нескольких движений, чтобы буря внутри достигла предела.       Повелительница Ветра изогнулась, как заведенная повторяя «Мин-цзэ, Мин-цзэ», подняла настоящий маленький шторм из песка, и совершенно без сил упала на накидку.       Повторённое множество раз обращение неожиданно вызвало укол ревности: Хэ Сюань вдруг поймала себя на том, что хотела бы услышать в такой ситуации своё настоящее имя, а не имя маски, которую приходится носить. Глупое желание. Она выкинула его из головы.       В Тот Раз сразу, как отошло сладкое опустошение оргазма, Ши Цинсюань почувствовала стыд и потребность отстраниться. Но не сегодня. Едва руки и ноги перестали дрожать, как она облепила ими Мин И, привлекла к себе и поцеловала опухшими от всех предыдущих ласк и стонов губами.       На языке остался вкус собственной влаги.       Ши Цинсюань зажмурилась от пробежавшей по всему телу новой волны дрожи. Что-то окончательно изменилось внутри неё вместе с этим поцелуем, словно в сердце распахнулись двери в новую комнату, в которую до того удавалось подсмотреть только через замочную скважину. Ши Цинсюань открыла рот выразить, что чувствует, но не нашла слов и попросту поцеловала Мин И еще раз.       Та позволила себе расслабиться в тёплых объятиях, заваливаясь на подругу сверху. Ши Цинсюань в этот момент испытала новый и смущающий прилив желания — оказалось, что быть придавленной и немножко обездвиженной подругой возбуждало, — но с легкостью отодвинула эту мысль на задворки сознания.       В новых поцелуях уже не чувствовалось той не находящей выхода жажды, зато ощущалась лёгкость посторгазменной неги. Хэ Сюань с удовольствием мяла чужие губы, продолжая наслаждаться их неповторимым вкусом.       Поволока возбуждения постепенно рассеивалась, и предстояло разобраться с новыми условиями игры. Теперь, когда всё вскроется, Ши Цинсюаню будет ещё больнее, чем прежде. Но он — не основная цель. Может, получится обернуть произошедшее и против Ши Уду? Тому наверняка не понравится, что младший брат отдал себя демону. Прежде даже мысли не возникало уязвить его подобным, но теперь всё складывалось как-то само собой.       Планы на будущее поменялись. Теперь перед Водяным самодуром встанет другой выбор.       Осталось только выяснить один важный момент. Важный для плана или для самой Хэ Сюань — она не знала сама.       — Позволь тебя спросить, — заговорила Мин И, когда поцелуи закончились и перетекли в отдых после насыщенной ночи. — В тот раз… я был у тебя первым?       Вопрос Мин И вырвал Ши Цинсюань из расслабленных размышлений о будущем, восхитительном будущем, в котором их наверняка ждали новые и новые близости. Она замешкалась, а потом поцеловала подругу в основание шеи:       — Ты ревнуешь, Мин-цзэ?.. Ой, не смотри так! Да, — Ши Цинсюань наморщила нос и повторила более искренне. — Да. Ты был первым. И первой. И будешь первым в… в других смыслах. Если захочешь.       Сияние абсолютной гармонии чуть померкло: Ши Цинсюань вспомнила о существовании «Мяо». Определенно, она не была первой любовницей его мужской ипостаси. Это не должно было задевать так сильно — но задевало.       Ши Цинсюань прикусила зацелованные губы. Она должна была отринуть глупую ревность. Та женщина была важна для Мин И. Важна — и мертва. Её память стоило уважать, а не осквернять завистливыми мыслями. Главное, что сейчас Ши Цинсюань может находиться рядом с подругой. Возможно, благодаря Мяо.       Но сердце всё-таки покалывало.       — Ревную, — неожиданно честно призналась Мин И, пряча лицо в сгибе шеи. — Хочу, чтобы ты была только моей.       Это искреннее желание не конфликтовало с жаждой мести. Живой ум уже находил варианты, как можно осуществить и то, и другое. Пусть будет уже не так приторно-сладко, но главное — будет.